[1088].
Посылаю Вам пока «Рассвет на рельсах». Если подойдут, очень просила бы известить.
Стихов у меня за последний год мало, пишу большие вещи [1089].
Есть драматическая сценка «Метель» [1090], — в стихах: новогодняя ночь, харчевня, Богемия — и встреча в этой метели — двух. Не зная места, уделенного в «Окне» стихам, — сейчас не посылаю.
_____
Недавно закончила большую русскую вещь — «Мо́лодец». И вот, просьба: не нашлось ли бы в Париже на нее издателя? [1091] — Сказка, в стихах, канва народная, герой — упырь. (Очаровательный! Насилу оторвалась!)
Одно из основных моих условий — две корректуры: вся вещь — на песенный лад, много исконных русских слов, очень важны знаки.
Недавно вышла в Берлине (к<нигоиздательст>во «Эпоха») моя сказка «Царь-Девица» — 16 опечаток, во многих местах просто переставлены строки. Решила такого больше не терпеть, тем более, что и письменно и устно заклинала издателя [1092] выслать вторую корректуру.
_____
«Мо́лодца» можно (и по-моему — нужно) было бы издать с иллюстрациями: вещь сверх-благодарная.
Жаль, что не могу Вам выслать «Царь-Девицы», те немногие эк<емпляры>, высланные из<дательст>вом, уже раздарила.
А в Берлине «Мо́лодца» я бы печатать не хотела из-за несоответствия валюты: живя в Праге, работать на марки невозможно.
Простите, что затрудняю Вас просьбой, но в Париже у меня у никого, кроме Бальмонтов [1093], нет, а зная их хронически трудный быт, обращаться к ним не решаюсь.
_____
Вы спрашиваете о моей жизни здесь, — могу ответить только одно: молю Бога, чтоб вечно так шло, как сейчас.
Сережа учится в университете и пишет большую книгу о всем, что видел за четыре года революции [1094], — книга прекрасна, радуюсь ей едва ли не больше, чем собственным.
Але 10 лет, большая, крепкая, с возрастом становится настоящим ребенком, сейчас наслаждается природой и свободой, — живем за городом, в деревенской хате [1095].
— Вот и все пока. —
Шлю сердечный привет Вам и Михаилу Осиповичу.
Марина Цветаева.
Впервые — в кн.: Книги и рукописи в собрании М.С. Лесмана. М.: Книга, 1989. стр. 366–367 (публ. Е.И. Лубянниковой). СС-6. стр. 547–548. Печ. по СС-6.
3-23. Л.Е. Чириковой
Прага [1096], 24го нов<ого> янв<аря> 1923 г.
Дорогая Людмила Евгеньевна,
Всё дело в том, что у меня до сих пор не было Вашего записанного адреса [1097] (и у меня тоже) {151}: мне говорили, и я забывала (и я тоже!). Разыщите Бальмонта, — если недалеко загородом — съездите, это очаровательные (и я тоже) люди, (он, жена и дочь [1098]) расскажите о нас с Алей (и обо мне тоже), вообще — подружитесь, — стоит. — Вашу открыточку на Новый Год получили, спасибо. Новый (старый-новый!) Год, кстати, встречали у Ваших [1099]. (И я тоже) Мы очень дружны, часто видимся [1100].
Пока — нежно Вас целую (и я тоже) и жду открыточки (и я тоже).
(СЭ.) МЦ
Praha II Vyšegradska, 16
Mêstsky Hudobines.
Видали ли Царь-Девицу? (А меня?!)
P.S. С Геликоном — опять война!
Впервые — Письма к Л.Е. Чириковой-Шнитниковой. стр. 15. Печ. по тексту первой публикации.
4-23. М.С. Цетлиной
Moкропсы, 31-го нов<ого> января 1923 г.
Милая Мария Самойловна,
Пишу Вам с больной рукой, — не взыщите, что плохо. Получила недавно письмо от князя С.М. Волконского: писателя, театр<ального> деятеля, внука декабриста. Он сейчас в Париже. И вспомнила поэму Михаила Осиповича о декабристах [1101]. И подумала, что вас непременно надо познакомить.
Сергея Михайловича я знаю с рев<олюционной> Москвы, это из близких мне близкий, из любимых любимый [1102]. Человек тончайшего ума и обаятельнейшего обхождения. Неизбывная творческая природа. Пленительный собеседник. — Живая сокровищница! — Памятуя Вашу и Михаила Осиповича любовь к личности, я подумала, что для вас обоих Волконский — клад. Кладом и кладезем он мне пребыл и пребывает вот уже три года. Встреча с ним, после встречи с Сережей, моя главная радость за границей.
Недавно вышла книга С<ергея> Мих<айловича> — «Родина», в феврале выходят его: «Лавры» и «Странствия». О его «Родине» я только что закончила большую статью, которой Вам не предлагаю, ибо велика: не меньше 40 печатных страниц! [1103]
— А может быть вы давно знакомы и я рассказываю Вам вещи давно известные! —
Адр<ес> Сергея Михайловича: B
Если пригласите его к себе, попросите захватить что-нибудь из «Лавров». Это книга встреч, портретов. — Он прекрасно читает. — Приглашая, сошлитесь на меня, впрочем он наверное о Вас знает, и так придет.
И — непременно — если встреча состоится, напишите мне о впечатлении. Это моя большая любовь, человек, которому я обязана может быть лучшими часами своей жизни вообще, а уж в Сов<етской> России — и говорить нечего! Моя статья о нем называется «Кедр» (уподобляю).
_____
«Метель» свою Вам послала. Живу сама в метели: не людской, слава Богу, а самой простой: снежной, с воем и ударами в окна. Людей совсем не вижу. Я стала похожей на Руссо: только деревья! [1104] Мокропсы — прекрасное место для спасения души: никаких соблазнов. По-чешски понимаю, но не говорю, объясняюсь знаками. Язык удивительно нечеткий, все слова вместе, учить не хочется. Таскаем с Алей из лесу хворост, ходим на колодец «по воду». Сережа весь день в Праге (универс<итет> и библиотека), видимся только вечером. — Вот и вся моя жизнь. — Другой не хочу. — Только очень хочется в Сицилию. (Долго жила и навек люблю!) [1105] — Шлю сердечный привет Вам и Михаилу Осиповичу.
МЦ.
В феврале выходит моя книга стихов «Ремесло», пришлю непременно.
Впервые — Новый журнал. 1991. стр. 219–221. № 183 (публ. М.И. Белкиной). СС-6. стр. 548–549. Печ. по СС-6.
5-23. Р.Б. Гулю
Мокропсы, 9-го нов<ого> февраля 1923 г.
Мой милый и нежный Гуль! (Звучит, как о голубе.)
Две радости: Ваше письмо и привет от Л.М. Э<ренбург> [1106], сейчас объясню, почему.
Летом 1922 г. (прошлого!) я дружила с Э<ренбу>гом и с Геликоном [1107]. Ценности (человеческие) не равные, но Г<елико>на я любила, как кошку, Э<ренбур>г уехал на́ море, Г<елико>н остался. И вот, в один прекрасный день, в отчаянии рассказывает мне, что Э<ренбур>г отбил у него жену. (Жена тоже была на море.) Так, вечер за вечером — исповеди (он к жене ездил и с ней переписывался), исповедь и мольбы всё держать в тайне. — Приезжает Э<ренбур>г, читает мне стихи «Звериное тепло» [1108], ко мне ласков, о своей любви ни слова! Я молчу. — Попеременные встречи с Э<ренбур>гом и с Г<елико>ном. Узнаю от Г<елико>на, что Э<ренбур>г продает ему книгу стихов «Звериное тепло». Просит совета. — Возмущенная, запрещаю издавать. — С Э<ренбур>гом чувствую себя смутно: душа горит сказать ему начистоту, но, связанная просьбой Г<елико>на и его, Э<ренбур>га, молчанием — молчу. (Кстати, Э<ренбур>г уезжал на́ море с голово́й-увлеченной мной. Были сказаны БОЛЬШИЕ слова, похожие на большие чувства. Кстати, неравнодушен ко мне был и Г<елико>н).
Так длилось (Э<ренбур>г вскоре уехал) — исповеди Г<елико>на, мои ободрения, утешения: книги не издавайте, жены силой не отнимайте, пули в лоб не пускайте, — книга сама издастся, жена сама вернется, — а лоб уцелеет. — Он был влюблен в свою жену, и в отчаянии.
Уезжаю. Через месяц — письмо от Э<ренбурга>, с обвинением в предательстве: какая-то записка от меня к Г<елико>ну о нем, Э<ренбур>ге, найденная женой Г<елико>на в кармане последнего. (Я почувствовала себя в помойке.)
Ответила Э<ренбур>гу в открытую: я не предатель, низости во мне нет, тайну Г<елико>на я хранила, п<отому> ч<то> ему обещала, кроме того: продавать книгу стихов, написанных к чужой жене — ее мужу, который тебя и которого ты ненавидишь — низость. А молчала я, п<отому> ч<то> дала слово.
Э<ренбур>г не ответил и дружба кончилась: кончилась с Г<елико>ном, к<отор>ый после моего отъезда вел себя со мной, как хам: на деловые письма не отвечал, рукописей не слал и т.д. — «Тепло», конечно, издал.
Так, не гонясь ни за одним, потеряла обоих.
_____
Привет от Л.М. Э<ренбург> меня искренне тронул: убежденная, что и она возмущена моим «предательством», я ей ни разу не писала. Она прелестное существо. К любови Э<ренбур>га (жене Г<елико>на) с первой секунды чувствовала физическое (неодолимое!) отвращение: живая плоть! Воображаю, как она меня ненавидела за: живую душу!
Все это, Гуль, МЕЖДУ НАМИ.
_____
Только что кончила большую статью (апологию) о книге С. Волконского «Родина». Дала на прочтение в «Русскую Мысль», если Струве не примет — перешлю Вам с мольбой пристроить. Книга восхитительная, о ней должно быть услышано то, что я сказала. Пока усердно не прошу, п<отому> ч<то> еще надеюсь на Струве. Статья в 22 стр<аницы> большого (журнального) формата, приблиз<ительно> 1 1/6 печатного) лист<а> в 40 тыс<яч> букв [1109]. На урезывание не согласна: писала как стихи.
Готовлю к апрелю книгу прозы (записей) [1110]. Вроде духовного (местами бытового) дневника. Г<елико>н, читавший в записных книгах, когда-то рвал ее у меня из рук. Необходимо подготовить почву, — кто возьмет? Если увидитесь с Г<елико>ном — оброните несколько слов, не выдавая тайны. Мне ему предлагать — немыслимо. Думаю кончить ее к 20-ым числам апреля. Если бы нашелся верный издатель, приехала бы в начале мая в Берлин. Словом, пустите слух. Книга, думаю, не плохая. — Тогда бы весной увиделись, погуляли, посидели в кафе, я бы приехала на неделю — 10 дней, Вы бы со мной слегка понянчились.
Совсем ничего не знаю о «Веке Культуры», купившем у меня книгу стихов «Версты» I (т.е. купили «Огоньки» [1111] и перепродали в Данциг). В Берлине ли издатель? Очень, очень прошу сообщить мне его адр<ес>!
_____
Bergschuhe (милый, что помните!) — увы! — пролетели. Деньги тогда залежались, потом цены вздорожали. Куплю, когда приеду. Пока хожу в мужских башмаках, — здесь как на острове!
Привезу весной и свою рукопись «Мо́лодец». И стихи есть, — целых четыре месяца не писала.
_____
Ваше отвращение к H.A. Б<ердяе>ву я вполне делю [1112]. Ему принадлежит замечательное слово: «У Вас самой ничего нет: неразумно давать». (Собирали на умирающего — мох и вода! — с голоду М. Волошина, в 1921 г., в Крыму.) Чувствую, вообще, отвращение ко всякому национализму вне войны. — Словесничество. — В ушах навязло. Сло́ва «богоносец» не выношу, скриплю. «Русского Бога» топлю в Днепре, как идола.
Гуль, народность — тоже платье, м<ожет> б<ыть> — рубашка, м<ожет> б<ыть> — кожа, м<ожет> б<ыть> седьмая (последняя), но не душа.
Это все — лицемеры, нищие, пристроившиеся к Богу, Бог их не знает, он на них плюет. — Voilà {152} —
_____
В Праге проф<ессор> Новгородцев [1113] читает 20-ую лекцию о крахе Зап<адной> культуры, и, д_о_к_а_з_а_в(!!!) указательный перст: Русь! Дух! — Это помешательство. — Что с ними со всеми? Если Русь — переходи границу, иди домой, плетись.
_____
А у нас
