понимаю времени, я понимаю только Пространство. Я сейчас шла по отвесу горы, вижу пролетом поезд, я подумала: вот! Пастернак, ни одного поезда не будет за эти… постойте: 730 дней! — чтобы я <оборвано>
_____
Ваша изящная передача… И виду не подав! — Теряюсь. — «За позволенье думать, что обращаясь к Вам, Вам же отвечаю…» И еще, не забыла ли я? Нет, не забыла, если я забуду, мысль моя к Вам — не забудет.
А то, от чего Вы открещиваетесь, надо читать так: «Сделайте чудо (у меня: „сумейте“), будьте наконец тем»… «Наконец» — не к Вам, так, с пера сорвалось.
Вы не бойтесь. Это одно́ такое письмо. Я ведь не глупей стала — и не нище́й, оттого что Вами захлебнулась. Вам не только моя оценка тяжела, но и мое отношение, Вы еще не понимаете, что Вы — одаривающий. Буду в меру. В стихах — нет. Но в стихах Вы простите.
Мой Пастернак, я может быть вправду когда-нибудь сделаюсь большим поэтом, — благодаря Вам! Ведь мне нужно сказать Вам безмерное: разворотить грудь! В беседе это делается путем молчаний. А у меня ведь — только перо!
_____
Две страсти борются во мне, два страха: страх, что не поверите — и страх, что поверив, отшатнетесь. Я знаю, дело внешней меры. Внешней безмерностью не только грешу. Внешне — мне всё слишком много: и от другого и — особенно! — от себя. Мое горе с Вами в том (уже горе!), что слово для меня ВПЛОТЬ — чувство: наивнутреннейшее. Если бы мы с Вами встретились, Вы бы меня не узнали, сразу бы отлегло. В слове я отыгрываюсь, как когда-нибудь отыграюсь в том праведном и щедром мире от кривизны и скудности этого. — Вам ясно? — В жизни я безмерно-дика, из рук скольжу.
_____
Пастернак, сколько у меня к Вам вопросов! Мы еще ни о чем не говорили. В Веймаре будет долгий разговор.
_____
Перо из рук… Уже выходить из княжества слов… Сейчас лягу и буду думать о Вас. Сначала с открытыми глазами, потом с закрытыми. Из княжества слов — в княжество снов.
Пастернак, я буду думать о Вас только хорошее, настоящее, большое. — Как через сто лет! — Ни одной случайности не допущу, ни одного самовластия. Господи, все дни моей жизни принадлежат Вам! Как все мои стихи.
Завтра утром допишу. Сейчас больше трех и Вы давно спите. Я с Вами всю ночь говорила сонным.
М.Ц.
10 нов<ого> марта, утром:
Целая страница еще впереди, — целый белый блаженный лист — на всё! Теперь пойдут просьбы: во-первых, освободите меня в обращении от отчества: я родства непомнящий! во-вторых, подарите мне Ваше прекрасное имя: Борис (княжеское!), чтобы я на все лады — и всем деревьям, — и всем ветрам! Злоупотреблять им не буду. В-третьих (бытовое), пойдите по приезде к H.A. К<оган> (жене П<етра> С<еменовича>, матери Блоковского мальчика) и расскажите ей обо мне — что знаете. Скажите, что писала ей много раз и никогда не получала ответа. Скажите, что я ее и Сашу (сына) помню и люблю, дайте мой адрес. Да, еще очень важное: я переслала (т.е. Геликон) Н<адежде> А<лександровне> — для сестры — четыре доллара. Дошли ли? Если не забудете, попросите Н<адежду> А<лександровну> передать сестре, что я ей писала бесконечное число раз и также в ответ — ни звука… Теперь еще, Пастернак, родной, просьба: не захватите ли Вы с собой три книжки моего «Ремесла» (возьмите у Геликона, объяснив) — все три сдала бы Н<адежда> А<лександровна>: один ей, другой — моей сестре, третий — Павлику Антокольскому — мы с ним дружили в детстве (в начале революции).
О «Ремесле». Вчера, только что получив Ваше письмо, Вам его выслала, — свой экземпляр, пробный, немножко замурзанный, простите, другого не было. Очень хочу, чтобы Вы мне написали о «Переулочках», что́ встает? Фабула (связь) ни до кого не доходит, — только до одного дошла: Чаброва, кому и посвятила, но у него дважды было воспаление мозга! Для меня вещь ясна, как день, всё сказано. Другие слышат только шумы, и это для меня оскорбительно. Это, пожалуй, моя любимая вещь, написанная, мне важно и нужно знать, как — Вам. Доходят ли все три царства и последний соблазн? Ясна ли грубая бытовая развязка?
Одной моей вещи Вы еще не знаете. «Мо́лодца». Жила ею от Вас (осени) до Вас же (февраля). Прочтя ее, Вы может быть многое уясните. Это лютая вещь, никак не могла расстаться. Еще из просьб: присылайте стихи, это мне такое же освобождение, как собственные. Живописуйте быт, где живете и пишете, Москву, воздух, себя в пространстве. Это мне важно, я могу устать (от счастья!) думать в «никуда». — Фонарей и улиц много! — Когда мне дорог человек, мне дорога вся его жизнь, самый нищенский быт — драгоценен! И формулой: Ваш быт мне дороже чужого бытия!
Вчера вечером (я еще не распечатывала Вашего письма, в руке держала), вопль моей дочери: — «Марина, Марина, идите!» (я мысленно: небо или собака?) Выхожу. Вытянутой рукой указывает. Пол-неба, Пастернак, в крыле, крыло в пол-неба, — невиданное! Слов таких нет для цвета! Свет, ставший цветом! И мчит, запахнув пол-неба. И я, в упор: «Крыло Вашего отъезда!»
Такими знаками и приметами буду жить.
_____
Посылаю стихи «Эмигрант». Хочу, чтобы прочли их еще в Берлине. Остальные (от первого до последнего) будут в письме, которое высылаю следом. Их, — это моя нежная и настойчивая просьба, — Вы прочтете только в вагоне, когда поезд тронется.
_____
Если будут очень ругать за «белогвардейщину» в Москве, — не огорчайтесь. Это мой крест. Добровольный. С Вами я вне.
Последние слова: будьте живы, больше мне ничего не нужно.
М.Ц.
— Оставьте адрес. —
СТИХИ К ВАМ:
1. Гора
Не надо ее окликать:
До самых органных низов
Встревожена, в самую грудь
Пробужена, бойся, с высот
Своих сталактитовых (— будь!)
Пожалуй — органом вспоет.
А справишься? Сталь и базальт —
Вспоет — полногласием бурь.
— И сбудется! — Бойся! — Из ста
На сотый срываются… — Чу!
Органною бурею мщу!
7 нов<ого> февраля 1923 г.
2
Нет, правды не оспаривай!
Меж кафедральных Альп
То бьется о розариум
Неоперенный альт.
Девичий и мальчишеский:
На самом рубеже.
Единственный из тысячи —
И сорванный уже.
В само́м истоке суженный:
Растворены вотще
Сто и одна жемчужина
В голосовом луче.
Пой, пой, — миры поклонятся!
Над кровною покойницей:
Над Музою поет!
Я в голосах мальчишеских
Знаток…» — и в прах и в кровь,
Снопом лучей рассыпавшись
Нет, сказок не насказывай:
Не радужная хрупь:
Кантатой Метастазовой
Разыгранная грудь.
Клянусь дарами Божьими:
Своей душой живой! —
Что всех высот дороже мне
8 нов<ого> февраля
3. Эмигрант
Здесь, меж вами: домами, деньгами, дымами,
Дамами, Думами,
Не слюбившись с Вами, не сбившись с вами
Неким —
Шуманом пронося под полой весну:
Выше! и́з виду!
Соловьиным тремоло на весу —
Боязливейший, ибо взяв на дыб —
Ноги лижете!
Заблудившийся между грыж и глыб
Бог в блудилище!
Лишний! Вышний! Выходец! Вызов! Ввысь
Не отвыкший… Виселиц
Не принявший… В рвани валют и виз
Веги — выходец.
9 нов<ого> февраля
_____
(NB! После «неким» — задержка дыхания — и: Шу́маном.)
4
Выше! Выше! Лови — летчицу!
Не спросившись лозы отческой —
Нереидою по—лощется,
Нереидою в ла—зурь!
Полыхание крыл в скинии!
Над мотыгами и́ спинами
Полыхание двух бурь!
Только узел фаты веющей!
Или ветер станиц — шелестом
О страницы — и смыв, взмыл…
И покаместь — счета — кипами,
И покаместь — сердца — хрипами
Закипание — до — кипени
Двух вспененных — крепись! — крыл.
Так, над вашей игрой крупною,
(Между трупами — и́ — куклами!)
Не общупана, не́ куплена,
Полыхая и пля—ша—
Шестикрылая, ра—душная,
Между мнимыми — ниц! — сущая,
Не задушена вашими тушами:
Ду—ша!
10 нов<ого> февраля
5
Из недр — и на ветвь… рысями!
Из недр — и на ветр… свистами!
Гусиным пером писаны?
Да это стрела скифская!
Крутого крыла грифова
Последняя зга — Скифия!
Разменной стрелой встречною
Когда-нибудь там — спишемся…
Вели—кая — и — тихая
Меж мной и тобой — Скифия…
Сириец, стрелу смертную
Кимвалами и лютнями
Глуша…
Не ушам смертного
(Единожды в век слышимый)
Эпический бег — Скифии!
11 нов<ого> февраля
6
Колыбельная
Как по синей по степи́
Да из звездного ковша
Да на лоб тебе да…
— Спи,
Синь подушками глуша.
Дыши да не дунь,
Гляди да не глянь,
Волынь-криволунь,
Хвалынь-колывань.
Как по льстивой по трости́,
Ро́сным бисером плеща,
Заработают персты…
(Шаг — подушками глуша:)
Ложи — да не двинь,
Дрожи — да не грянь.
Волынь-перелынь,
Хвалынь-завирань.
Как из моря из Каспий-
ского — синего плаща,
Стрела свистнула да…
(спи,
Кровь — подушками глуша…)
Лови — да не тронь,
Тони — да не кань.
Волынь-перезвонь,
Хвалынь-целовань.
13 нов<ого>февраля
7
Богиня Иштар
(Луны и Войны.
Ее, по словам Персов, чтили Скифы.)
От стрел и от чар,
От гнезд и от нор,
Богиня Иштар,
Храни мой шатер:
Братьев, сестер.
Руды моей вар,
Вражды моей чан,
Богиня Иштар,
Храни мой колчан…
(Взял меня — хан!)
Чтоб не́ жил кто стар
Чтоб не́ жил кто хвор
Богиня Иштар
Храни мой костер
(Пламень востер!)
Чтоб не́ жил кто стар
Чтоб не́ жил кто зол
Богиня Иштар
Храни мой котел
(Зарев и смол!)
Чтоб не́ жил — кто стар,
Чтоб нежил — кто юн!
Богиня Иштар
Стреми мой табун
В тридевять лун!
14 нов<ого> февраля
8
Царского беса вспугивая:
— «Перед Саулом-Царем кичась…»
(Да не струна ж — а судорога!)
Струны стрелой натягивая:
— «Перед Саулом-Царем кичась —
Не заиграться б с аггелами!»
Это же оловом соловью
Глотку залить… да хуже еще:
Это — бессмертную душу — в пах
Первому добру мо́лодцу…
Это — но хуже, чем в кровь и в прах:
Это — срываться с голосу!
И сорвалась же! — Иди, будь здрав,
Бедный Давид… — Есть пригороды!
Перед Саулом-Царем играв
С аггелами — не игрывала!
14 февраля
9
Азраил
I
От руки моей не взыгрывал,
На груди моей — не всплакивал…
Непреложней и незыблемей
Опрокинутого факела:
Над душой моей — в изглавии,
Над страдой моей — в изножий…
(От руки моей не вздрагивал, —
Не твоей рукой — низложена!)
Азраил! В ночах без месяца
И без звезд — дороги скошены.
В этот час тяжело-весящий
Я тебе не буду ношею…
Азраил! В ночах без выходов
И без звезд: личины сорваны!
В этот час тяжело-дышущий
Я тебе не буду прорвою…
А потом — перстом — как факелом
Напиши в рассветных серостях
О жене, что назвала тебя
Азраилом — вместо Эроса!
II
(последнее)
Оперением зим
Овевающий шаг наш валок —
Марий годовалых!
В шестикнижие крыл
Окунающий лик как в воду —
Гавриил —
Жених безбородый!
И над трепетом жил,
И над лепетом уст виновных:
Азраил —
17 нов<ого> февраля 1923 г.
М.Ц.
Впервые — НП. стр. 283–290. Печ. по кн.: Души начинают видеть. стр.
