на машинке не берусь, и «Геликон» и «Эпоха» переписывали сами, — и прозу. Переписать такую книгу здесь целое состояние. Рукопись, сравнительно, четка, но на обеих страницах.
_____
Не обвиняйте меня в жадности и в суетности, впрочем, в моей книге — обо всем, есть наверное и об этом. Пишу поздно вечером, устала.
— Спасибо за все.
МЦ.
Новый адр<ес>: Praha P.P. Dobřichovice, Horni Mokropsy, č
<Приписка на полях:>
Dobřichovice: bricho, это — брюхо: «доброе брюхо» — Добробрюхово. — Хорошо?! —
<На отдельном листе:>
В следующем № «Русской Книги» поместите, пожалуйста, если не поздно:
Подготовлена к печати книга:
СЕРГЕЙ ЭФРОН — «ПОБЕЖДЕННЫЕ» (С МОСКОВСКОГО
ОКТЯБРЬСКОГО ВОССТАНИЯ ПО ГАЛЛИ-
ПОЛИ. ЗАПИСКИ ДОБРОВОЛЬЦА) [1231]
МАРИНА ЦВЕТАЕВА — «ЗЕМНЫЕ ПРИМЕТЫ» Т. 1 (МОСКВА,
МАРТ 1917 г. — ОКТЯБРЬ 1919 г. ЗАПИСИ.)
— «МО́ЛОДЕЦ» (ПРАГА, 1923 г. ПОЭМА-СКАЗКА.)
— «ЛЕБЕДИНЫЙ СТАН» (МОСКВА, МАРТ 1917 г. — ДЕКАБРЬ
1920 г. БЕЛЫЕ СТИХИ.) [1232]
Адр<ес> и Сережин и мой: Praha P.P. Dobřichovice, Horni Mokropsy, č
(хорошо бы не перепутать!)
На упомянутые книги из<дате>лей еще нет (кроме «Зем<ных> Прим<ет>»?) — м<ожет> б<ыть> таким образом найдутся.
Впервые — Новый журнал. 1986. № 165. СС-6. стр. 279–281. стр. 529–531. Печ. по СС-6.
29-23. Г.П. Струве
30-го июня 1923 г.
Милый Глеб,
Ваше гаданье правильно: мало люблю «Евгения Онегина» [1233] и очень люблю Державина [1234]. А из Пушкина больше всего, вечнее всего люблю «К морю», — с десяти лет по нынешние тридцать [1235]. И «версты полосаты», и там, где про кибитку: Пушкина в просторах [1236]. Там он счастливее всего, там он не должен быть злым. Эренбурга из призраков галереи вычеркиваю [1237], я его мало читала, со стихами его, по-настоящему, познакомилась только в Берлине. (Не потому вычеркиваю, что поссорилась [1238], — честное слово!)
Ах, у Вас во втором столбце (4-ая строчка до первой цитаты) гениальная опечатка: «в цветаевской ЛАГГЕРЕЕ», от лагерь, — чудесно!
Любопытно было бы узнать, какие стихи в «Ремесле» Вы считаете плохими [1239], спрашиваю вне самолюбия (самолюбие ведь сродно вкусу, и из-за безмерности моей во мне тоже отсутствует!) Любопытно, чтобы понять чужое мерило, допытаться, почему не дошло.
Согласна, что «Психея» для читателя приемлемее и приятнее «Ремесла». Это мой откуп читателю, ею я покупаю право на «Ремесло», а «Ремеслом» — на дальнейшее. Следующую книгу будете зубами грызть. Но это еще не скоро [1240].
Шлю Вам привет и благодарность.
МЦ.
Впервые — Мосты. Мюнхен. 1968. № 13/14. стр. 396. с исправлениями Е.И. Лубянниковой — Звезда. 1992. № 10. стр. 23. СС-6. стр. 639. Печ. по СС-6.
30-23. Ю.Ю. Струве
Мокропсы, 30-го июня 1923 г.
Милая Юлия,
Я Вас не забыла, а просто выбилась из колеи писанья писем. — Тронута, что окликнули.
Живу все там же, все так же, созерцаю дожди, изредка размышляю о влиянии на Чехию (!!!) — извергающейся Этны [1241] и продвигающихся полярных льдов [1242].
Огонь + лед дает дождь, т.е. слезы. Но я не плачу, меня после Сов<етской> России ничем не возьмешь, даже безысходной скукой Чехии.
Закончила переписку своих московских записей (1917 г. — 1919 г.), получилась основательная книга [1243]. Пишу стихи, читаю Диккенса, собираю — до потери сознания! — чернику, мечтаю о новом платье, но глубже вдумавшись, понимаю, что оно бессмысленно, потому что тоже станет старым [1244].
Бываю в Праге редко, на каждом собрании журналисты сбрасывают старого председателя и голосуют нового [1245]. Я неизменно сажусь около Маковского и обезьяню с него все жесты. Он подымет руку — и я подымаю, он забудет — а я в глупом положении. Он мил, я его люблю. Он глубоку-искренен в своих слабостях, в его устах — они очарование. Кроме того, он по-настоящему глубоко́-культурен. С ним не попадаешь каждоминутно в безвоздушные пространства неведения, младенческого изумления. Это пристало Вашей Марине, да и то — до году, правда? Сколько ей сейчас месяцев? Обозначилось ли уже сходство со мной? [1246] Если будет дикая, — знайте, что в меня. А я пошла в кормилицу [1247]. А кормилица была цыганка. У Вашей дочери сомнительная родословная! А родина ее (исходя из меня и цыганки) не то Индия, не то Египет. (Цыган в старину звали «египтяне», у Мольера, напр<имер> [1248]).
А «незнакомка», занесшая ей «Ремесло» — некто Катерина Исааковна Еленева, дочка известного врача Альтшулера, — существо милое, красивое и обаятельное. Она жена одного из здешних студентов [1249].
_____
Спасибо Глебу за прекрасный отзыв о «Ремесле» и «Психее». Но напишу ему об этом отдельно. Как здоровье Льва Струве? [1250] Как Нина Александровна? [1251] П<етра> Б<ернгардовича> [1252] вижу редко и бегло, мне кажется, что он меня не любит, а это не располагает [1253]. («Не любит» здесь, как: не дохожу.)
Целую нежно Вас и Марину. Аля увлекается сокольской гимнастикой [1254] и окончательно перестала отзываться на арифметику. И она и Сережа шлют привет.
МЦ.
Впервые — Мосты. 1968. № 13/14. стр. 395–396, с исправлениями Е.И. Лубяннниковой — Звезда. 1992. № 10. стр. 22–23. СС-6. стр. 641–642. Печ. по СС-6.
31-23. A.B. Бахраху
Мокропсы, 30-го июня 1923 г.
Милый Александр Васильевич!
Передо мной двенадцать неотвеченных писем (Ваше последнее, Вам первому.)
Ваше письмо разверстое как ладонь, между Вами и мной ничего (никакой связи!) — ничего (никакой преграды!) кроме этого исписанного листа. Ваше письмо — душа. Как же мне не отбросить все счета (благодарности, вежливости, давности и прочих достоверностей!)
Но это не все! Незнакомый человек — это вся возможность, тот, от кого всего ждешь. Его еще нету, он только завтра будет (завтра, когда меня не будет!) Человека сущего я предоставляю всем, имеющее быть — мое. (NB! Вы, конечно, существуете, но для меня, чужого. Вас конечно еще нет. X для Y начинается в секунду встречи, — будь ему хоть 100 лет!)
Теперь о Вашем письме, о первом слове Вашего письма и целой страницы к нему пояснений. Вы пишете человеку: дорогой. Это значит, что другой, чужой, Вам дорог. Что же на это может возразить другой? Быть дорогим, это ведь не наш выбор, и не наше свойство, и не наша ответственность. Это просто не наше дело. Это наше — в данный час — отражение в реке, страдательное (т.е. обратное действенному!) состояние. Я же не могу сказать: «я не дорогая!». Это не свойство — слово неизменное и незаменимое, я употребляю его и в сравнительной степени, та́к, часто, говоря о человеке «Он такой дорогой!» (Что́, кажется, основательно разрушает все только что мною сказанное!) {190}
_____
Ваш голос молод, это я расслышала сразу. Равнодушная, а часто и враждебная к молодости лиц, люблю молодость голосов. Вот эпиграф к одной из моих будущих книг: (Слова, вложенные Овидием в уста Сивиллы, привожу по памяти:) «Мои жилы иссякнут, мои кости высохнут, но ГОЛОС, ГОЛОС — оставит мне Судьба!» [1255] (Сивилла, согласно мифу, испросила Феба вечной жизни, забыла испросить себе вечной молодости! Heслучайная забывчивость!)
Так вот, о голосе, Ваш голос молод, это меня умиляет и сразу делает меня тысячелетней, — какое-то каменное материнство, материнство скалы [1256]. Слово «за всю мою недолгую жизнь» меня как-то растравило и пронзило, не знаю как сказать. Есть такие обнаженные слова. В них говорящий сразу беззащитен, но беззащитность другого делает беззащитным и нас!
Итак, за «всю недолгую жизнь» ни одного стиха? Дитя, дитя, да ведь это похоже на бескорыстную любовь, т.е. на чудо.
_____
Теперь о «Ремесле» (слове). В сознательном мире права я: ремесло, как обратное фабричн<ому> производству, артель — заводу, ремесленничество Средних Веков, — стих<отворению> К. Павловой и пр., но в мире бессознательном пра́вы — Вы. Только не орудуйте логическими доводами! Это Вас в данный час не вывезет. Впрочем, на последний из Ваших доводов я польстилась: «Вы не только ежечасно выходите из пределов ремесла. Вы в них и не входите» — это прелестно, и верно, и мне от этого весело. Хотите, я Вам скажу, в чем главная уязвимость моего названия? Ремесло предполагает артель, это начало хоровое, над хором должен быть мастер / маэстро {191}, у ремесленника должны быть собратья, — это какой-то круг. Ощущение со-(мыслия, -творчества, -любия и пр.) во мне совершенно отсутствует, я и взаимную любовь (там где только двое!) ощущаю как сопреступничество. Я и Вечность (круг!) ощущаю как прямую версту. Нюхом своим — Вы правы!
_____
Вы тонки. Вы не польститесь на «похвалу» (признание). Моей волей выявленному Вы предпочли помимо моей воли вставшее. Личный дар (признание) — всегда мал, важно не то, что нам дают, а то, что — даже без ведома дающего — само дается. Воля вещи к бытию — и дающие и берущие — как орудие!
Есть в Вашем письме одно место, над которым я задумалась, маленькая вставка, «случайность». Вы спрашиваете, где же я в «Психее»: в Мариуле или в Манон, — и: «Бдение — или Бессонница?» [1257] Сначала я Бдение приняла, как обр<атное> Бессоннице, т.е. как сон, но сон обратен бдению, где же сопоставление? И вдруг — озарение — нет, не ошибка. Вы говорите именно то, что хотите сказать, эти деления не-спать: бдение, как волевое, и бессонница, как страдательное (стихийное). Дитя, дитя, откуда?! Люди знают: спать (на то и ночь!), иногда: не-спать (голова болит, заботы) — но бдить, да еще сопоставляться с бессонницей…
Будь я Иоанном, мне бы Христос не давал спать, даже когда бы меня в постель гнал. Бдение, как потребность, стихия Бессонницы, пошедшая по руслу бдения, — Вам ясно? Вот мой ответ.
_____
Насчет реки — очень хорошо в «Психее». — Глубоко́. — У меня где-то в записях есть: «У поэта не должно быть „лица“, у него должен быть голос, голос его — его лицо». («Лицо» здесь как что́, голос — ка́к.) А то ведь все сводится к вопросу «темы». X пишет о Египте, Y — о смерти, Z — о XVIII в. и т.д. — Какая нищета! — Как собака, ко<тор>ая три раза крутится вокруг себя, чтобы лечь. И хвост тот же, и подстилка та же… (NB! Обожаю собак!)
_____
