улицы — лестницами, даль, поезда, туман.
В Праге непременно пойду к гадалке с Вашим письмом, что́ расскажет — забуду. А когда Бог на Страшном Суде меня спросит: «Откуда такая ненависть?» я отвечу: «Должно быть — уж очень хорошо любила».
_____
Мне не любовь нужна, мне нужна ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ. Ваш поступок бесчеловечен. (Это не значит, что Вы — бог, или полубог!) И еще — невоспитан, это, пожалуй, меня огорчает больше всего.
_____
26-го, воскресенье.
Кончился бюллетень, но кончилась ли — БОЛЕЗНЬ?
А 27-го — письмо, и я безумно счастлива.
Прага. 5-го сент<ября> 1923 г. [1333]
Дружочек,
Вы настолько чисты и благородны в каждом помысле, так Там живете, а не здесь, что со спокойным сердцем разрешаю Вам писать мне в Моравию, где буду не одна — что́ угодно.
Вы моих писем бойтесь, т.е. или сжигайте, или берегите их. В моих руках жизнь другого человека, жизнь жестока, бойтесь случайностей, не бросайте моих писем. — Я страстнее Вас в моей заочной жизни: человек чувств, я в заочности превращаюсь в человека страстей, ибо душа моя — страстна́, а Заочность — страна Души. Вы — тут задумываюсь: боюсь, что Вы человек мимолетностей, ощущений, в письмах (Заочности) Вы дорастаете до чувств. Поэтому Вы всё мне можете писать, а я даже не все могу к Вам думать.
Ваше письмо опять висело на волоске, получила его только благодаря задержке в Праге (завтра еду), если бы уехала, как думала — нынче, 5-го, в 10 ч. утра — оно бы меня не застало, и я уехала бы в смуте.
Пишите мне пока в Моравию, вот адрес впрочем, перепишу его на отдельном листке. Это письмо все-таки из породы вечного, а адреса наши так же мимолетны, как мы сами. Перед самым отъездом напишу Вам еще, мне о многом нужно спросить, о многом сказать.
МЦ
Если не соберетесь до 15-го или письмо запоздает, пишите на Прагу, как предыдущее письмо (Smichov и т.д.).
Адрес на обороте, до 15-го, оттуда сообщу, если задержусь [1334].
Печ. по СС-6. стр. 589–600. См. коммент. к письму 27–23. Вариант — см. письмо 49а-23.
49а-23. A.B. Бахраху
БЮЛЛЕТЕНЬ БОЛЕЗНИ
(с трудом обнаруженный в тощей синей тетрадочке в несколько листков — так легко могшей пропасть!)
Пока я буду говорить — о Ваших стихах или о Вас самом: — «Нет, не та́к, та́к не надо» — всё хорошо: под всеми этими нет — одно сплошное да. Когда же начнется: «Да, да, правильно, очень-хорошо, совершенно-верно» — всё поздно, ибо под всеми этими да — одно сплошное-безнадежное! — НЕТ.
_____
(В первом — сосредоточенное внимание, страстная жажда правды — своей и чужой — исхищренное и напряженное проникновение в другого — проникновение слухом — неустанная проверка высокой меры — ничего не спустить как поэме! вся надежда, вся вера, вся ставка на подлинник, вся непомерность требования от другого как от себя.
Во втором: снисхождение, высокомерие, усталость, равнодушие, двое-душие, без-душие.
В первом: tout à gagner.
Во втором: rien à perdre.
— по-русски: всё равно провалилось! —)
_____
Присылайте мне все вырезки Ваших статей, — я газет не читаю: одним видом брезгую! — Вас я читаю и чту. Вы для меня не газета, а книга, — почти что белая (м<ожет> б<ыть> очень черная: горе: NB! мое от Вас — в будущем). Мне это важно как встреча с Вами вне Вас и меня, как Вы — и мир. Много ли Вы в газетах лжете? (Иного они и не заслуживают.) Прочувствую Вас и сквозь ложь.
_____
Стихи сбываются. Поэтому их не все пишу.
_____
Перечтите, если не лень, в Ремесле «Сугробы».
…И не оглянется
Жизнь крутобровая!
Здесь нет свиданьица,
Писано было в полном разгаре дружбы, на прямой дороге схождения, по которой шли (шлось) гигантскими шагами — целыми телеграфными столбами, положенными вдоль! — …а ведь вышло, сбылось. В час разминовения я бы иначе не написала.
Я знаю это помимовольное наколдовыванье — почти всегда бед! Но, слава Богу, — себе! Я не себя боюсь, я своих стихов боюсь.
_____
Книги и люди ничего не открыли мне кроме моей безмерной возможности любить: Готовности служить.
_____
Та́к, начав с: «Я привыкла к Вашим письмам», я пожалуй кончу это письмо (когда??) — «Я отвыкла без Ваших писем».
_____
Как странно, что пространство (т.е. вся свобода между двумя) — стена, в которую ломишься.
_____
2-го
Когда люди, сталкиваясь со мной на час, ужасаются тем размером чувств, которые во мне вызывают, они делают тройную ошибку: не они — не во мне — не размеры. Просто: безмерность, встающая на пути. И они может быть правы в одном только: в чувстве ужаса.
_____
4-го
Я вольна была бы скрыть от Вас эту скуку — раз письмо есть и она прошла (NB! не послать Вам письма!). Но — не хочу. Сумейте вместить. — Или Вы из тех, кто «привыкает», «избаловывается»?.. (Хорошую собаку — не забалуешь.)
_____
Просьба: не относитесь ко мне как к человеку. Как к дереву, к<отор>ое шумит Вам навстречу. Клянусь, что это не фраза — и правда более полная, чем Вы думаете, ибо дерево шумит Вам навстречу только если Вы это так чувствуете, а так: — просто шумит, только Вам, если Вам так нужно, если никому не нужно — никому. Вы просто попадаете под шум (как под дождь, как под Рок) — Ваше дело присвоить — или отдать далям (отослать — дальше!) или вовсе не услышать.
Итак: как к дереву которое шумит Вам навстречу. Вы же дерево не будете упрекать в «избытке чувств». Вы только услышите как «уста глаголют». Если Вы меня заставите быть с Вами человеком, т.е. считать, я замучусь — и замкнусь, п<отому> ч<то> считать я не умею.
_____
Ваше молчание — что́? Занятость? небрежность? расчет? «Привычка» или преувеличенно-исполненная просьба («пишите только когда и если до зарезу нужно и только то что невозможно — никому другому»). До злости — исполненная! Теряюсь. Через несколько дней (10, примерно) привыкнув и отказавшись — успокоюсь. Но пока мне эти дни тяжелы.
_____
Чувствуете ли Вы то́, что я. В письме узнаю. Если нет — Schwamm drüber, как мне, 16летней, дрезденская гадалка сказала о моей первой любви.
_____
Мокропсы, 30-го июля 1923 г. (NB! письмо в Бюллетене долженствовавшее стоять первым, но эти записи рассеяны и не разобралась в числах)
Дружочек!
Как это глупо вышло — с окказией! У меня не было ни минуты сроку, если бы раньше знала, я бы переслала Вам что-н<и>б<удь>, свое, живое, «земную примету», <фраза не окончена>
Мне очень хочется подарить Вам одну вещь, но она навек, и я не знаю как Вы относитесь к таким (страшным) подаркам.
Мой друг, скучаю без Вас. Скука во мне — не сознание отсутствия, а усиленное присутствие, та́к что, если быть честным (точным!): не без Вас, а от (!) Вас.
В каком-то из Ваших писем Вы, на не-совсем еще умелом и мне уже очень милом языке своем пишете: «Мне не хватало теплоты» {211}. Прочтя, задумалась, п<отому> ч<то> во мне ее нет (та́к что, если Вам именно ее не хватает — со мной больше чем с кем бы то ни было и — вечно будет не хватать!). И тут же, мысленно перечеркнув, заменила: нежность. И тоже задумалась, п<отому> ч<то> она во мне есть.
Дитя, никогда не берите (а м<ожет> б<ыть> — не ждите!) — никогда не применяйте ко мне того, что заведомо не может жечь: ведь даже лед жжет! И бесстрастие жжет. Всякий абсолют жжет. А вот теплота — нет, п<отому> ч<то> она тогда уже жар, т.е. ее уже нет. (Степень (ступень) ведущая к собственному уничтожению.) Обратное жару не холод, а теплота.
А нежность — от ледяной до смоляной! И все-таки — нежность.
Так вот, об этой нежности моей, сосущей и растущей, так неожиданно вставшей и так певуче во мне жалующейся. Я очень счастлива. Это совсем как смычок.
_____
Теперь, начистоту: есть ли у Вас мир, кроме моею: Души? — Значат ли что-нибудь в Вашей жизни: дела, деньги, друзья, идеи, войны, новости, открытия, смена правительств, спорт, моды, — всё чем заполнен день (— проще бы «Дни»). Вне их отражения в мире Души, конечно (которое есть преображение!), ибо тогда: и вода — не вода и земля — не земля. Существует ли для Вас всё это как таковое?
«Деловая жизнь», «мужская жизнь», «общественная жизнь», и, приостановившись — семейная жизнь. (Единственная без кавычек.) Развлечения? Зрелища? Хождение в гости? Споры на тему? Литературные течения? Футбол? Техника? Вопросы дошкольного образования? Конгрессы? Судьбы Европы? Лекции Бердяева?
Друг, если Вы ко всему этому равнодушны. Вы пусты как я. Вы пусты, как Музыка. Вы без событий. Вы без стен. Вы — вне. Вы — <пропуск одного слова>. Вам легко будет умирать.
Мне всё скучно. Заранее и заведомо. Когда я с людьми, я несчастна: пуста, т.е. полна ими. Я — выпита. Я не хочу новостей, я не хочу гостей, я не хочу вестей. У меня голова болит от получасовой «беседы», (клянусь, что аспирин.) Я становлюсь жалкой и лицемерной, говорю как заведенная и слушаю как мертвец. Я зеленею. Чувство, что люди крадут мое время, высасывают мой мозг (который я в такие минуты ощущаю как шкаф с драгоценностями!) наводняют мою блаженную небесную пустоту (ибо небо — тоже сосуд, т.е. безмерное место для) — всеми отбросами дней, дел, дрязг. Я переполняюсь людьми!
Пишу Вам по горячему следу вчерашнего посещения из Праги: 5 ч. подряд, 4 человека, да нас трое, итого семь. И самым жалким среди этих семи, бесспорно, была я.
_____
Друг, если Вы не таковы, Вам будет трудно со мной. Если таковы — мне будет трудно с Вами. (Лучше и дважды лучше — так.)
_____
У меня трудно рифмует только с чудно.
_____
Будьте правдивы, не считайтесь с тем, что я от того или иного ответа буду любить Вас больше — или меньше. Что Вам из того, что я буду любить Вас — не знаю ка́к! — если это не Вы?!
_____
Недавно напала случайно на Ваш отзыв в Днях о Степуне [1336]. Хотите мой взгляд? Трагедия Степуна в невытравимости благополучия, <фраза не окончена>. Там у него жены и любови тонут, пропадают, — а он считает — и размещает: Марину — в такой-то разряд, Елену — в такой-то (точно: по такому-то разряду) без всякого страха, в полном уюте, — как коллекцию жуков — на память. (Умерли-то они, я-то — живу!) И даже жути нет: не: до жути доведенное благополучие, не герой Гофмана — читатель Гофмана, в шерстяных носках, с очками на носу и кисточкой