Марина Цветаева. Письма 1924-1927. Марина Ивановна Цветаева
Моравская Тшебова, 2-го января 1924 г. [1]
С Новым годом, дорогой Андреюшка,
Нашли ли портфель? Какой подарок мне надумали? Желаю Вам в 1924 г. научиться говорить: со мной одной [2]. (С остальными не нужно!) Ходите ли на мою горку? [3] Это моя горка! Пишу про нее стихи [4].
Только что видалась с Вашим братом [5], разглядев его близко убедилась, что он похож на Б. Пастернака [6] (моего любимого поэта!). Рассказывал мне о Праге. Напишите мне два слова, вернусь около 10-го. Мой адрес: Moravska Třebova, Rusky Tabor, гимназия, В.А. Богенгардту [7], для меня.
МЦ.
Впервые — Русская мысль. Париж. 1992. 16 окт., спец. прилож. (публ. Л.А. Мнухина). СС-6. С. 655. Печ. по СС-6.
2-24. A.B. Бахраху
Прага, 10 нового января 1924 г.
Когда мне было 16 лет, а Вам 6 или вроде, жила на свете женщина, во всем обратная мне: Тарновская [8]. И жил на свете один человек, Прилуков — ее друг, один из несчетных ее любовников.
Когда над Тарновской — в Ницце ли, в Париже, или еще где — собирались грозы — и грозы не шуточные, ибо она не шутила — она неизменно давала телеграмму Прилукову и неизменно получала все один и тот же ответ: J’y pense {1}. (С Прилуковым она давно рассталась. Он жил в Москве, она везде.)
Прилуков для меня наисовершеннейшее воплощение мужской любви, любви вообще. Будь я мужчиной, я бы была Прилуковым. Прилуков мирит меня с землей, это уже небо.
_____
Итак, если Вы, мой друг, имеете в себе возможность дорасти до Прилукова, если на каждый мой вопль — J’y pense (всегда, везде), если поборота земная ревность, если Вы любите меня всю, со всем (всеми!) во мне, если Вы любите меня выше жизни — любите меня!
Обращаюсь к Вашим 20-ти годам, будь Вы старше — я бы от Вас этого не ждала (жду). Я хочу Вам дать возможность стать ЛЮБЯЩИМ, дать Вам стать самой любовью — пусть через меня.
Вы пишете о дружбе. Маленький мой мальчик, это самообман. Какой я друг? Я подруга, а не друг. Как подруга задумана. Вы пишете еще о любви к другой. Я — другого. Вы — другую. Зачем тогда?! Женитесь на другой, «живите» с другими, живите — другими, но любите — меня. Иначе ведь бессмысленно.
Слушайте: я конечно хочу от Вас чуда, но Вам 21 год, а я поэт. Кроме того, это на свете было: не взаимная любовь на двух концах света, а любовь единоличная, одного. Человек всю любовь брал на себя, ничего для себя не хотел кроме как: любить. Он сам был Любовь.
_____
Я сама так любила 60-летнего князя Волконского, не выносившего женщин. Всей безответностью, всей беззаветностью любила и, наконец, добыла его — в вечное владение! Одолела упорством любови. (Женщин любить не научился, научился любить любовь.) Я сама так любила (16-ти лет) Герцога Рейхштадтского, умершего в 1832 г., и четырех лет — актрису в зеленом платье из «Виндзорских проказниц» [9], своего первого театра за жизнь. И еще раньше, лет двух, должно быть, куклу в зеленом платье, в окне стеклянного пассажа, куклу, которую все ночи видала во сне, которой ни разу — двух лет! — вслух не пожелала, куклу, о которой может быть вспомню в смертный час.
Я сама — ЛЮБЯЩИЙ. Говорю Вам с connaisance de cause (de coeur!) {2}.
_____
Не каждый может. Могут: дети, старики, поэты. И я, как поэт, т.е. конечно дитя и старик! — придя в мир сразу избрала себе любить другого. Любимой быть — этого я по сей час не умела. (То, что так прекрасно и поверхностно умеют все!)
Дайте мне на сей раз быть Любимым, будьте Любящим: УСТУПАЮ ВАМ БЛАГУЮ ДОЛЮ.
_____
Милый друг, я очень несчастна. Я рассталась с тем, любя и любимая, в полный разгар любви, не рассталась — оторвала́сь! В полный разгар любви, без надежды на встречу [10]. Разбив и его и свою жизнь. Любить сама не могу, ибо люблю его, и не хочу, ибо люблю его. Ничего не хочу, кроме него, а его никогда не будет. Это такое первое расставание за жизнь, потому что, любя, захотел всего: жизни: простой совместной жизни, то, о чем никогда не «догадывался» никто из меня любивших. — Будь моей. — И мое: — увы! —
В любви есть, мой друг, ЛЮБИМЫЕ и ЛЮБЯЩИЕ. И еще третье, редчайшее: ЛЮБОВНИКИ. Он был любовником любви. Начав любить с тех пор, как глаза открыла, говорю: Такого не встречала. С ним я была бы счастлива. (Никогда об этом не думала!) От него бы я хотела сына. (Никогда этого не будет!) Расстались НАВЕК, — не как в книжках! — потому что: дальше некуда! Есть: комната (любая!) и в ней: он и я, вместе, не на час, а на жизнь. И — сын.
Этого сына я (боясь!) желала страстно, и, если Бог мне его не послал, то, очевидно, потому что лучше знает. Я желала этого до последнего часа. И ни одного ребенка с этого часа не вижу без дикой растравы. Каждой фабричной из предместья завидую. И KА́K — всем тем, с которыми он, пытаясь забыть меня, будет коротать и длить (а может быть уже коротает и длит!) свои земные ночи! Потому что его дело — жизнь: т.е. забыть меня. Поэтому я и молиться не могу, как в детстве: «Дай Бог, чтобы он меня не забыл», — «забыл!» — должна.
И любить его не могу (хотя бы заочно!) — потому что это и заочно не дает жить, превращается (любимому) в сны, в тоску.
Я ничего для него не могу, я могу только одно для него: не быть.
_____
А жить — нужно. (Сережа, Аля.) А жить — нечем. Вся жизнь на до и после. До {3} — все мое будущее! Мое будущее — это вчера, ясно? Я — без завтра.
Остается одно: стихи. Но: вне меня (живой!) они ему не нужны (любит Гумилева, я — не его поэт!) [11] Стало быть: и эта дорога отпадает. Остается одно: стихии: моря, снега, ветра. Но все это — опять в любовь. А любовь — только в него!
_____
Друг, Вы теперь понимаете, почему мне необходимо, чтобы Вы меня любили. (Называйте дружбой, все равно.) Ведь меня нет, только через любовь ко мне я пойму, что существую. Раз Вы все время будете говорить: «ты… твое… тебя», я наконец, пойму, что это «ты» — есть. Раньше: «люблю, стало быть существую», теперь: «Любима, стало быть…»
Ваша любовь ко мне будет добрым делом, почти что воскрешением из мертвых. И от Вашей любви ко мне я когда-нибудь, в свой час, попрошу еще большего. Но речь об этом — в свой час.
_____
Есть стихи, — мало. Читали ли мое «Приключение»? (В «Воле России») [12]. Пришлю. И, кажется, еще из моих «Земных Примет» скоро будет напечатано. Тоже пришлю. В феврале или марте выйдет моя сказка «Мо́лодец», здесь, в Праге [13]. Одна из любимых моих вещей.
Получив Ваш ответ, обращусь к Вам с одним предложением (советом, требованием, просьбой), касающимся в равной мере и Вас и меня. Вещь, которой Вы увлечетесь. Но до оглашения ее мне нужен Ваш ответ.
_____
Rue Bonaparte, 52 bis. Между площадями St. Sulpice и St. Germain des Prés. Часто, в задумчивости, входила в противоположную дверь, и привратница, с усмешкой: «Mademoiselle se trompe souvent de porte» {4}. (Так я, может быть, случайно вместо ада попаду в рай!) Любовь к Наполеону II и одновременно — к некоему Monsieur Maurice, 18-ти лет, кончающему collégien {5}. И еще — к Mademoiselle James, professeur de langue française {6}, 30-летней женщине, с бешеными глазами.
— «Aimez-Vous Edmond Rostand, Madame?» {7}
(Я, из восхищения… и здравого смысла не могла ей говорить Mademoiselle.)
И она, обеспокоенная:
— «Est-ce que j’ai une tête á aimer Rostand?» {8}
Нет, tête {9} y нее была не ростановская, скорее бестиальная: головка змеи с низким лбом: Кармен!
Когда же я — 16-ти лет, из хорошего дома и в полной невинности — не удержавшись, целовала ей руки:
— «Quelle drôle de chose que ces jeunes filles russes! Etes-vous peut-être poète en votre landue?» {10}
_____
Итак, до письма.
Знаете ли Вы, что последняя строчка моя к Вам (так и осталась без предыдущих!) была:
«ДО СВИДАНЬЯ, ТО ЕСТЬ: ДО СТРАДАНЬЯ!»
МЦ
Впервые письма М. Цветаевой к А. Бахраху были опубликованы адресатом писем с большими купюрами в журнале «Мосты», Мюнхен, 1960, № 5. С. 304–318 и 1961, № 6, С. 319–341. Полностью — Новый Журнал, 1990, № 180. С 215–253 и 1991, № 181, С. 98–138. с неточностями и без комментариев (публ. А. Тюрина). Полностью (с исправлением неточностей и научным комментарием) Литературное обозрение, 1991, № 8, С. 99–109; № 9, С. 102–112; № 10, С. 100–112 (публ. Дж. Mалмстада). СС-6. С. 557–626 (по предыдущей публикации с небольшими исправлениями). Печ. по СС-6. С. 620–623.
3-24. Б.Л. Пастернаку
Январь 1924 г. [14]
Пастернак, полгода прошло, нет, уже 8 месяцев! — я не сдвинулась с места, так пройдут и еще полгода, и еще год если еще помните! [15] Срывалась и отрывалась — только для того, очевидно, чтобы больнее и явное знать, что вне Вас мне ничего не найти и ничего не потерять. Вы, моя безнадежность, являетесь одновременно и всем моим будущим, т.е. надеждой. Наша встреча, как гора, сползает в море, я сначала приняла ее (в себе) за лавину. Нет, это надолго, на годы, увижусь или не увижусь. У меня глубокий покой. В этой встрече весь смысл моей жизни, думаю иногда — и Вашей. Просто: читаю Ваши книги и содрогаюсь от соответствия. По этому ни одна строка, написанная с тех пор, Вас не миновала, я пишу и дышу в Вас (как цель, место куда пишешь). Я знаю, что когда мы встретимся, мы уже не расстанемся. Я vorfühlende {11}. Как это будет в этих мирах, не знаю, — как-нибудь! — это случится той силой горы.
Это не одержимость и не наваждение, я не зачарована, а если зачарована — то навек, так что и на том свете не проснусь, не очнусь. Если сон снится всю жизнь какое нам дело, что это сон, ведь примета сна — преходящесть.
Я хочу говорить Вам просто и спокойно, — ведь 8 месяцев, подумайте, день за днем! Всякая лихорадка отпустит. Когда мне плохо, я думаю: Б.П., когда мне хорошо, я думаю Б.П., когда Музыка — Б.П., когда
