дом (23) один из последних в деревне, направо от шоссе, на пригорке, с ярко-голубым забором.
Поезда (со Смихова):
1 час 29 минут, 2 часа 15 минут, 2 часа 57 минут, позже уже не сто́ит, ибо рано темнеет.
_____
Итак, не откладывайте! Следующая суббота — 14-ое, Вы заняты в Едноте, — хотите 15-го, в воскресение?
Впервые — Československá rusistika, Praha. 1962. № 1. С. 17–18 (публ. B.B. Морковина) (с купюрами). СС-6. С. 334–335 (с купюрами). Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 13–14.
37-24. O.E. Колбасиной-Черновой
Вшеноры, 11 декабря 1924 г.
Дорогая Ольга Елисеевна,
Ваше дело с иждивением плохо: Ляцкий обещал сделать, что может, но заранее предупредил, что ничего не может, — прошения поданы и утверждены, срок пропущен.
15-го вышлю Вам 50 крон, когда смогу — еще 50, я уже давным-давно не получала ниоткуда ничего, иначе бы выслала раньше.
Был у нас в прошлое воскресенье совершенно неожиданно — Невинный, предстал уже в сумерки и уехал в проливной дождь. Приехал, из кокетства, без зонта и без калош, и был очень смущен неожиданным (это в Чехии-то!) явлением природы. Говорил, естественно, о Париже, куда собирается через две недели и на несколько месяцев. Жаловался — довольно кротко, впрочем, — на какое-то Ваше возмущенное письмо к товарищам, ту же нотку я уловила и у Маргариты Николаевны [164] (между нами!), у которой мы недавно были с Алей.
Какая квартира! (Скороговоркой: «не квартира, а конфетка!») — Возглас не осуждения, не зависти, а удивления. Тепло и не где-нибудь, в каком-нибудь углу (NB! печном) — а сразу, равномерно и всюду. Какие-то испанские балконы с зеленью — вроде зимнего сада или тропик — запах эвкалипта и духов, скатерть, приборы, бархат на девочке и на креслах восхитительно. Лебедева не было, что прелести не убавляло.
Обещала разузнать мне про лечебницу, врача, бандаж и пр. Была мила. Накормила чудным обедом. Скоро увижусь с ней еще.
Жду визита одной чешки [165] — пожилой и восторженной, которая пригласила меня читать лекцию о чем хочу в Карловом университете 7-го мая 1925 г. в 7 часов вечера, на что ей было объявлено о моих собственных 7-ми месяцах и гадательных еще часах и датах определенного февраля 1925 г.
Жаль, что она не акушерка! С деловым (у Достоевского умным) человеком и поговорить приятно. Но она, кажется, увы — старая дева! Если она лирически спросит, чего бы я хотела, я отвечу: «Козы для ребенка и няньки для меня». — Это вместо тридевяти царств-то! —
Обрываю, ибо Сережа летит на поезд.
Целую Вас и Адю.
МЦ.
Впервые — НП. С. 99–100. СС-6. С. 697. Печ. по СС-6.
38-24. Е.А. Ляцкому
Вшеноры, 18-го декабря 1924 г.
Дорогой Евгений Александрович,
Огромное спасибо за Ольгу Елисеевну [166]. Сегодня Ваше письмо Заблоцкому [167] будет доставлено, посмотрим, заартачится или нет.
Если деньги все-таки удастся получить, непременно сообщу Черновой, чьему участию она обязана этой удаче.
Сердечный привет и благодарность.
М. Цветаева
Впервые — газета «Моя Москва» (1991. авг.) (публ. Г. Ванечковой). СС-6. С. 782. Печ. по СС-6.
39-24. O.E. Колбасиной-Черновой
Вшеноры, 26-го декабря 1924 г.
Дорогая Ольга Елисеевна.
Завтра Сережа высылает Вам иждивение — 900 крон наконец полученные у Заблоцкого.
Тотчас же напишите благодарственное письмо Ляцкому (и Белобородовой) — их рук дело, и дважды: 1) выпросить у чехов, 2) уломать Заблоцкого. Мне он 15-го наотрез отказался выдать: госпожа Чернова в Париже, и я запрошу Министерство. В Министерстве (уже забыв о Ляцком) естественно отказали. Тогда я вновь обратилась к Ляцкому (т.е. попросту стравила двух старичков!) — с жалобой на 3аблоцкого, — переписка — поиски адреса 3аблоцкого (никому не дает, но Сережа достал) — погоня его за Сережей и Сережи за ним, — в итоге 900 крон и все слава Богу.
Адрес Ляцкого:
Praha Smichov
Tř. Svornosti, 37. Panu Professoru E. Laitzky {38}
Мой совет: пользуйтесь случаем, и в наилестнейших выражениях просите работы. Даст.
Дальнейшее деловое: умоляю о скорейшей высылке «Метели». Пламя покупает у меня книгу пьес, кроме того «Метель» хочет ставить здешняя новая студия, — руки себе грызу, что тогда Вам отдала. Если потеряли, достаньте «Звено» (кажется, № 12, февраль 1923 [168]), я знаю, как это трудно и нудно, но в Праге № с «Метелью» нет. Достоверно. (Искал Исцеленов, один из зачинателей студии.)
_____
Завела, наконец, бандаж. Покупали с Маргаритой Николаевной. Сразу воспряла духом, — ненавижу расплывчатость. Но это пока все, что у меня есть «для ребенка». («Это все для ребенка, это все для ребенка, это все для ребенка» — Игорь Северянин.) [169]
Завтра уезжает в Англию Катя Рейтлингер; если через Париж (может быть через Голландию), то будет у Вас. Я дала ей адрес Невинного и Ваш старый. В Париже будет неделю и Вас разыщет, т.е. отправит Вам petit bleu {39}, а Вы ей, в свою очередь, назначите свидание. Она бойкая и Ваши бойни [170] разыщет. (Боюсь только, что всех быков перепугает.)
_____
Вчера были на елке в «Воле России» — устраивали Лебедевы [171]. Были Яковлевы с детьми, Минахорьян [172], Ольга Ивановна [173] со своей чешской дочкой, сами Лебедевы и мы с Алей. Елка, вне религиозного обряда, — как ни увешана — пуста. Дети представляли из себя Интернационал, — поэтому ничего не пели вокруг елки, кружились в молчании. (Французские Яковлевы, чешская девочка, не-русская Ируся [174] и русская Аля.) Хозяева были милы и сердечны, посадили нас на трамвай. Аля увезла длинную белую картонку, наполненную елочными украшениями и сластями. На русское Рождество пригласили их во Вшеноры.
_____
Много пишу. Перешли на керосин, — дешевле и уютнее. Две жестяные лампы. Две жестяные печи. Первые наливаем, вторые топим, и те и другие чистим. На все это уходит много времени. И время уходит — проходит — до моего Бориса уже меньше двух месяцев [175].
Бывают у нас: Катя Рейтлингер, изредка Исцеленовы. А мы с Алей — нигде: до Мокропсов в холод и гололедицу далеко, а во Вшенорах у нас никого, кроме Чириковых, нету, а те слишком умны, чтобы сидеть во Вшенорах: ездят в Прагу.
Сборник («Ковчег» — мое название) разбивается на два. О гонорарах пока не слышно. Будут — Вам в первую голову. Меня мои сотрудники любят.
Какое Рождество празднуете? Два? Была или будет у Ади елка? Кстати, Madame Лебедева усиленно приглашала нас с Алей на свою. Нравлюсь я ей? Сомневаюсь. Нужна я ей? Несомненно — нет [176]. Любопытство? — Да. И поэтому не пойду. Мальчик (Pierrot) {40} [177] милый, девочка кукольная. А с папашей мы ни слова не сказали, он и руку подает как бревно.
_____
Пока кончаю. На молчание не сержусь, никак его — в смысле кривотолков — не толкую. День требует своего, в этом вся разгадка.
Аля целует, Сережа шлет привет. Деньги отправляются по адресу Сталинского.
Всего лучшего Вам всем.
МЦ.
Были ли у Людмилы Чириковой? Напишите о ней. И пойдите еще, — у нее сейчас гостит Валентина. Адрес: Malakoff S. Rue J-J. Rousseau, 1. Умоляю о высылке Але книги: Comtesse de Ségur. Nouveaux contes de fées {41}. Верну с долгом.
27-го декабря 1924 г.
Дорогая Ольга Елисеевна,
Утро. Сережа торопится уезжать. Только что был почтальон. 2 часа назад уехала Катя Рейтлингер, если бы письмо пришло вчера, дала бы ей Ваш новый адрес. Впрочем, до сих пор не знаю, через Голландию или через Париж (едет в Лондон).
Бедная Адя! Но непременно нужно будет отпраздновать русское Рождество, к которому она наверное поправится, и очеловечить новую квартиру елкой.
Сегодня же начинаю Вам большое письмо. И Сережа сегодня же, уже не через Сталинского, а по новому адресу высылает Вам деньги.
Напишите Ляцкому и о болезни Али, может быть выхлопочет еще одну стипендию (на январь). И Белобородовой — отдельно — она ревнива. Адрес Ляцкого перепишите на стену, а то потеряете.
Целую Вас и Адю, спешу.
МЦ.
Впервые — НП. С. 100–102. СС-6. С. 698–700. Печ. по СС-6.
40-24. O.E. Колбасиной-Черновой
Вшеноры, 27 декабря 1924 г.
Дорогая Ольга Елисеевна,
Только что отправила Вам письмо с короткой припиской в ответ на Ваше, полученное в последнюю минуту, — Сережа уже шел на вокзал.
Я Вам писала о елке у Лебедевых (в Воле России) и не написала Вам о заминке в комнате каждый раз, как мною произносилось Ваше имя. Когда Лебедев сказал, что в Париже Вас не видел, я «чистосердечно», т.е. очень громко, удивилась. Он поспешил отговориться болезнью. Маргарита Николаевна вторично упоминала о Вашем молчании. Яковлев, с флегматической полуусмешкой, рассказал о каком-то фельетоне Кесселя… «теперь Оля и Наташа знаменитости. Чуть ли не на миллион заказов»… Я: «Заказов — плохо, лучше бы просто миллион». Лебедев: «Ну, таких дураков найдется мало». Я: «То, что вы называете дураками — просто люди с воображением. Нужно не иметь никакого, чтобы после такой каторги предлагать — заработок». Лебедев: «А вы бы что предложили?» — «Отдых, т.е. миллион без заказов: tout rond et tout court {42}». Общий смех и моя высокомерная не-улыбка.
_____
Встреча с Оболенским [178] замечательна — как в романе. И дальнейшее — дружба родителей — тоже. Классический конец: его женитьба на Аде. Адя, хотите? Дети не будут орать и будут кудрявые. И все в доме — крашеное. Помните, в «Аленьком цветочке», кажется невидимые и неслышимые слуги? А может быть он — заколдованная собака и с любовью к нему красавицы примет свой прежний образ? И вы будете княгиней. (И царицей — в собачьем царстве!)
Передайте ему мой сердечный привет. И приучите к дому. Он будет помогать.
_____
Мои дела. Иждивение мне, очевидно, сохранят — и не мне одной. (Вам бы наверное сохранили.) Думаю оставаться в Чехии, пока будут кормить, т.е. наверное еще целый год. Дальше??? — Дальше может быть Сережа получит место, или я «прославлюсь», сейчас я в ящике без воздуха, не скрываю, это не жизнь, для жизни (без людей) нужна природа, новая природа с голосами, заменяющими людские, — нужна свобода — у меня ни того, ни другого, ни десятого, у меня своя тетрадь. И так еще год. (Я о своей душе говорю, о главной, о требовательной, о негодующей себе!) Я недавно читала в каком-то письме Достоевского о его скуке и перенапряженности без внешних впечатлений: «5 месяцев одно и то же. Еще держусь» [179]. Если он, Крез души и духа [180], томился по внешнему: людям, видам, зданиям, — все равно! — как же не томиться мне!
Кроме того, я знаю, откуда это томление: голова устает думать, душа чувствовать, ведь, при отсутствии внешних впечатлений, и та и другая живут исключительно собой, собой без повода, в упор, целиком собой.
