К.Б. Родзевичу

5 мая 1926 г.

Христос Воскресе, дорогой Радзевич!

Вот где я живу: каждый день хожу по этому каменному краю (где рыбак идет) — опускать письма, покупать спички (которых никогда нет!) — жить. Это я называю: жить, остальное — быть.

Но я о другом хотела. Я говорила о Вашей визе (carte d’identité) {157} своей приятельнице — Саломее Николаевне Гальперн [786], умной, милой и очаровательной (хорошей — тоже: когда надо). Ваше дело устроено, Вам нужно к ней заявиться — сначала письменно. Ее адрес:

44, rue du Colisée (VIII)

Madame Salome Halpern

Ей нужно знать, как сейчас Ваши дела, нужно Ваше отчество и Ваш адрес. Она хлопочет только в крайних случаях, оцените и поблагодарите. И отчество и адрес сообщить могу, но дел Ваших не знаю. Поторопитесь.

Милый Радзевич, я совсем не радуюсь Вашей женитьбе [787], но — раз Вы решили, мне нужно Вам помочь. Не радуюсь потому что это — житейский шаг, а дело — жизни, двух жизней, (ребенок) — трех.

Будьте счастливы — не женой, так Парижем, летом и — от сердца говорю — моей дружбой, которая сто́ит моей любви.

МЦ

Впервые — Письма к Константину Родзевичу. С. 169. Печ. по тексту первой публикации. Написано на открытке с видом Сен-Жиль-сюр-Ви.

46-26. A.A. Тесковой

St. Gilles-sur-Vie, 9-го мая 1926 г.

Запоздалое Христос Воскресе, дорогая Анна Антоновна! (Сейчас последний день нашей русской Пасхи.)

Я уже две недели как в Вандее, одна с детьми, Сергей Яковлевич очень занят новым журналом «Вёрсты» [788].

Прочтите, пожалуйста, мою статью «Поэт о критике» во 2-ой книге «Благонамеренного» (только что вышла), за которую меня дружно травят: Адамович, Осоргин, А. Яблоновский и даже Петр Струве, которого, впрочем, еще не читала [789].

«Laisser dire» {158} — вот что написано над дверью одного из здешних рыбацких домиков. То же говорю и я.

Дорогая Анна Антоновна, мне очень нужен весь мой матерьял (книга и вырезки), взятый у Кубки госпожой Юрчиновой. Как ее адрес?

Мой: St. GiIles-sur-Vie (Vendée)

Avenue de la Plage

Ker-Edouard.

Приписки на полях:

Спасибо за рыцаря [790].

Такая радость.

Целую Вас и Ваших.

Всего доброго. Где будете летом?

М.Ц.

Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 38 (с купюрами). СС-6. С. 343–344 (с купюрами). Печ. полностью по: Письма к Анне Тесковой. 2008. С. 35–36.

Письмо написано на открытке с видом Si. Gilles-sur-Vie.

К письму приложено письмо Али.

47-26. В.Ф. Булгакову

St. Gilles-sur-Vic (Vendée)

Avenue de la Plage

Ker-Edouard

Запоздалое Христос Воскресе, дорогой Валентин Федорович!

Как проводите Пасху? Хорошо ли во Вшенорах?

Я с детьми в Вандее — вот уже две недели. Погода разная, бывает такой ветер (ледяной, с океана), что Георгий не выходит. Бывает тепло, жарко еще не было. Живем в рыбацком домике, хозяева рыбак и рыбачка. Вместе полтораста лет. В sorciers {159} не верят, но верят в mauvaises gens, qui jettent un sort {160} (NB! Sorcier именно тот, кто бросает sort. По-нашему — дурной глаз.) Меня — не то, что чехи! — любят [791]. Часто сижу в хижине со старухой, раздуваю огонь мехами, слушаю, говорю.

Заботы по дому — как во Вшенорах — т.е. весь день занят. Иногда подумываю о няньке, хотя бы на три утренних часа, но… ревность или ее исток: ревностность. Не могу допустить, что Мура будут касаться чужие руки. Пока не могу.

Гулянье пожирает ¾ дня, остальная четверть все, что Вы знаете. На себя только поздний вечер, но — силы не те, порох не тот, голова не та, и — письма (нет-нет да надо ответить, кроме того, каждый день пишу Сергею Яковлевичу).

Природа здесь однообразная: море, песок. Есть дюны, но не разлазаешься: мягкие, осыпаются под ногой. Но — лучший климат для детей во всей приморской Франции. Кроме того — ВАНДЕЯ [792].

Вот и все пока, дорогой Валентин Федорович. Очень рада буду получить от Вас весточку. Вспоминаю Вас с неизменной нежностью.

МЦ

Сергей Яковлевич приезжает дней через десять — занят журналом [793] и получением carte d’identité {161}. Читали, как меня честят господа критики за статью (о них) в «Благонамеренном»? Осоргин, Адамович, Яблоновский (последних двух не читала, обещали прислать) [794].

St. Gilles, 9-го мая 1926 г.

Впервые — Встречи с прошлым. Вып. 2. М.: Советская Россия. 1976. С. 193–194 (публ. М.Д. Рашковской). СС-7. С. 12–13. Печ. по СС-7.

48-26. P.M. Рильке

St. Gilles-sur-Vie

9-го мая 1926 г.

Райнер Мария Рильке! [795]

Смею ли я так назвать Вас? Ведь вы — воплощенная поэзия, должны знать, что уже само Ваше имя — стихотворение. Райнер Мария это звучит по-церковному — по-детски — по-рыцарски. Ваше имя не рифмуется с современностью, — оно — из прошлого или будущего — издалека. Ваше имя хотело, чтоб Вы его выбрали. (Мы сами выбираем наши имена, случившееся — всегда лишь следствие.)

Ваше крещение было прологом к Вам всему, и священник, крестивший Вас, воистину не ведал, что творил.

_____

Вы не самый мой любимый поэт («самый любимый» — степень). Вы — явление природы, которое не может быть моим и которое не любишь, а ощущаешь всем существом, или (еще не все!) Вы — воплощенная пятая стихия: сама поэзия, или (еще не все) Вы — то, из чего рождается поэзия и что больше ее самой — Вас.

Речь идет не о человеке-Рильке (человек — то, на что мы осуждены!), — а о духе-Рильке, который еще больше поэта и который, собственно, и называется для меня Рильке — Рильке из послезавтра.

Вы должны взглянуть на себя моими глазами: охватить себя их охватом, когда я смотрю на Вас, охватить себя — во всю даль и ширь.

Что после Вас остается делать поэту? Можно преодолеть мастера (например, Гёте), но преодолеть Вас — означает (означало бы) преодолеть поэзию. Поэт — тот, кто преодолевает (должен преодолеть) жизнь.

Вы — неодолимая задача для будущих поэтов. Поэт, что придет после Вас, должен быть Вами, т.е. Вы должны еще раз родиться.

Вы возвращаете словам их изначальный смысл, вещам же — их изначальные слова (ценности) {162}. Если, например, Вы говорите «великолепно», Вы говорите о «великой лепоте» {163}, о значении слова при его возникновении. (Теперь же «великолепно» — всего лишь стершийся восклицательный знак.)

По-русски я все это сказала бы Вам яснее, но не хочу утруждать Вас чтением по-русски, буду лучше утруждать себя писанием по-немецки [796].

Первое в Вашем письме, что бросило меня на вершину радости (не — вознесло, не — привело), было слово «май», которое Вы пишете через «у», возвращая ему тем самым старинное благородство. «Май» через «i» — в этом что-то от первого мая, не праздника рабочих, который (возможно) когда-нибудь еще будет прекрасен, — а от безобидного буржуазного мая обрученных и (не слишком сильно) влюбленных.

_____

Несколько кратких (самых необходимых) биографических сведений: из русской революции (не революционной России, революция — это страна со своими собственными — и вечными — законами!) уехала я — через Берлин — в Прагу, взяв Ваши книги с собой. В Праге я впервые читала «Ранние стихотворения» [797]. И я полюбила Прагу — с первого дня — потому что Вы там учились.

В Праге я жила с 1922 по 1925, три года, а в ноябре 1925 уехала в Париж. Вы еще были там? [798]

На случай, если Вы там были:

Почему я к Вам не пришла? Потому что люблю Вас — больше всего на свете. Совсем просто. И — потому, что Вы меня не знаете. От страждущей гордости, трепета перед случайностью (или судьбой, как хотите). А может быть, — от страха, что придется встретить Ваш холодный, взгляд — на пороге Вашей комнаты. (Ведь Вы не могли взглянуть на меня иначе! А если бы и могли — это был бы взгляд, предназначенный для постороннего — ведь Вы не знали меня! — то есть: все равно холодный.)

И еще: Вы всегда будете воспринимать меня как русскую, я же Вас — как чисто-человеческое (божественное) явление. В этом сложность нашей слишком своеобразной нации: все что в нас — наше Я, европейцы считают «русским».

(То же самое происходит у нас с китайцами, японцами, неграми, — очень далекими или очень дикими.)

_____

Райнер Мария, ничто не потеряно: в следующем (1927) году приедет Борис [799] и мы навестим Вас, где бы Вы ни находились. Бориса я знаю очень мало, но люблю его, как любят лишь никогда не виденных (давно ушедших или тех, кто еще впереди: идущих за нами {164}), никогда не виденных или никогда не бывших. Он не так молод — 33 года, по-моему, но похож на мальчика. Он нисколько не в своего отца (лучшее, что может сделать сын). Я верю лишь в материнских сыновей. Вы тоже — материнский сын. Мужчина по материнской линии — потому так богат (двойное наследство).

Он — первый поэт России. Об этом знаю я, и еще несколько человек, остальным придется ждать его смерти.

_____

Я жду Ваших книг, как грозы, которая — хочу или нет разразится. Совсем как операция сердца (не метафора! каждое стихотворение (твое) врезается в сердце и режет его по-своему — хочу или нет). Не хотеть! Ничего!

Знаешь ли, почему я говорю тебе Ты и люблю тебя и — и — и — Потому что ты — сила. Самое редкое.

_____

Ты можешь не отвечать мне, я знаю, что такое время и знаю, что такое стихотворение. Знаю также, что такое письмо. Вот.

_____

В кантоне Во, в Лозанне, я была десятилетней девочкой (1903) [800] и многое помню из того времени. Помню взрослую негритянку в пансионе, которая должна была учиться французскому. Она ничему не училась и ела фиалки. Это — самое яркое воспоминание. Голубые губы — у негров они не красные — и голубые фиалки. Голубое Женевское озеро — уже потом.

_____

Чего я от тебя хочу, Райнер? Ничего. Всего. Чтобы ты позволил мне каждый миг моей жизни подымать на тебя взгляд — как на гору, которая меня охраняет (словно каменный ангел-хранитель!).

Пока я тебя не знала, я могла и так, теперь, когда я знаю тебя, — мне нужно позволение.

Ибо душа моя хорошо воспитана.

_____

Но писать тебе я буду — хочешь ты этого или нет. О твоей России (цикл «Цари» [801] и прочее). О многом.

Твои русские буквы. Умиление. Я, которая как индеец (или индус?) никогда не плачу, я чуть было не ———

_____

Я читала твое письмо на берегу океана, океан читал со мной, мы вместе читали. Тебя не смущает, что он читал тоже? Других не будет, я слишком ревнива (к тебе — ревностна).

_____

Вот мои книги [802] — можешь не читать — положи их на свой письменный стол и поверь мне на слово — до меня их не было. (На