и бесконечно смущаюсь за просьбу. Сердечный привет Вашим.
М.Ц.
Деньги на расходы вышлю тотчас же как получу Ваше согласие.
Да! Последняя просьба! На дне корзины должна находиться толстая коричневая немецкая мифология, в переплете, с картинками.
Gustav Schwab — Die schönsten Sagen des klassischen Altertums {189}.
Эту книгу нужно отправить отдельно, почтой, заказной бандеролью, не багажом. Она мне крайне нужна в возможно скором времени для II части Тезея [921], которую пишу сейчас. Толстый, коричневатый, несколько разъехавшийся том. Там же имя с припиской:
книга на всю жизнь.
_____
Как Вам понравились Версты? [922]
Жду письма. Сердечный привет от нас всех Вам и Вашим.
М.Ц.
Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 39–40 (с купюрами). СС-6. С. 345–347. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 36–39.
66-26. Б.Л. Пастернаку
Начало июня 1926 г.
Среди поправок к поэме «Попытка комнаты»:
Борис, как я бы хотела тебе показать свои черновики. Тебе — тебе — тебе одному, никому больше. Тебе, не соглядатаю, а содеятелю, сопреступнику. Для одного 4-стишия столько столбцов и смыслов. Над строкой: для одной рифмы сколько. Это крайняя заумная изощряемость мысли, изощряемость, доводящая нас до тупика и бросающая на постель. Ум за разум!
Впервые — Души, начинают видеть. С. 224. Печ. по тексту первой публикации.
67-26. В.Ф. Булгакову
St. Gilles, 9-го июня 1926 г.
Дорогой Валентин Федорович.
Сердечная просьба:
помогите Анне Антоновне Тесковой (Gregrova, čislo 1190) перевезти к ней нашу большую корзину (громадную!), которая стоит у Чириковых. Эта корзина тяжелой глыбой на моей совести. Там Муркино приданое на два года вперед, мои тетради, письма, всяческое. И все это пожирается молью.
Еще: у наших бывших хозяев (čislo 23, Ванчуровых) Сережина шинель, френч и ранец с тетрадями. Все это нужно переложить в корзину перед отправкой ее к Тесковой. А то пропадет. (В корзине места много.)
Тескова, очевидно, за корзиной приедет сама, нужно только помочь ей доставить ее на вокзал (лошадь? тачку?). Было бы хорошо списаться о дне и часе.
Не знаю, где будем осенью, поэтому выписывать нет смысла. А вещи (особенно Муркины) хорошие, во второй раз не будет.
Очень смущена такой тяжеловесной просьбой. Уступаю место еще более смущенному просителю [923]. Сердечный привет Вам и Вашим.
МЦ.
Погода у нас гнуснейшая.
Впервые — Письма Валентину Булгакову. С. 52. СС-7. С. 14. Печ. по СС-7.
68-26. A.B. Черновой
Милая Адя!
13-го (в воскресенье) в Подворье (63, rue de Crimée) венчание M.С. Булгаковой [924]. Хорошо бы узнать накануне — когда, и пойти! Венчается целая поэма! (Пауза.) Целых две.
Подговорите Володю [925] и Доду [926] и пойдите. И напишите.
Хороший день выбрали — а? (13-е!)
Целую.
МЦ.
St. Gilles, 9-го июня 1926 г.
Впервые — Лосская В. Марина Цветаева в жизни, Tenafly. N.-Y.: Эрмитаж, 1989. С. 97. СС-6. С. 676, Печ. по СС-6.
69-26. O.E. Колбасиной-Черновой
St. Gilles, 9-го июня 1926 г.
Дорогая Ольга Елисеевна,
Сердечное спасибо за чудные подарки. С рыбкой Мур купается, с зайцем гуляет, а костюмчик, увы, лежит, — ветра и дожди. Длина и ширина как раз. Морды котов грозны́ и сини́, как туча.
Приехал Сергей Яковлевич, живет вторую неделю, немножко отошел, — в первые дни непрерывно ел и спал. Подарили ему с Алей chaiselongue {190}, лежит в саду. Жизнь простая и без событий, так лучше. Да на иную я и неспособна. Действующие лица: колодец, молочница, ветер. Главное — ветер.
Понемножку съезжаются дачники, иные уже купаются, — глядеть холодно. Кабинка сто́ит 300 франков, обойдемся без. Сюда собираются Бальмонты. Русских здесь, оказывается, бывает много.
О людях:
13-го М.С. Булгакова выходит замуж.
26-го у Кати Рейтлингер родилась дочь.
Нужно бы третью новость — нету!
_____
У Мура загон. Только вчера прибыл. Поправился. Стоит не держась и явно ожидает похвалы. Ходит, но не твердо, — шагов двадцать (очень спешных!) и садится. Многое понимает, но говорит мало, — занят ходьбой. Я не спешу, и он не спешит.
Аля завалена кинематографическими журналами, другое читает менее охотно. Жизнь лучше, чем во Вшенорах, если не легче, то как-то краше. Если бы не погода!!!
Оканчиваю две небольших поэмы [927], времени писать мало, день летит. Читаю по ночам Гёте, моего вечного спутника.
Сейчас иду к Сереже, он будет читать вслух, а мы с Алей шить. — Где Вы? Пишу в пространство, т.е. на Rue Rouvet. Что Пиренеи? [928] Каковы планы и сроки?
Целую нежно.
МЦ.
Впервые — Wiener Slavistisches Jahrbuch. Wien. 1976. Bd. 22. С. 109–115 (публ. Хорста Лампля). СС-6. С. 762–763. Печ. по СС-6.
70-26. Б.Л. Пастернаку
12 июня 1926 г. [929]
Борис, я боюсь твоего следующего письма. Мне нужно с Вами поговорить — я этого боюсь пуще пропуск одного слова. Раз ты недоволен, я виновата — в чем? И подтасовка вин. Не внушай мне виновность, слишком легко, не становись в нескончаемый ряд моих обвинителей, когда все и вся обвиняют, только один ответ: Не виновата. Никогда. Ни в чем. Если я виновата — виноват Бог. Не внушай мне — моей еще раз виновностью — правоты. Не забрасывай мою голову назад, не ставь меня одну против всех и тебя. Я не виновата, что я такая родилась. Моя жизнь — по нотам. Ноты — на белом небесном листе.
Знаю, о чем еще, кроме вины: о вине будущей. Оставь это. Рассчитывай только на непредвиденность, никаких замыслов и путей к осуществлению тебя в моей жизни, себя в твоей у меня нет. Год бы думала — не придумала. Не предрешай. Я не хочу тебя бояться. Судьба не предупреждает. Не предупреждай и ты.
Приписка между абзацами: Увидим в какую сторону.
Если ты решил все миром и ладом — тоска. Если ты решил — огнем и мечом — тоска. Не решай за жизнь, вспомни свои слова о деревьях. Не вмешивайся. Есть тысячу так! непредвиденностей, которые ты (я) опускаем. Вспомни свою волну (на́ бок) [930]. Не я волна. Не ты.
Не иди ко мне с готовым оборвано
Ненавижу жизнь оборвано
Я боюсь тебе писать — а много нужно скатать — и о Рильке, и еще. Вот его новый адрес: не вписан. Ты просишь забыть на месяц, а сам забудешь через час вариант: два (уже забыл вариант: что просил). Забыть в дне, не ждать писем, не писать, не мешать. Помни, что ты сам меня просил об этом.
_____
«Боюсь свободы, боюсь влюбиться». Это мне напомнило один долгий, до-весенний, совместный островитянский день на траве, на груди. И, на обратном пути, спутник, задумчиво. — «Как мне бы хотелось — вокруг света! Но конечно не одному. Как бы мне хотелось — влюбиться!» — И я, матерински: «Влюбитесь! Сбудется!» Борис, только что — ближе нельзя, глубже нельзя, рот и сердце, полные мной и — «влюбиться!».
Вы не похожи с тем человеком, но сказали мне одинаково, т.е. ясно и явно: ты не в счет.
От этого твоего возгласа мне стало… старше и спокойнее. И еще — глаза раскрылись! У тебя была волна ко мне, меня, препятствия, — не было, разобьешься о любое (влюбленность). И еще: мы не хотим любить новое (и старого достаточно), мы хотим целовать новое. ——
Картина простая: дом, родство, вечная ценность — я (где-то — когда-то), милая сердцу прохлада — и: новый рот над строкой: текущий счет творчества?. Ты непосредственнее меня, у меня бы такая вещь не сорвалась, уже потому, что в другого — вонзается.
Одному рада: тяжесть заминки с Рильке этой твоей «влюбленностью» снята. Совсем.
Мне не больно. Мне взросло и ясно.
_____
Мне очень жаль тебя за твою трудную жизнь. Это у нас с тобой [всегда] останется: союзничество сочувствия оборвано
Вот тебе письмо Мирского [931], в котором, надеюсь, растворится мое. (Не я в Мирском — [то, о чем я] — в том, о чем он.)
На полях:
Дошли ли письма Рильке? Остальные дошлю, когда у тебя будет время.
Впервые — Души начинают видеть. С. 227–229. Печ. по тексту первой публикации.
71-26. P.M. Рильке
St. Gilles-sur-Vie, 14-го июня 1926 г.
Слушай, Райнер, ты должен знать это с самого начала. Я — плохая. Борис — хороший. И потому что плохая, я молчала — лишь несколько фраз про твое российство, мое германство и т.д. И вдруг жалоба: «Почему ты меня отстраняешь? Ведь я люблю его не меньше твоего» [932].
Что я почувствовала? Раскаянье? Нет. Никогда. Ни в чем. Ничего не почувствовала, но стала действовать. Переписала два твоих первых письма и послала ему. Что я могла еще? О, я плохая, Райнер, не хочу сообщника, даже если бы это был сам Бог.
Я — многие, понимаешь? Быть может, неисчислимо многие! (Ненасытное множество!) И один ничего не должен знать о другом, это мешает. Когда я с сыном, тот (та?), нет — то, что пишет тебе и любит тебя, не должно быть рядом. Когда я с тобой — т.д. Обособленность и отстраненность. Я даже в себе (не только — вблизи себя) не желаю иметь сообщника. Поэтому в жизни я — лжива (то есть замкнута, и лжива — когда вынуждают говорить), хотя в другой жизни я слыву правдивой — такая и есть. Не могу делиться.
А пришлось (это было за два-три дня до твоего письма). Нет, Райнер, я не лжива, я слишком правдива. Если бы я умела бросаться простыми, дозволенными словами: переписка, дружба — все было бы хорошо! Но я-то знаю, что ты не переписка и не дружба. В жизни людей я хочу быть тем, что не причиняет боли, потому и лгу — всем, кроме себя самой.
Всю жизнь в ложном положении. «Ибо где я согнут, — я солган» [933]. Солгана, Райнер, не лжива!
Когда я обнимаю незнакомца, обвив его шею руками, это естественно, когда я рассказываю об этом, это неестественно (для меня самой!).
А когда я пишу об этом стихи, это опять-таки естественно. Значит, поступок и стихи меня оправдывают. То, что между, обвиняет меня. Ложь — то, что между, — не я. Когда я говорю правду (руки вокруг шеи) — это ложь. Когда я об этом молчу, это правда.
Внутреннее право на сохранение тайны. Это никого не касается, даже шеи, вокруг которой обвились мои руки. Мое дело. Не забудь еще, что я замужем, у меня дети и т.д.
Отказаться? Ах, не так уж все это серьезно, чтоб того стоило. Отказываюсь я слишком легко. И наоборот, совершая жест, я радуюсь, что еще могу его совершить. Так редко чего-то хотят мои руки.
_____
Глубоко погрузить в себя и через много дней или лет — однажды — внезапно — возвратить фонтаном, перестрадав, просветлев: глубь, ставшая высью. Но не рассказывать: тому писала, этого целовала.
«Радуйся же, скоро всему конец!» — говорит моя душа моим губам. И обнять дерево или человека для меня
