бывает такая примесь
Прерий в ветре и бездны в губ
Дуновении… Меч, храни нас
От бессмертных душ наших двух!
Меч, терзай нас и меч, пронзай нас.
Меч, казни нас, но, меч, знай,
Что бывает такая крайность
Двусторонний клинок рознит?
Он же — сводит! Прорвав плащ
Так своди же нас, страж грозный,
(Слушай! если звезда, срываясь…
Не по воле дитя с ладьи
Острова для любой любви…)
Двусторонний клинок, синим
Ливший, красным пойдет… Меч
Двусторонний — в себя вдвинем!
Так, под звездами, и ни в чем
Не повинные… Точно два мы
Брата, спаянные мечом!
18 августа 1923 г.
Марина Цветаева
Дружочек, устала. Остальные дошлю. Итак, адрес мой (стихов, может быть, не потеряете?) Прага Praha Smichov, Švedska ul., čislo, 1373 (не пугайтесь №, здесь все такие длинные). Из стихов посылала только те, что непосредственно к Вам, в упор. Иначе пришлось бы переписывать всю книгу!
Последние три стиха — для очистки совести — чтобы завтра сызнова начать:
Магдалина
Меж нами — десять заповедей:
Жар десяти костров.
Родная кровь отшатывает:
Ты мне — чужая кровь.
Во времена евангельские
Была б одной из тех…
(Чужая кровь — желаннейшая
И чужде́йшая из всех!)
К тебе б со всеми немощами
Влеклась, стлалась — светла
Масть! — очесами демонскими
Таясь, лила б масла́ —
И на ноги бы, и под ноги бы,
И вовсе бы так, в пески…
Страсть, по купцам распроданная.
Расплёванная, — теки!
Пе́ною уст, и накипями
Очес, и по́том — всех
Her… В волоса заматываю
Ноги твои, как в мех:
Некою тканью под ноги
Стелюсь… Не тот ли (— та! —)
Твари с кудрями огненными
Молвивший: встань, сестра!
26 августа 1923 г.
Под занавесом дождя
От глаз равнодушных кроясь,
О завтра мое! — тебя
Выглядываю — как поезд
Выглядывает бомбист
С еще-сотрясеньем взрыва
В ушах… (Не одних убийств
Бежим, зарываясь в гриву
Дождя!)
— Не расправы страх,
Не… — Но облака! но звоны!
То Завтра на всех парах
Проносится вдоль перрона
Пропавшего… Бог! Благой!
Бог! И в дымовую опушь —
Как о́б стену… (Под ногой
Подножка — или ни ног уж,
Ни рук?) Верстовая снасть
Столба… Фонари из бреда…
— О, нет, не любовь, не страсть,
Ты — поезд, которым еду
В Бессмертье…
Прага, 14 октября 1923 г.
Брожу — не дом же плотничать,
Расположась на росстани!
Так, вопреки полотнищам
Пространств, треклятым простыням
Разлук, с минутным баловнем
Крадясь ночными тайнами,
Тебя под всеми ржавыми
Фонарными кронштейнами —
Краем плаща… За стойками —
Краем стекла… (Хоть краешком
Стекла!) Мертвец настойчивый,
В очах — зачем качаешься?
По набережным клятв озноб,
По за́городам — рифм обвал.
Сжимают ли — «я б жарче сгреб»,
Внимают ли — «я б чище внял».
Всё ты один: во всех местах,
Во всех мастях, на всех мостах.
Так неживые дети мстят:
Разбейся, льстят, развейся, льстят.
…Такая власть над сбивчивым
Числом — у лиры любящей,
Что на тебя, небывший мой,
Оглядываюсь — в будущее!
16 октября 1923 г.
Впервые — Души начинают видеть. С. 72–92. Печ. по тексту первой публикации.
Все стихотворения, включенные в этот автограф, вошли впоследствии в сборник «После России»; приводимые редакции имеют ряд разночтений с редакциями стихов в сборнике.
16-24. К.Б. Родзевичу
Май 1924 г.
Вы не хотите переделывать меня, а меня надо переделать, посему в жизни Вы бы только утысячерили мою слабость, Вы бы меня не дотворили женщиной. Вы пленились моей душой, и Вам хорошо со мной (с ней) в царстве теней. Вам хорошо со мной такой, а мне плохо с собой такой. Вы влечетесь к чуже—родно́му, к чужеро́дному. Меня, как Elementargeist {19}, нужно расчаровать — освободить — воплотить — через любовь. А Вы, наоборот, сам становитесь Elementargeist.
Когда Вы говорите о своей маленькой девочке — у меня слезы навертываются [55].
_____
Врозь идущие руки распятья
_____
Нежиться как ужи… [56]
_____
Мне с тобою — так спалось,
О тебе — так пелось!
_____
Дочку свою, прошу,
Не называй Мариной! [57]
_____
Пригород: руки твои в рубцах,
Князь, засыпающий на руках
Маленькой белошвейки…
Впервые HCT. 292–293. Печ. по тексту первой публикации.
17-24. Б.Л. Пастернаку
Май 1924 г.
Когда я думаю во времени, все исчезает, все сразу невозможно, магия срока. А так — где-то (без где), когда-то (без когда) — о, все будет, сбудется!
_____
Терпение. Не томлюсь, не жду.
Впервые — Души начинают видеть. С. 93. Печ. по тексту первой публикации. Вариант — HCT. С. 293 (см. ниже).
17а-24. Б.Л. Пастернаку
Май 1924 г.
Когда я думаю во времени — все невозможно, всё сразу — безнаде́жно. А та́к — где-то (без где), когда-то (без когда) — о, все будет, сбудется!
(Борису)
Впервые HCT. С. 293. Печ. по тексту первой публикации.
18-24. Б.Л. Пастернаку
16 мая 1924 г.
(К Борису Пастернаку)
Высшая ирреальность.
Вы единственный, за кого бы я умерла без всякого сознания жертвы, чью жизнь предпочла бы своей не как мне ценнейшую, а как — ценнейшую моей.
_____
В уровень моего восторга.
_____
Вы во мне — золото Нибелунгов.
Впервые — HCT. С. 293. Печ. по тексту первой публикации. Вариант см.: Души начинают видеть. С. 93 (см. ниже).
18а-24. Б.Л. Пастернаку
Май 1924 г.
Высшая ирреальность вариант: ирриальность.
_____
Вы единственный, за кого бы я умерла без великого сознания жертвы, чью жизнь предпочла бы своей не как мне ценнейшую, а ценнейшую моей вариант: своей.
Впервые — Души начинают видеть. С. 93. Печ. по тексту первой публикации.
19-24. А.К. Богенгардт
Прага, 17-го мая 1924 г.
Дорогая Антонина Константиновна,
Простите за молчание. Бесконечно тронута Вашим участием. Планы — на ближайшее время — следующие: на днях еду устраивать, вернее выискивать, наше летнее жилье. Ехать на Юг сейчас все отговаривают [58], решила перенести поездку на осень, когда в Чехии самая сквернота. Пока думаю ехать с Алей на границу Саксонской Швейцарии, 3 часа от Праги [59]. Там Эльба и лесистые горы. Еще поговорю с врачом. Татры (знаменитые чешские горы) слишком далёко, — от 16 часов до 20 часов езды. Нужно беречь деньги на осень. За квартиру внесла до 1-го, к 1-му неминуемо должны уехать.
_____
С настоящей Швейцарией (не саксонской!) сейчас навряд ли выйдет — слишком сложно. С Алей я расставаться не хочу, а жить там, даже в случае Алиной стипендии, не по средствам, — кажется еще дороже Чехии.
Мысль об Италии я не оставила, осенью продам еще книжку стихов, — и двинемся.
_____
Аля поправляется, но t° держится. Гуляем с ней полдня, здесь чудные сады.
_____
Сейчас иду на почту, целую всех, большое спасибо за подарки Але, сейчас у нее всё есть.
МЦ.
Мой адрес до 1-го прежний, по отъезде сообщу.
_____
P.S. Читал ли Всеволод в газетах про своего тезку — комиссара Богенгардта [60].
Впервые — ВРХД. 1992. № 165. С. 174–175. (публ. Е.И. Лубянниковой и H.A. Струве). СС-6. С. 648–649. Печ. по СС-6.
На обороте письма Цветаевой сохранилось письмо С.Я. Эфрона к А.К. Богенгардт от 14 мая 1924 г.:
14 мая 1924 — Прага
Дорогая Антонина Константиновна,
Спасибо Вам большое за участие, быстрый отклик и хлопоты. Обе посылки получили в полной сохранности.
Аля быстро полнеет, но t° продолжает оставаться повышенной. Надеюсь, что при Алиной способности быстро поправляться — за лето и осень она выправится.
Кажется нам не суждено жить в разных странах. Вы пишете, что ваши планы направлены в сторону Франции, — я тоже туда собираюсь будущей весной. Слыхали ли вы о проектируемой под Ниццей русской гимназии? Туда выезжает, если уже не выехала, Жекулина. В директора намечают Адриана Петровича. Буду сообщать Вам, что узнаю {20}.
Пишу, как всегда, второпях. Простите за телеграфичность стиля.
Ваш С. Эфрон
В верхнем углу приписка: В России опять ухудшение. Пишите туда осторожнее.
Печ. впервые по оригиналу, хранящемуся в архиве Дома-музея Марины Цветаевой в Москве.
20-24. М.Л. Слониму
Май 1924
Милый друг [61], может быть в мире внешнем Вы правы — значит мир неправ.
Со дня Вашего приезда Вы видели всех, кроме меня. Как мне после этою верить, что я Вам — нужнее других? Есть вечные вещи: вернувшись рвануться, это так просто.
— «Но условились в четверг». Да, а сегодня, в среду, экспресс: «приходите сегодня», — не потому что соскучился, а потому что в четверг нельзя. Милый друг, у меня руки опускаются, не могу тянуть на канате и ниткой брезгую! — не привыкну, не моя роль.
Всё важнее, всё нужнее, всё непреложнее меня: семья, дела, любовь, я в Вашей жизни — душа [62], с душою Вы не считаетесь. Я только с жизнью своей не считаюсь.
Поэтому, не будучи в Вашей жизни насущностью, не имею права и не хочу обременять Вас насущностями — своими (мне стыдно за все мои просьбы назад) оставим все эти курорты и устройства — обойдусь — дело не в этом, о совсем не в этом.
Если хотите видеть меня еще раз до отъезда — не отказываюсь, но и не рвусь. Пусть будет всё та́к, как Вы хотите.
_____
Щенков никогда не надо поить горячим — иначе они сбиваются с чутья. — Сбита с чутья. —
_____
— Свидимся! — На том свете?
— Да, в царстве моем!
Впервые — HCT. С. 295. Печ. по тексту первой публикации.
21-24. Р.Б. Гулю
Иловищи, близ Праги, 29-го июня 1924 г.
Мой дорогой Гуль,
Я опять к Вам с письмом Пастернаку. В последний раз, ибо в нем же прошу дать мне какой-нибудь верный московский адрес. Милый Гуль, мне очень стыдно вновь утруждать Вас, но у меня никого нет в Москве, ни души, — ду́ши, но без адресов, как им и полагается.
С той же почтой высылаю Вам 20 крон на почтовые расходы, простите, что не сделала этого раньше.
Письмо, очень прошу, пошлите заказным.
_____
Дошел ли до Вас мой «Феникс»? [63] Посылала. (В двойном № «Воли России».)
Вышел сборник «Записки Наблюдателя» (витиеватое название, а? Не старинное, а старомодное) с моей статьей «Кедр» — о Волконском. О ней уже писал Айхенвальд в Руле (говорили) [64], — кажется, посрамлял меня. А теперь — профессиональную тайну, забавную:
«Апология» — полнотой звука — я восприняла, как: хвала. Оказывается (и Айхенвальд — внешне — прав) я написала не апологию (речь в защиту), а: панегирик!!!
Панегирик — дурацкое слово, вроде пономаря, или дробного церковного «динь-динь», что-то жидкое, бессмысленное и веселенькое. По смыслу: восхваление.
Внешне — Айхенвальд прав, а чуть поглубже копнешь — права я. Речь в защиту уединенного. (Кедр, как символ уединения, редкостности, отдельности.) И я все-таки написала апологию!
_____
К сожалению, у меня только один экземпляр на руках, да и тот посылаю Волконскому. Купить — 35 крон, целое состояние. Думаю, Крачковский (горе-писатель и издатель [65], воплощение Mania Grandiosa {21}) уже послал в «Накануне» для отзыва.
Есть там его повесть «Желтые, синие, красные ночи», — белиберда, слабое подражание Белому, имени которого он так боится, что самовольно вычеркнул его из «Кедра». (Там было несколько слов о неподведомственности ритмики Волконского — ритмике Белого, о природности его, Волконского, ритмики. Кончалось так: «Ритмика Волконского мне дорога, потому что она природна: в ней, если кто-нибудь и побывал, то не Белый, а — Бог». Крачковский
