таком — ожогами — не для́ (длительность). А за последний год совсем нет — ты стал младшим братом Рильке. А сегодня! И такая жгучая жалость, что не бывать, не бывать! Ведь целый мир [пропадет потонет] — пойдет ко дну! (а мог бы взорваться вариант: открыться!. Я бы такие слова нашла, самые (о линии? говорю) чистые, самые точные. (Читатель бы думал, конечно, что я пишу о Царстве Небесном, как меня сейчас здесь все подчеркнуто дважды обвиняют (Бунин, Гиппиус, молодежь, критика) обвиняют в порнографии за стих — [1330]
[Точно душу можно дать иначе как через тело! Точно (о ненаписанном?) тело иначе как через душу.]
Ты, Борис, в этом мире уже был в Сестре моей Жизни — огненная чистота, огненная вариант: огневая чистка этой книги! Тогда, когда писала [1331], умолчала — ТАЙНУ. [Есть строки, от которых, правда, озноб по хребту] Но ты не замкнул его ночью, разлил его по кругу дня, втянул в него деревья, тучи, пр. Это (тайну) в твоей книге просмотрели все.
Я не говорю о Liebeslieder {295}, я говорю о пропуск одного слова. Есть строки тождественные, однозначные, равнодействующие. Ты их знаешь.
Какая чудная страна для открытий — твоих и моих. Целая сокровищница подобий, соответствий, целый свод (грот!) законов. И всё это нельзя {296}.
Пишу тебе по проставлении последней точки книги «После России», в первую секунду передышки. Завтра сдаю. Две начатые вещи: одну хочется, другую нужно (долг чести) [1332].
Тот свет, Борис, это ночь, утро, день, вечер и ночь с тобою. Это — КРУГЛЫЕ СУТКИ! А потом спать.
Борис, почему я ничего не мыслю долгим? Может быть потому что — вечная?
_____
Борис, это письмо — порви, голубчик. Ты этого письма не читал, а я не писала. Над строкой: Я его никогда не писала, а ты не читал. Пусть оно останется как твоя собственная мысль (домысел).
_____
Не пойми меня превратно: я живу не чтобы стихи писать, а стихи пишу чтобы жить (Кто же конечной целью поставит — писать стихи?) Пишу не потому что знаю, а для того, чтобы знать. Пока о вещи не пишу (не гляжу на нее) — ее нет. Мой способ знания — высказыванье: попутное знанье, тут-же знанье, из-под пера. Пока о вещи не пишу, не думаю о ней. (Ты — тоже ведь.) Перо — русло опыта: сущего, но спящего. Так Сивилла до слов — не знает. (Ахилл у Сивиллы. Она об Ахилле никогда не думала. Сивилла знает сразу.) [1333] Слово путь к вещи. Потому мне пропуск одного слова с тобой нужно не для того, чтобы написать стихи (не сбиться!!!), а [чтобы по написании узнать, что (и что́) она была] для того чтобы через стихи узнать, что́ такое ночь. Стихи — так ведь? — осознание прозрения (прозрение осознания).
Ты мне, Борис, нужен как тайное, как неизбывное, как пропасть, как прорва. Чтобы было куда бросать и не слышать дна. (Колодцы в старинных замках. Камень. Раз, два, три, четыре, семь, одиннадцать ——. Есть!) Чтобы было куда любить. Я не могу (ТАК) любить не-поэта. [Мне мало отзыва] И ты не можешь. [Дело не в том, что другой поймет, и не в том, что отдаст, в том, что передаст и ты на его пере- еще передашь, и он на твое… Бери в глубину, в высоту, в какое хочешь измерение (говорю точно их тридцать семь!) — всё то же.] Ведь тайная мечта, твоя и моя, оказаться НИЩИМ (низшим). Это — с не-тобою — недостижимо. Как ты ни унижен, ни порабощен, есть тебе, над тобой, за тобой — ТО подчеркнуто дважды. [А тут — равные силы, т.е. (notre cas {297}) Сверхчеловеческие над строкой: несоизмеримые. Куда это всё уместить в жизни (notre cas) не знаю.] Пойми высоту (с’высоту!) поражения, если будет. — Ты сильней меня. — (Мечта сильного о равном — мечта о поражении от равного) Равенство — чтобы было что нарушать (Поссейдон колеблет землю). Не божественный, не любой: равный. (Собожеством, или же со-любы́м — в мире ином!)
Помнишь Элегию Рильке ко мне? [1334] (Никому, кроме тебя, не дам до гроба). Liebende können, dürfe nicht… {298} [1335] — не помню — столько знать. Он был прав. Я, конечно, не [любящая] Liebende, я хотела? сказать: Wissende — нет, из другого его письма: Ahnende {299}. А тебе — не дороже любви?
Скобка. Любить тебя, я, конечно, буду больше, чем кто-либо кого-либо где-либо, но — не по своему масштабу. По своему — масштабу — мало. Потому что я, как ты, втягиваю в любовь такое от чего она силой напряжения разрывается рассосредотачивается — или — разрывается над строкой: не сбывается — нрзб.. И потом — лохмами возвращается ко мне отвсюду, по кругу разрыва: с неба, с деревьев, справа и слева протянутые руки, из-под ног (земли, — травою). Борис, — всё может быть! — и это так естественно — ты может быть сейчас у письменного стола, такого же твердого ощупью осязания, как мой. В левой руке папироса, правая в бегах. (У меня над письменным столом во всю стену план Парижа — останок прежнего квартиросъемщика, русского шофера, который я не имею мужества, времени и чего-то еще — снять. И замечательная карта звезд. В Париже бываю редко и не люблю его, боюсь до смерти. Французов не люблю). А у меня сейчас за окном солдатский сигнальный рожок, — казармы спать идут. Казармы (здание) — живое, а солдаты в Версале (я ведь рядом с Версалем живу) — игрушечные / деревянные / оловянные. Потому что вариант: Ибо казарма — Ding {300}, а солдат — даже не человек (иначе же — плохой солдат).
Набросок карандашом, продолжающий тему середины письма:
Унижение знать через низшего, недостойно. [Я не хочу чувствовать от (через) неравного.] / Лучше не знать совсем. Сейчас — люба, а через 5 минут будут презирать (вспоминаю своих московских, времен 1919-1922 г. партнеров) [1336] [Только отойду, будут презирать. Или не презирать — расценивать — жалеть — снисходить. Я не снисхожу [1337] — восходите.] Ланн еще лучший! / Ко мне шли учиться душе, а я к другим — учиться телу (собственному). [Честное слово. И ничему не научилась] Первый, осмелившийся захотевший научить меня телу был тот, герой поэм. И ему, по гроб жизни, благодарна за желание, за бесстрашие и слепость жеста. Моя книга тебе много объяснит — в постепенности.
Никто никогда во мне не видел души! — жалоба стольких. Никто никогда во мне не видел тела — не жалоба, но задумчивость — моя. Даже самые грубые. Так и шло врозь.
Тот, герой, увидел во мне тело, но… не моей души тело (вторую душу) а — желанное женское [За которое умираешь, но], самое дорогое из всех любимых. Пойми мое счастье и — очень скоро — мое: назад. В теле? я спасалась от пространства, этого пространства задушившего меня. — Кусок исповеди. Забудь.
Пропуск одного слова, а утром: у Пастернака нет ясности, нет гармонии, прочтите Пушкина,—. Как я могу 3 слова нрзб.
Впервые — Души начинают видеть. С. 332–336. Печ. по тексту первой публикации.
30-27. Б.Л. Пастернаку
11 мая 1927 г.
Борис! Ты никогда не думал, что есть целый огромный чудный мир, для стихов запретный и в котором открываются, — открывались такие огромные законы. Так, нынче, идя по улице, подумала: не странно ли, что мужчина поя́щий припадает к женщине как к роднику. Поящий пьет! — Правда этой превратности (перевернутости). Дальше: не есть ли поить — единственная возможность жить? То, что узнаешь вдвоем — та́к бы я назвала, так это называется. Ничто, Борис, не познается вдвоем (забывается — всё!), ни честь, ни Бог, ни дерево. Только твое тело, к которому тебе ходу нет (входа нет). Подумай: странность: целая область души, в которую я (ты) не могу одна, Я НЕ МОГУ ОДНА. И не бог нужен, а человек. Становление через второго. Sesam, thue Dich auf!!
Думаю, что если я была бы с человеком, которого бы очень любила — мало! — того героя поэмы тоже очень любила, нет, с таким — ну́ Колумбом — внутрь как я — я бы сказала, т.е. узнала, установила, утвердила, новооткрыла целый ряд изумительнейших вещей — только потому несказа́нных, что неска́занных. Внезапное озарение, что я целой себя (половины нет), второй себя, другой себя, земной себя, а ради чего-нибудь жила же — не знаю, да, вопреки Поэме Конца. То было ошеломление пропуск в копии любимости (так меня никогда никто не смел любить, как любую!), зачарованности чужой зачарованностью, задохновение чужим задохновением, — в горах отзыв — (Поэма Горы). Зараженность и заряженность — сильнейший вид душевной отзывчивости, нашедшей земные слова. Борис, это страшно сказать, но я телом никогда не была, ни в любви, ни в материнстве, все отсветом, через, в переводе с (или на!). Смешно мне, тебе незнакомому (разве ты-то в счет) да еще за тридевять земель писать такое. Я редко думала о тебе таком — ожогами — не для (длить). А за последний год пропуск в копии совсем, ты стал младшим братом Рильке, не кончаю из суеверия. А сегодня? И такая жгучая жалость, что не бывать, не бывать! Ведь целый мир (открытый бы!) пойдет ко дну! (А мог бы взорваться.) Ведь целый мир не взойдет со дна. Я бы такие слова нашла чистые: (читатель бы думал, конечно, что я говорю о Царстве Небесном, как теперь, благодаря Борису и Rilke, убеждена в правде хотя бы этого стиха пропуск в копии)
Точно гору несла в подоле —
Всего тела боль.
Я любовь узнаю по боли
Всего тела вдоль.
Точно поле во мне разъяли
Для любой грозы.
Я любовь узнаю по дали
Всех и вся вблизи.
Точно нору во мне прорыли
До основ, где смоль.
Я любовь узнаю по жиле,
Всего тела вдоль
Стонущей. Сквозняком, как гривой,
Овеваясь, гунн:
Я любовь узнаю по срыву
Самых верных струн
Горловых, горловых ущелий
Ржавь, живая соль…
Я любовь узнаю по щели,
Нет по трели
Всего тела вдоль! [1338]
Ты, Борис, в этом мире (донном) уже был в «Сестре моей жизни» — огненная чистота, огненная чистка этой книги! Тогда, когда писала (впрочем, плохо писала), умыкала, как тайну. Но ты не замкнул его ночью, роздал его по кругу дня, втянул в него деревья, тучи. Раздарил, распял его. Это в твоей книге просмотрели все. Я не говорю о Liebeslieder, я говорю о строках. Есть строки тождественные, равнодействующие.
Ты же знаешь, какая чудная страна для открытий твоих и моих.
