час Беды,

Дитя, и час сей – бьет.

Беда моя! – так будешь звать.

Так, лекарским ножом

Истерзанные, дети – мать

Корят: «Зачем живем?»

А та, ладонями свежа

Горячку: «Надо. – Ляг»,

Да, час Души, как час ножа,

Дитя, и нож сей – благ.

14 августа 1923

«Не спать для кого-нибудь…»

Не спать для кого-нибудь – да! (шить, переписывать).

Не спать над кем-нибудь – да!

Не спать из-за кого-нибудь – ну, нет!

Сон

1

Врылась, забылась – и вот как с тысяче –

футовой лестницы без перил.

С хищностью следователя и сыщика

Все́ мои тайны – сон перерыл.

Сопки – казалось бы, прочно замерли –

Не доверяйте смертям страстей!

Зорко – как следователь по камере

Сердца – расхаживает Морфей.

Вы! собирательное убожество!

Не обрывающиеся с крыш!

Знали бы, как на перинах лёжачи

Преображаешься и паришь!

Рухаешь! Как скорлупою треснувшей –

Жизнь с ее грузом мужей и жен.

Зорко как летчик над вражьей местностью

Спящею – над душою сон.

Тело, что все свои двери заперло –

Тщетно! – уж ядра поют вдоль жил.

С точностью сбирра и оператора

Все́ мои раны – сон перерыл!

Вскрыта! ни щелки в райке, под куполом,

Где бы укрыться от вещих глаз

Собственных. Духовником подкупленным

Все́ мои тайны – сон перетряс!

24 ноября 1924

2

В мозгу ухаб пролёжан, –

Три века до весны!

В постель иду, как в ложу:

Затем, чтоб видеть сны:

Сновидеть: рай Данилов

Зреть и Ахиллов шлем

Священный, – стен не видеть!

В постель иду – затем.

Разведены с Мартыном

Задекою – не все́!

Не доверяй перинам:

С сугробами в родстве!

Занежат, – лести женской

Пух, рук и ног захват.

Как женщина младенца

Трехдневного заспят.

Спать! Потолок как короб

Снять! Синевой запить!

В постель иду как в прорубь:

Вас, – не себя топить!

Заокеанских тропик

Прель, Индостана – ил…

В постель иду как в пропасть:

Перины – без перил!

26 ноября 1924

«Жизнь я прожила в случайных местах…»

Жизнь я прожила в случайных местах, с случайными людьми, без всякой попытки корректива.

Наибо́льшим событием (и наидлительнейшим) своей жизни считаю Наполеона.

Все события моей жизни настолько меньше моей силы и моей жажды, что я в них просто не вмешиваюсь: чего тут исправлять!

Всё это: случайность людей и мест – отлично зная свою породу людей (душ) и мест, узнавая их в веках и на картинах по первому взгляду (что́ вовсе не значит, что когда-то здесь, с ними – жила! О другом узнавании говорю, об узнавании: не-воспоминании!).

«Стро́ить свою жизнь» – да, если бы на это были даны все времена и вся карта. А выбирать – друзей – из сотни, места – из десятка мест – лучше совсем не вмешиваться, дать жизни (случайности) самочинствовать до конца.

И в это неправое дело – не вмешиваюсь.

* * *

Чувствую свой посмертный вес.

«Высокомерье – каста…»

Высокомерье – каста:

Чем недохват – отказ.

Что́ говорить: не часто!

В тысячелетье – раз.

Всё, что сказала – крайний

Крик (морякам знаком!)

А остальное – тайна:

Вырежут с языком.

16 мая 1925

(на прогулке)

«Закрыв глаза – раз и́наче нельзя…»

Закрыв глаза – раз и́наче нельзя –

(А и́наче – нельзя!) закрыв глаза

На бывшее (чем топтаннее травка –

Там гуще лишь!), но ждущее – да завтра ж!

Не ждущее уже: смерть, у меня

Не ждущая до завтрашнего дня…

Так, опустив глубокую завесу,

Закрыв глаза, как за́навес над пьесой:

Над местом, по которому метла…

(А голова, как комната – светла!)

На голову свою –

– да попросту – от света

Закрыв глаза, и не закрыв, а сжав –

Всем существом в ребро, в плечо, в рукав

– Как скрипачу вовек не разучиться! –

В знакомую, глубокую ключицу –

В тот жаркий ключ, изустный и живой –

Что нам воды – дороже – ключевой.

Сентябрь 1932

Куст

1

Что́ нужно кусту от меня?

Не речи ж! Не доли собачьей

Моей человечьей, кляня

Которую – голову прячу

В него же (седей – день от дня!).

Сей мощи, и пле́щи, и гуще –

Что́ нужно кусту – от меня?

Имущему – от неимущей!

А нужно! иначе б не шел

Мне в очи, и в мысли, и в уши.

Не нужно б – тогда бы не цвел

Мне прямо в разверстую душу,

Что только кустом не пуста:

Окном моим всех захолустий!

Что, полная чаша куста,

Находишь на сем – месте пусте?

Эолова арфа куста!

Чего не видал (на ветвях

Твоих – хоть бы лист одинаков!)

В моих преткновения пнях,

Сплошных препинания знаках?

Чего не слыхал (на ветвях

Молва не рождается в муках!)

В моих преткновения пнях,

Сплошных препинания звуках?

Да вот и сейчас, словарю

Предавши бессмертную силу –

Да разве я то говорю,

Что знала, – пока не раскрыла

Рта, знала еще на черте

Губ, той – за которой осколки…

И снова, во всей полноте,

Знать буду – как только умолкну.

2

А мне от куста – не шуми

Минуточку, мир человечий! –

А мне от куста – тишины:

Той – между молчаньем и речью,

Той – можешь ничем, можешь – всем

Назвать: глубока, неизбывна.

Невнятности! наших поэм

Посмертных – невнятицы дивной.

Невнятицы старых садов,

Невнятицы музыки новой,

Невнятицы первых слогов,

Невнятицы Фауста Второго.

Той – до всего, после всего.

Гул множеств, идущих на форум.

Ну – шума ушного того,

Всё соединилось – в котором.

Как будто бы все кувшины

Востока – на знойное всхолмье.

Такой от куста – тишины,

Полнее не выразишь: полной.

Около 20 августа 1934

Любовь, Любовь…

Поэма Горы

Liebster, Dich wundert die Rede? Alle Scheidenden reden wie Trunkene und nehmen gerne sich festlich…

Hölderlin[18]

Посвящение

Вздрогнешь – и горы с плеч,

И душа – горе́.

Дай мне о го́ре спеть:

О моей горе!

Черной ни днесь, ни впредь

Не заткну дыры.

Дай мне о го́ре спеть

На верху горы.

1

Та гора была как грудь

Рекрута, снарядом сваленного.

Та гора хотела губ

Девственных, обряда свадебного

Требовала та гора.

– Океан в ушную раковину

Вдруг-ворвавшимся ура! –

та гора гнала и ратовала.

Та гора была как гром!

Грудь, титанами разыгранная!

(Той горы последний дом

Помнишь – на исходе пригорода?)

Та гора была – миры!

Бог за мир взымает дорого!

………………………………………..

Горе началось с горы.

Та гора была над городом.

2

Не Парнас, не Синай,

Просто голый казарменный

Холм. – Равняйся! Стреляй! –

Отчего же глазам моим

(Раз октябрь, а не май)

Та гора была – рай?

3

Как на ладони поданный

Рай – не берись, коль жгуч!

Гора бросалась под ноги

Колдобинами круч.

Как бы титана лапами

Кустарников и хвой –

Гора хватала за́ полы,

Приказывала: стой!

О, далеко не азбучный

Рай – сквознякам сквозняк!

Гора валила навзничь нас,

Притягивала: ляг!

Оторопев под натиском,

– Как? Не понять и днесь! –

Гора, как сводня – святости,

Указывала: здесь…

4

Персефоны зерно гранатовое,

Как забыть тебя в стужах зим?

Помню губы, двойною раковиной

Приоткрывшиеся моим.

Персефона, зерном загубленная!

Губ упорствующий багрец,

И ресницы твои – зазубринами,

И звезды золотой зубец.

5

Не обман – страсть, и не вымысел!

И не лжет, – только не дли!

О когда бы в сей мир явились мы

Простолюдинами любви!

О когда б, здраво и по́просту:

Просто – холм, просто – бугор…

Говорят – тягою к пропасти

Измеряют уровень гор.

В ворохах вереска бурого,

В островах страждущих хвой…

(Высота бреда – над уровнем

Жизни)

– На́ же меня! Твой…

Но семьи тихие милости,

Но птенцов лепет – увы!

Оттого что в сей мир явились мы –

Небожителями любви!

6

Гора горевала (а горы глиной

Горькой горюют в часы разлук),

Гора горевала о голубиной

Нежности наших безвестных утр.

Гора горевала о нашей дружбе:

Губ непреложнейшее родство!

Гора говорила, что коемужды

Сбудется – по слезам его.

Еще горевала гора, что табор –

Жизнь, что весь век по сердцам базарь!

Еще горевала гора: хотя бы

С дитятком – отпустил Агарь!

Еще говорила, что это демон

Крутит, что замысла нет в игре.

Гора говорила. Мы были немы.

Предоставляли судить горе.

7

Гора горевала, что только грустью

Станет – что́ ныне и кровь и зной.

Гора говорила, что не отпустит

Нас, не допустит тебя с другой!

Гора горевала, что только дымом

Станет – что ныне: и Мир, и Рим.

Гора говорила, что быть с другими

Нам (не завидую тем, другим!).

Гора горевала о страшном грузе

Клятвы, которую поздно клясть.

Гора говорила, что стар тот узел

Гордиев: долг и страсть.

Гора горевала о нашем горе:

Завтра! Не сразу! Когда над лбом –

Уже не – memento[19], – а просто – море!

Завтра, когда поймем.

Звук… ну как будто бы кто-то просто,

Ну… плачет вблизи?

Гора горевала о том, что врозь нам

Вниз, по такой грязи –

В жизнь, про которую знаем все́ мы:

Сброд – рынок – барак.

Еще говорила, что все поэмы

Гор – пишутся – так.

8

Та гора была, как горб

Атласа, титана стонущего.

Той горою будет горд

Город, где с утра и до ночи мы

Жизнь свою – как карту бьем!

Страстные, не быть упорствуем.

Наравне с медвежьим рвом

И двенадцатью апостолами –

Чтите мой угрюмый грот.

(Грот – была, и волны впрыгивали!)

Той игры последний ход

Помнишь – на исходе пригорода?

Та гора была – миры!

Боги мстят своим подобиям!

………………………………………………

Горе началось с горы.

Та гора на мне – надгробием.

9

Минут годы. И вот – означенный

Камень, плоским смененный, снят[20].

Нашу гору застроят дачами,

Палисадниками стеснят.

Говорят, на таких окраинах

Воздух чище и легче жить.

И пойдут лоскуты выкраивать,

Перекладинами рябить,

Перевалы мои выструнивать,

Все овраги мои – вверх дном!

Ибо надо ведь хоть кому-нибудь

Дома в счастье, и счастья – в дом!

Счастья – в доме! Любви без вымыслов!

Без вытя – гивания жил!

Надо женщиной быть – и вынести!

(Было-было, когда ходил,

Счастье – в доме!) Любви, не скрашенной

Ни разлукою, ни ножом.

На развалинах счастья нашего

Город встанет: мужей и жен.

И на том же блаженном воздухе,

– Пока можешь еще – греши! –

Будут лавочники на отдыхе

Пережевывать барыши,

Этажи и ходы надумывать,

Чтобы каждая нитка – в дом!

Ибо надо ведь хоть кому-нибудь

Крыши с аистовым гнездом!

10

Но под тяжестью тех фундаментов

Не забудет гора – игры.

Есть беспутные, нет – беспамятных:

Горы времени – у горы!

По упорствующим расселинам

Дачник, поздно хватясь, поймет:

Не пригорок, поросший семьями, –

Кратер, пущенный в оборот!

Виноградниками – Везувия

Не сковать! Великана – льном

Не связать! Одного безумия

Уст – достаточно, чтобы львом

Виноградники за – ворочались,

Лаву ненависти струя.

Будут девками ваши дочери

И поэтами – сыновья!

Дочь, ребенка расти внебрачного!

Сын, цыганкам себя страви!

Да не будет вам места злачного,

Телеса, на моей крови!

Тве́рже камня краеугольного,

Клятвой смертника на одре:

Да не будет вам счастья дольнего,

Муравьи, на моей горе!

В час неведомый, в срок негаданный

Опознаете всей семьей

Непомерную и громадную

Гору заповеди седьмой!

Послесловие

Есть пробелы в памяти – бельма

На глазах: семь покрывал.

Я не помню тебя отдельно.

Вместо че́рт – белый провал.

Без примет. Белым пробелом –

Весь. (Душа, в ранах сплошных,

Рана – сплошь.) Частности мелом

Отмечать – дело портных.

Небосвод – цельным основан.

Океан – скопище брызг?!

Без примет. Верно – особый –

Весь. Любовь – связь, а не сыск.

Вороной, русой ли масти –

Пусть сосед скажет: он зряч.

Разве страсть – делит на части?

Часовщик я, или врач?

Ты как круг, полный и цельный:

Цельный вихрь, полный столбняк.

Я не помню тебя отдельно

От любви. Равенства знак.

(В ворохах сонного пуха:

Водопад, пены холмы –

Новизной, странной для слуха,

Вместо: я – тронное: мы…)

Но зато, в нищей и тесной

Жизнь: «жизнь, как она есть» –

Я не вижу тебя совместно

Ни с одной:

– памяти месть!

Прага. Гора,

1 января – 1 февраля 1924

Поэма Конца

1

В небе, ржавее жести,

Перст столба.

Встал на назначенном месте,

Как судьба.

– Бе́з четверти. Исправен?

– Смерть не ждет.

Преувеличенно-плавен

Шляпы взлет.

В каждой реснице – вызов.

Рот сведен.

Преувеличенно-низок

Был поклон.

– Бе́з четверти. Точен? –

Голос лгал.

Сердце упало: что с ним?

Мозг: сигнал!

Небо дурных предвестий:

Ржавь и жесть.

Ждал на обычном месте.

Время: шесть.

Сей поцелуй без звука:

Губ столбняк.

Так – государыням руку,

Мертвым – так…

Мчащийся простолюдин

Локтем – в бок.

Преувеличенно-нуден

Взвыл гудок.

Взвыл, – как собака взвизгнул,

Длился, злясь.

(Преувеличенность жизни

В смертный час.)

То, что вчера – по пояс,

Вдруг – до звезд.

(Преувеличенно, то есть:

Во весь рост.)

Мысленно: милый, милый.

– Час? Седьмой.

В