пишите!» («Кáк, я хочу через тебя разучиться писать, а ты меня — опять у в тетрадь?!») И: — «Вы без меня пишете!» Человек между двух огней: моей невозможностью не-быть (уходом) и моим стремлением пропасть (небытием). В любви меня нету, есть исступленное, невменяемое, страдающее существо, душа без тела.
________
В Ваших письмах так часто: «Или и это забыли?» Друг, забываю только бывшее, бывших. Небывшее во мне суще. Так я, забыв всех своих любовников, никогда не забуду Блока, руку которого никогда не держала в руке. («А если бы держали?» — Бог не привел!)
Кстати, конец письма: «Холодно — знобит — мой путь через снега»… и эти две буквы А. Б. в конце, — я долго смотрела. У Вас страдальческая сущность.
________
Ваше письмо, принесенное мне моей приятельницей, читала на кладбище. (Живу в предместье.) — Другого места не было, везде люди, там никто не бывает. Скамейки не было, села на дорожке, у какого-то камня. Я читала, ветер трепал листы, листья падали.
________
Друг, просьба: пришлите мне книгу Ницше (по-немецки) — «Происхождение Трагедии». (Об Аполлоне и Дионисе).[1386] У меня никого нет в Берлине. Она мне сейчас очень нужна. Пришлите на Смиховский адрес, на который иногда (в просветленные минуты) и пишите.
До свидания. Жму Вашу руку. Не враждуйте со мной в сердце своем.
МЦ.
Прага, 4-го октября, 1923 г.
У меня к Вам большая просьба — если Вы еще в Берлине — п. ч. если не в Берлине, то уже ничего не можете сделать.
Дело в том, что необходимо перевести (перевезти!) Белого в Прагу, он не должен ехать в Россию, слава Богу, что его не пустили,[1387] он должен быть в Праге, здесь ему дадут иждивение (stride nécessaire)[1388] и здесь, в конце концов, я, которая его нежно люблю и — что лучше — ему преданна.
Говорила со Слонимом (знаете такого?)[1389] Он обещал сегодня же написать Белому, без его согласия нельзя начинать хлопот, а он вероломен. Нужно держать его в руках, жужжать ему в уши, — чтобы он не отвильнул, не передернул. Я знаю, что Прага для него — спасение. Во-первых: он обеспечен, во-вторых: чудный город, в-третьих: люди или одиночество на выбор, — как хочет, в-четвертых: я, т. е. моя готовность ему помогать и о нем заботиться: ЛЮБЯ, С РАДОСТЬЮ-и-НЕУСТАННО.
Все это ему передайте. Получать он будет около 800 крон в месяц, не меньше, жить можно (будет подрабатывать). И запретите ему всей моей волей — от иждивения отказываться. Пусть непременно примет. Без этого ехать бессмысленно.
________
Друг, сделайте это для меня. Настойте! Будьте судьбой! Стойте над ним неустанно. И — главное — в нужный час — посадите в вагон! Я встречу. Умоляю Вас Христом Богом, сделайте это! Здесь он будет писать и дышать. В России — ему нечего делать, я знаю, как там любят!
________
От Вас давно ни слова, но не Ваша вина, наверное скоро получу.
________
По моим просьбам Вы видите, какой Вы мне друг. Мне с Вами просторно. Я Вам верю. Это — отношение навсегда. Смело могу сказать. Я знаю, что в любой час Вы меня примете (у меня всегда — час Души!) В этом наша встреча, весь смысл ее. (Я не заговариваю зубы, чтобы Вы лучше переправили Белого, — честное слово! Просто с пера и из души рвется!)
________
И еще просьба: найдите мне верную оказию к Борису Пастернаку: из рук в руки. Мне необходимо переслать ему стихи и письмо. В почту не верю и адреса нет. Сейчас многие уезжают в Москву, найдите мне такого надежного, который немножко любит мои стихи и потому не выкинет моего письма. Или — просто порядочного человека. Письмо и стихи высылаю следом. Зря не отдавайте. Я не писала ему полгода, после такого срока писать — гору поднять, второй раз не соберусь. О, как много мужества нужно — жить! Как много — лжи! И как еще больше — правды!
Борис Пастернак для меня — святыня, это вся моя надежда, тó небо за краем земли, то, чего еще не было, то, что будет, доверяю Вам свою любовь (письмо) Борису Пастернаку, как свою душу, не отдавайте зря.
И Лучше было бы в Берлине же найти адрес, Эренбург его знает, И можно как-нибудь через третье лицо (Вы в ссоре?) — и наверное еще другие знают. Геликон (Вишняк) например, или Гржебин, — если не уехали. Я пришлю Вам письмо в конверте, Вы надпишите адрес. Прежний адрес его: Волхонка, 14. В крайнем случае — пусть отъезжающий письмо берет так, и в Москве (в Союзе Писателей — или Поэтов — или в одной из книжных лавок) его разыщет.
Сделайте это для меня!
________
Итак, еще раз напоминаю о Белом. Если еще не уехал — пусть едет в Прагу. Но до этого пусть известит: да, и после этого — пусть не отказывается. Дело сделаем быстро, и визу и иждивение, — всё. Мне будет помогать Слоним. Так ему и скажите. И передайте ему от меня всю мою нежность и память. ЗАГОВОРИТЕ, ЗАВОРОЖИТЕ его, — иначе его не возьмешь! Будьте его ВОЛЕЙ, и возьмите на подмогу — мою.
Обо всем этом немедленно же ответьте на Smichov: Praha, Smichov, Švedska ulice č. 1373.
Хорошо бы экспрессом, но боюсь, что разоряю.
Жму Вашу руку.
МЦ.
Приписка на полях:
И — чтобы покончить с просьбами: вытащите у Гржебина еще 20 (или 15) Психей. Я получила только 5 (есть квитанция). Не верьте обещаниям, пусть это будет сделано при Вас!
Прага, 10-го нов(ого) января 1924 г.
Когда мне было 16 лет, а Вам 6 или вроде, жила на свете женщина, во всем обратная мне: Тарновская.[1390] И жил на свете один человек, Прилуков — ее друг, один из несчетных ее любовников.
Когда над Тарновской — в Ницце ли, в Париже, или еще где — собирались грозы — и грозы не шуточные, ибо она не шутила — она неизменно давала телеграмму Прилукову и неизменно получала все один и тот же ответ: J’y pense.[1391] (С Прилуковым она давно рассталась. Он жил в Москве, она — везде.)
Прилуков для меня наисовершеннейшее воплощение мужской любви, любви — вообще. Будь я мужчиной, я бы была Прилуковым. Прилуков мирит меня с землей, это уже небо.
________
Итак, если Вы, мой друг, имеете в себе возможность дорасти до Прилукова, если на каждый мой вопль — J’y pense (всегда, везде), если поборота земная ревность, если Вы любите меня всю, со всем (всеми!) во мне, если Вы любите меня выше жизни — любите меня!
Обращаюсь к Вашим 20-ти годам, будь Вы старше — я бы от Вас этого не ждала (жду). Я хочу Вам дать возможность стать ЛЮБЯЩИМ, дать Вам стать самóй любовью — пусть через меня!
Вы пишете о дружбе. Маленький мой мальчик, это самообман. Какой я друг? Я подруга, а не друг. Как подруга задумана. Вы пишете еще о любви к другой. Я — другого, Вы — другую. Зачем тогда?! Женитесь на другой, «живите» с другими, живите — другими, но любите — меня. Иначе ведь бессмысленно.
Слушайте: я конечно хочу от Вас чуда, но Вам 21 год, а я поэт. Кроме того, это на свете было: не взаимная любовь на двух концах света, а любовь единоличная, одного. Человек всю любовь брал на себя, ничего для себя не хотел кроме как: любить. Он сам был Любовь.
________
Я сама так любила 60-летнего князя Волконского, не выносившего женщин. Всей безответностью, всей беззаветностью любила и, наконец, добылá его — в вечное владение! Одолела упорством любови. (Женщин любить не научился, научился любить любовь.) Я сама так любила (16-ти лет) Герцога Рейхштадтского, умершего в 1832 г., и — четырех лет — актрису в зеленом платье из «Виндзорских проказниц»,[1392] своего первого театра за жизнь. И еще раньше, лет двух, должно быть, куклу в зеленом платье, в окне стеклянного пассажа, куклу, которую все ночи видала во сне, которой ни разу — двух лет! — вслух не пожелала, куклу, о которой может быть вспомню в смертный час.
Я сама — ЛЮБЯЩИЙ. Говорю Вам с connaisance de cause (de coeur!)[1393]
________
He каждый может. Могут: дети, старики, поэты. И я, как поэт, т. е. конечно дитя и старик! — придя в мир сразу избрала себе любить другого. Любимой быть — этого я по сей час не умела. (То, что так прекрасно и поверхностно умеют все!)
Дайте мне на сей раз быть Любимым, будьте Любящим:
УСТУПАЮ ВАМ БЛАГУЮ ДОЛЮ.
________
Милый друг, я очень несчастна. Я рассталась с тем, любя и любимая, в полный разгар любви, не рассталась — оторвалáсь! В полный разгар любви, без надежды на встречу.[1394] Разбив и его и свою жизнь. Любить сама не могу, ибо люблю его, и не хочу, ибо люблю его. Ничего не хочу, кроме него, а его никогда не будет. Это такое первое расставание за жизнь, потому что, любя, захотел всего: жизни: простой совместной жизни, то, о чем никогда не «догадывался» никто из меня любивших. — Будь моей. — И мое: — увы! —
В любви есть, мой друг, ЛЮБИМЫЕ и ЛЮБЯЩИЕ. И еще третье, редчайшее: ЛЮБОВНИКИ. Он был любовником любви. Начав любить с тех пор, как глаза открыла, говорю: Такого не встречала. С ним я была бы счастлива. (Никогда об этом не думала!) От него бы я хотела сына. (Никогда этого не будет!) Расстались НАВЕК, — не как в книжках! — потому что: дальше некуда! Есть: комната (любая!) и в ней: он и я, вместе, не на час, а на жизнь. И — сын.
Этого сына я (боясь!) желала страстно, и, если Бог мне его не послал, то, очевидно, потому что лучше знает. Я желала этого до последнего часа. И ни одного ребенка с этого часа не вижу без дикой растравы. Каждой фабричной из предместья завидую. И КАК — всем тем, с которыми он, пытаясь забыть меня, будет коротать и длить (а может быть уже коротает и длит!) свои земные ночи! Потому что его дело — жизнь: т. е. забыть меня. Поэтому я и молиться не могу, как в детстве: «Дай Бог, чтобы он меня не забыл», — «забыл!» — должна.
И любить его не могу (хотя бы заочно!) — потому что это и заочно не дает жить, превращается (любимому) в сны, в тоску.
Я ничего для него не могу, я могу только одно для него: не быть.
________
