большими ушами, с большими губами. У Черновых его знают, по крайней мере с виду: как усердного танцора на эмигрантских балах и неудачного претендента на руку дочки Цейтлиных [228] (меценатов) — красотки — предпочедшей ему какого-то профессора. Отношение (черновское) юмористическое. Подготовленная, нацеливаюсь.
Сидим в кухне — все Черновы, т. е. с нами человек двенадцать — и едим кровавую колбасу (будэн, изделие местных бойнь, какой-то особенный сорт: с кашей).
— А это, что Вы едите, кровавая колбаса. Она очень полезная: сгущенная кровь. В этом кусочке, напр., — правда интересно! — целая бочка крови, конечно не бочка, но вроде. Между прочим, ее покупают на метры — здесь два — но она когда жаришь сильно садится, так что нужно покупать три. Здесь как раз бойни, очень удобно.
А. Б. — Гм…
И т. д. — повышенно-деловито и участливо, точно в ответ на его подробные расспросы, точно весь он, А. Б., от этого будэна зависит (так человеку хором объясняют как лучше проще быстрее пройти туда-то, где он в 3 ч., скажем, непременно должен быть).
Словом, с колбасы не съехали.
Говорили впрочем кажется еще о Борисе Зайцеве.
* * *
(Сейчас — и только сейчас — вижу, что шутка вышла не совсем уместная: из-за еврейства — и крови, которых тогда не связала и которых, убеждена — ибо знал меня — не связал он. Могли связать — другие, но плохих других — не было. Невинно веселились (все, кроме него). Сейчас чуть-чуть жалко вспоминать: кажется единственный раз в жизни была со всеми — против одного (как год или около? спустя — единственный раз — со всеми — за одного: Линдберга: toutes proportions gardées! [229]). Но цель моя была — только мистификация: оказаться после такого, после того лирического потока — дурой, занятой только кровавой колбасой. Словом, если не щадила его, не щадила и себя, ибо никакого разъяснения не последовало. М. б., взволнованный встречей, ничего и не заметил, кроме: много народу, разговоры не о том… [230])
* * *
Гóда — не знаю, знаю весна, положим — 1927-ая [231]. Пишу, очевидно после перерытия дебрей, т. е. напав на какое-нб. его, А. Б., письмо (трогательное), т. е. его — того, себя — ту, всё — то — узнав! — что очень хочу повидаться по-человечески, не на людях, не за едой (NB! колбасой) и предлагаю встретиться на Champ de Mars — таким-то поездом (день, число, час). Если не может — пусть предупредит.
Число, день, час, поезд. Champ de Mars. Иду вдоль перрона, подымаюсь по лестнице, вхожу в здание вокзала — никого. Жду возле вокзала 10 мин., спускаюсь по лестнице, сажусь в обратный поезд.
Дома пишу: На вокзале была, но никого не было. Если шутка — неудачная, месть — недостаточная, т. е. недостаточно крупная, т. е. просто мелкая: никакого мелкого самолюбия у меня нет, а крупного не бывает. «J’ai failli attendre» [232], — да я всю жизнь — жду (тем хуже для тех, кто не приходят!) внутри себя жду и внутри дома, на улице — никогда, а если да — то не дольше десяти минут и не больше пяти раз за жизнь — но всё это — частности. Недоразумение? т.е. очередное разминовение? Но повторяющаяся случайность есть — судьба, здесь: не-судьба.
Ответ: никакого письма не получал. Ждал.
Я, в ответ: — Роковое, ибо адрес был тот и я сама опускала. Что ж, попытаемся еще раз, но пусть теперь назначает — он, м. б. у него более легкая рука.
Ответа — никакого. Дивлюсь и перестаю думать.
Через день — письмо: — Стоял, ждал, прождал три поезда, Вас не было.
Я, в ответ: — Стоял и ждал в Neuilly (или еще как-то), а я сидела и ждала (письма) в Мёдоне — которого так и не дождалась.
В ответ в закрытом конверте: телеграмма его мне: жду Вас там-то, такого-то, таким-то поездом. Не сможете — предупредите — телеграмма возвращенная ему с надписью: Destinataire inconnu [233].
В Мёдоне я, тогда, жила два года, ни разу не переезжала, и знали нас, из-за огромной переписки, больше чем кого бы то ни было. Смотрю: 2, Avenue Jeanne d’Arc Meudon M-me Zvétaieff-Efron — совершенно верно и точно.
— ? —
* * *
Больше не писали и не пытались. Очевидно — устали оба. (NB! Назвать весь этот случай всерьез судьбою мне мешает некрупность человека. С Б. П. это была бы — судьба, и не дай Бог!) Тоже очевидно, что не так уж было нужно: что совсем не было нужно — раз обошлись.
* * *
Или
* * *
Еще через год — посылка, книжная. Открываю: все мои книги: Царь-Девица, Ремесло, Мóлодец, и еще и еще… Почерк на бандероли — его. В углу отправитель. Понимаю (зачем шлет) и делая вид, что принимаю за подарок, раздариваю тут же (необходимо было, а купить было не на что) всем Черновым: Оле — Стихи к Блоку, Наташе — Царь-Девицу и т. д. и т. д.
Денег — возместить — не было никогда. Тем и кончилось. [234]
* * *
Так или иначе, тогда, летом 1923 г. я этого человека — любила. Этого ли человека — любила?
(1932 г.)
* * *
А — он??? (Всякий он, пропуск одного слова кто не я — для меня вопросительный знак. Отвечали мне, т. е. понимала я — только: Dinge [235]. И поэтов. И женщин. (То есть опять — себя.))
* * *
конец флорентийских ночей
Ночь с 1925 г. на 1926 г. Я только что приехала в Париж. Бал Писателей. (NB! Кадриль Литературы. [236]) Залы, отдельные комнаты, в одной из них, с притушенным (придушенным) светом — № новогодней программы — гадают. Со мной еще двое-трое. Входит, влетает группа костюмированных, один отделяется, подходит, кланяется. В белом бурнусе и чалме. — «Узнаете?» — Нет. — Ну, вглядитесь, неужели костюм так изменяет? — Вглядываюсь. — Неужели Вы серьезно не узнаете?
Молодое миловидное лицо, темный.
Робко: — Теперь мне действительно как будто кажется, что я Вас где-то когда-то… Как будто — голос…
Вглядевшись еще: — «Нет, я Вас определенно вижу в первый раз».
Вокруг — не то одобрительный, не то удивленный — смех, возгласы, и на фоне общего шума:
— Такой-то.
— Вы?! Господи! Ради Бога, простите, но я так близорука, и так плохо помню лица, и мы с вами так давно не виделись, и Вы тогда были с усами…
— Я — с усами? Но я никогда в жизни не носил усов!!
— Быть не может. Я отлично помню: с черными усиками, щеточкой.
— Но уверяю Вас, что я никогда в жизни…
Тут вступаются окружающие: — М. И., Вы перепутали, Вы его с кем-то другим спутали, он действительно никогда не
— Странно. Я отлично помню. Вот такие маленькие, щеточкой.
Геликон, с отчаянием: — Большие или маленькие, щеточкой или как у Вильгельма — я никогда не носил усов!
— Ну, я Вам верю. Только странно: отлично помню: маленькие черные усики. Или — стойте, стойте! — или это было пэнснэ? Вообще что-то было — чего нет — да, наверное пэнснэ, а те усики щеточкой — это были брови… Должно быть так… Но — как странно.
— Действительно — странно.
Оскорбленный — отходит.
* * *
Руку на сердце положа: узнала или не узнала? Действительно ли, до такой окончательной степени, не узнала? Думаю: в первую секунду — да (т. е. не), во вторую — забрезжило, в третью — знала (узнала! по голосу, конечно), но воспользовавшись неподдельностью ибо действительностью своего первого возгласа, уже взятым разгоном (голосовым и внутренним) неузнавания — продолжала не узнавать всё дальше и до конца.
Никогда не окликнул. Изредка — раз в три года — слышу о нем — всё то же: издательство прогорело, занят какими-то делами.
* * *
Ну, а — усы? В усы — честно — верила, мало: их — видела, как только себя назвал — увидела, и увидела, что — отсутствуют. И щеточками бровей — вовсе не отшутилась. Что-то над чем-то, а усы ли над губами или брови над стеклами — это уже частность, это — ему знать, а не мне. Хватит с него вверху: с меня и — щеточки!
* * *
X, Y, Z — дело не в именах — если бы все прошедшие через эту тетрадь, т. е. мою жизнь — неважно с какого по какой год — ибо так было, есть и будет, и тетрадь по существу — одна, если бы любой из них или: хотя бы один из этих всех меня вдруг, неожиданно, как во сне бывает, окликнул, назвал за руку через стол:
— Марина!
Если бы кто-нибудь из этих всех отважился назвать меня по имени — как во сне и тогда — взглянуть — как во сне и тогда — взять за руку — как во сне и тогда, я бы каждого — сразу (даже никогда не виданного и не любимого!) не только узнала, — всё бы забыла — кроме него. (О, как рванулась бы через стол — и все годы!)
Вдоль правого поля: Уже слышу свое «дружочек!».
Мое наглухо-забвение и начисто неузнавание ведь только в ответ (я ведь никогда не знаю, было ли) — в отместку себе, а не им, и если оно цельнее и полнее ихнего, то только потому что я сама (пропуск одного слова моя любовь тогда) полнее и сильнее их — любви и самих.
Чтобы мне, ничего не знавшей кроме, так не узнать — нужно было именно (когда-то, хотя бы вчера) ничего не знать кроме. Знакомых я помню (приблизительно). Друзей — точно и прочно.
Но — С. М. без меня обошелся, Эренбург без меня обошелся, Геликон без меня обошелся, тот А. Б. без меня обошелся, как обошелся тот кого в этой тетради пока что только провожала — только что проводила! под луной, как обойдется тот, кого еще и тени нет в тетради (скоро ляжет через лист) как обошелся же Б. П., разойдясь с женой и женившись не на мне: на НЕ-МНЕ: полюбив — другую.
Как один не обошелся: Рильке — скажете, п. ч. умер? — как не обошелся бы Рильке, без всех, но не без всего обходившийся. Я же, чисто, просто, без пропуск двух-трех слов. (All.) Оттого и allein. Das All ist allein. [237] (П. ч. всё в нем, а не вне.) Пропуск одного слова не через пропуск одного слова, а через включение.
ЗАПОЗДАЛЫЕ ЗАПИСИ ВЕСНЫ 1923 Г.
(пастернаковской)
Когда я уезжаю из города, мне кажется, что
