собака «Мисс» (по-английски значит — барышня).
Мы готовили с Малиновским ужин, потом играли вместе: он на мандолине, я на рояле. Вспоминали Александров, Маврикия, Асю, всю ту чудную жизнь. [52] У него на одной картине есть тот александровский овраг, где — ты помнишь? — мы гуляли с Андрюшей и потом убегали от теленка [53].
Сейчас раннее утро, все в доме спят. Я тихонько встала, оделась и вот пишу тебе. Скоро пойдем на вокзал, встанем в очередь и — нужно надеяться, сегодня уедем.
На вокзале к нам то и дело подходили голодные люди, — умоляли дать кусочек хлеба или денег. Поэтому, Аля, ешь хорошо, пойми, что грех плохо есть, когда столько людей умирает с голоду. У Нади [54] будет хлеб, кушай утром, за обедом и вечером. И каждый день кушай яйцо — утром, за чаем. И пусть Надя наливает тебе в чай молоко.
Пиши каждый день, читай свою книгу, если придет кто-нибудь чужой, будь умницей, отвечай на вопросы. Поцелуй за меня Никодима и Таню [55], если их увидишь.
Целую тебя, Алечка, Христос с тобой, будь здорова, не забывай молиться вечером.
(Мой отъезд напоминает мне сказку про козу и козленят, — «ушла коза в лес за кормом…».)
Поцелуй за меня Ирине [56] ручку и самоё-себя в зеркало.
До свидания!
Марина
Кланяйся Наде.
* * *
Записи с моей стены
Сколь восхитительна проповедь равенства из княжеских уст — столь омерзительна из дворницких.
* * *
Внутренняя (жизненная) заражаемость при полнейшем отсутствии подражательности — вот моя жизнь и стихи.
* * *
Бог больше Мира, Мать больше ребенка, Гёте — больше Фауста. Стало быть мать Гёте — больше Гёте? Да, потому что — может быть — в ее недрах дремал нерожденный сверх-Гёте.
* * *
Ничтожен и не-поэт — тот поэт, жизнь которого не поэма. — Опровергните!
* * *
(Для утверждения или опровержения нужно было бы сначала определить что такое поэма а главное не-поэма. 1932 г.)
* * *
Лбы стариков. — Победа Верха. — Триумфальный вход (свод) в Смерть (Бессмертье).
* * *
Не спать для кого-нибудь — да! (шить, переписывать)
Не спать над кем-нибудь — да!
Не спать из-за кого-нибудь — ну, нет!
* * *
Желая польстить царю, мы отмечаем человеческое в нем — дарование, свойство характера, удачное слово, т. е. духовное, т. е. наше.
Желая польстить нам цари хвалят: чашку из которой мы их угощаем, пропуск двух-трех слов, копеечного петуха в руках у нашего ребенка, т. е. вещественное, т. е. их(-нее), то, чем они так сверх-богаты.
Вся моя история с Волконским.
* * *
(Причем оба — неизбежно — всей осознанной недоступностью им — нашего, нам — ихнего — до гомерических размеров — усиливаем. Каждый дó неба превозносит в другом — свое, данное тому в размерах булавочной головки.
— А м. б. — то, в чем знает толк.
— А м. б.
Оставлен пробел в две строчки.
* * *
История Волконского с Николаем II (Фижмы). История Гёте с Карлом-Августом (любая биография Гёте, — его выход из дирекции Театра). [57]
— Так, начав со сходства основного, нападаю понемногу и на сходство внешних судеб, — которых, между прочим (внешней судьбы) — нет. Жизнь такая же проэкция внутренней судьбы — как лицо.
* * *
— Вы любите Гёте?
С. М. В., мечтательно: — «Нет — представьте себе! — никогда не любил… Он мне всегда казался таким холодным, бесстрастным…»
(— А себя бы ты — любил??)
* * *
Я, к С. — Я не знала, где Вы, но была там же где Вы, а так как не знала, где Вы, то не знала, где я — но я знала, что я с Вами.
* * *
Стахович [58] был барственен, Волконский царственен: все повадки: точность приходов (однажды, в проливной дождь, я, потрясенная, глазам своим не веря: — «С. М. Вы?!» — «Я же сказал…» — «Но…» — «Это так освежает… Я всегда отлично чувствую себя в природе, во всех ее проявлениях (с хищной улыбкой:) чего не могу сказать (не улыбка, а змея: и, тихим шипом:) … о человеческом обществе…»
Итак: точность приходов, вычеркиванье человека из жизни как только не простился перед отъездом (привычка к царедворцам), глаз на красивые мелочи быта (тарелка, застежка на кушаке), незамечание бытовых изъянов, доверчивая занятость — озабоченность — поглощенность собой, полнейшее равнодушие к (отрицательной) обстановке (пропуск двух-трех слов — со мною!) романтическая любовь к неожиданностям. Так, Революция, уничтожившая буржуазию, его и не коснулась: приключение. И, пожалуй, в глубине души — лично за себя — тайно — рад.
* * *
Ночь: (вслепую, карандашом, — очевидно электричество у нас так и не загорелось)
С ужасом думаю о притуплении чувства за последние годы, — не любовного (брезгую!) — жалости. Между мной 18 л. и мной 28 л. в этом пропуск одного слова — бездна, а мною 8 л. и 28 л. — несоизмеримость. Точно творческая сила (умение всё проявить: уверенность со всем справиться) съела и это. Только сон (сновидение) возвращает. И С.
* * *
Нет. Просто Бог опомнился и дал первый слой кожи. (1932 г.)
* * *
Уехал | на последнем корабле
Последним —|
— Удар крыла! — взлет крови — междометье —
И поворотом памяти — к тебе —
Туда — в твое восемнадцатилетье.
Лепечущим младенчеством зыбей
Эвксинских — высь ! Лавром
Обласканная. Взор, благоговей:
Мы снова на листе заглавном.
Земля высокомерная! Ступню
Отталкивающая как ладонью!
Когда ж опять на грудь твою | ступлю
тебе |
Заносчивой пятою амазоньей, —
Сестра высокомерная! Шагов
Не помнящая!
Амфитеатр моего Восхода!
* * *
Тебя пою, пергаментная сушь
Высокодышащей земли Орфея!
Кормилица Героя и орла…
[…]
Лишь оттиск берегущая крыла —
Земного не приемлющая следа…
* * *
Смерть Блока. Стихи к Блоку.
* * *
Чрево, ужель не узнало — чада?
* * *
Единственный случай совпадения протокола и легенды: Жанна д’Арк.
* * *
Не потому сейчас нет Данта, Ариоста, Гёте, что дар словесный меньше, — нет: есть мастера слова — большие. Но те были мастера дела, те жили свою жизнь, а эти жизнью сделали писание стихов. Оттого так — над всеми — Блок. Больше, чем поэт: человек.
* * *
(Верно и спорно, но оспорить могла бы только я же.)
* * *
Прямо в эфир
Вьется тропа.
— Остановись!
Юность слепа.
В синюю рожь!
— Остановись! —
В небо ступнешь!
Справа, напротив стихотворения, поперек страницы: NB! Если бы критики вместо зачем и почему (написано) отмечали бы такие вещи как:
Прямо в эфир
Вьется тропа.
* * *
(Ich will nicht länger
Am Boden hocken!
Lasst meine Kleider!
Lasst meine Locken!
Lasst meine Hände —
Sie sind ja mein!) [59]
* * *
(Стихи Отрок, Огнепоклонник) [60]
* * *
По мановенью горят, гаснут
* * *
Гляну — горят, отвернусь — гаснут…
* * *
Дай уголек проглочу нá-смех…
(кому? себе, над собой же)
* * *
14-го русского августа 1921 г.
* * *
Письмо к Ахматовой
(После смерти Блока)
Дорогая Анна Андреевна! Мне трудно Вам писать. Мне кажется — Вам ничего не нужно. Есть немецкое слово Säule [61] — по-русски нет — такой я Вас вижу: прекрасным обломком среди уцелевших деревьев. Их шум и Ваше молчание — что тут третьему? И всё-таки пишу Вам, потому что я тоже дерево: бренное, льну к вечному. Дерево и людям: проходят, садятся (мне под тень, мне под солнце) — проходят. Я — пребываю. А потом меня срубят и сожгут, и я буду огонь. (Шкафов из меня не делают.)
* * *
Смерть Блока. Еще ничего не понимаю и долго не буду понимать. Думаю: смерти никто не понимает. Когда человек говорит: смерть, он думает: жизнь. Ибо, если человек, умирая, задыхается и боится — или — наоборот — пропуск одного слова то всё это: и задыхание — и страх — и пропуск одного слова жизнь. Смерть — это когда меня нет. Я же не могу почувствовать, что меня нет. Значит, своей смерти нет. Есть только смерть чужая: т. е. местная пустота, опустевшее место (уехал и где-то живет), т. е. опять-таки жизнь, не смерть, немыслимая пока ты жив. Его нет здесь (но где-то есть). Его нет — нет, ибо нам ничего не дано понять иначе как через себя, всякое иное понимание — попугайное повторение звуков.
Я думаю: страх смерти есть страх бытия в небытии, жизни — в гробу: буду лежать и по мне будут ползать черви. Таких как я и поэтому нужно жечь.
Кроме того — разве мое тело — я? [62] Разве оно слушает музыку, пишет стихи и т. д.? Тело умеет только служить, слушаться. Тело — платье. Какое мне дело, если у меня его украли, в какую дыру, под каким камнем его закопал вор?
Чорт с ним! (и с вором и с платьем).
* * *
Смерть Блока.
Удивительно не то, что он умер, а то, что он жил. [63] Мало земных примет, мало платья. Он как-то сразу стал ликом, заживо-посмертным (в нашей любви). Ничего не оборвалось, — отделилось. Весь он — такое явное торжество духа, такой воочию — дух, что удивительно, как жизнь вообще — допустила? (Быть так в нем — разбитой!)
Смерть Блока я чувствую как вознесение.
Человеческую боль свою глотаю: для него она кончена, не будем и мы думать о ней (отождествлять его с ней). Не хочу его в гробу, хочу его в зорях. (Вытянувшись на той туче!)
* * *
Но так как я более человек, чем кто-либо, так как мне дороги все земные приметы (здесь — священные), то нежно прошу Вас: напишите мне правду о его смерти. Здесь дорого всё. В Москве много легенд, отталкиваю. Хочу правды о праведнике.
* * *
Моя Радость! [64] Жизнь сложна. Рвусь, п. ч. теперь знаю, что жив — 1-го июля письмо, первое после двух лет молчания. Рвусь — и весь день обслуживаю чужих. Не могу жить без трудностей — не оправдана. Чувство круговой поруки: я — здесь — другим, кто-то — там — ему. Разговоры о том, как и что «загнать», сумасшедшие планы, собственная зависимость и беспомощность, чужие жизни, которые нужно устраивать, ибо другие еще беспомощнее (я, по крайней мере, веселюсь!) целый день чужая жизнь, где я м. б. и не так необходима. Сейчас у меня живут двое [65]. Целый день топлю, колю, кормлю. Недавно — случай. Отупев и озверев от вечного варенья каш, прошу одного из своих — как бы сказать? — неуходящих гостей поварить за меня — раз всё равно сидит
