значит, так:
— вдова —
Русь, и — злословить!
Чем человек живет
* * *
(Строки, не вошедшие. Жаль. 1933 г.)
* * *
…ни в любовь, ни в дружбу —
Верю только в ворожбу.
* * *
Лишь о любви — — совсем:
Всё — переговорили!
* * *
Аполлону служат наедине, Вакху же — вкупе. Бог душ и бог толп (стай, свор). Только путем этой установки осмыслила свое отвращение от этого бога. (S’encanailler! [150] 1933 г.)
* * *
У всех по-разному разрывается душа и у всех по-одинаковому нарывает палец. Есть, конечно, еще мой ответ на эту боль, но это уже корректив Психеи: не палец — по-разному, а мы (она) по-разному.
Ограниченность физической боли и радости, ограниченность возможностей их и в них, безвыходность, тупик. (Это меня возвращает к моей очень молодой — 17-го года — записи: Безысходны только вещи физические.)
От сахара заведомо сладко. Можно из-за этого возненавидеть сахар.
(26-го апреля)
* * *
Забывается, как кукушка…
* * *
(NB! от лета — к лету. Мы настолько забываем ее, что никогда не ждем — и всегда удивляемся)
* * *
26-го апреля, в воскресение, Мур весил 5 к. 85 гр., т. е. 6 к. без 15-ти — 3 мес. без 4 дней. Почти 15 русск<их> фунтов.
* * *
Строки и записи:
Места…
* * *
Мне…
(NB! Хорошо, что остановилась, ибо вместо имени: вместо — имение! 1933 г.)
* * *
«Более, чем красиво! более, чем <пропуск одного слова>!» Более нету. Каждое качество и есть свое более.
* * *
Стихи везде хороши, и стихам везде плохо.
(как мне)
* * *
По мою правую руку…
* * *
(То из чего потом возникло, хотя совсем по-другому, — «Как живется Вам с другою?» [151])
* * *
Какая у меня тоска — в женском обществе! Именно тоска, а не скука. Точно я уже обречена на них — как пятидесятилетняя, без права предпочтения их (женщин) —
* * *
Спрятаться, потеряться — мечта, как себя помню. Раз даже осуществила: 4 г., пассаж, белый медведь, негр над сухим фонтаном. — Как тебя зовут, девочка? —
Для того, чтобы быть собой, мне нужно потеряться (потерять себя). Как во сне. Как (иные) в вине. Быть сонной: сáмой: пущщей собой.
Я, это когда меня нет. Только мой восторг. Alles andere schenk ich ihnen… [152]
* * *
Почему я сажусь на конце стола, оставляя пустоту. Для невидимого, незримого.
* * *
Друг, по горячему следу
Слез…
Препечальная почесть!
— «С Вашим счастливым соседом
Я поменялся бы тотчас!»
Обомлевать, распинаться,
Льстить? (Возвеличен, целован!)
Мой сотрапезник парнасский —
С бедным соседом столовым?
Но не за высшим ль столом ты?..
— Нет! не пойму! надоумьте! —
Для передачи солонки?
Для пополнения рюмки?
Только-то?.. Кравчий имперский —
С кем?
И с усмешкой, как внуку:
По мою правую руку!
* * *
29-го апреля 1925 г.
* * *
(Дура, дура! Разве не легче поухаживать за ужином, чем — любить?? 1933 г.)
* * *
Строки:
(когда кончутся)
Строки и сроки
* * *
В час, когда все пройдут
Строки и сроки
* * *
Слез
Свеж
* * *
Непроливающиеся, — такие крупные!
* * *
В них несбывающееся — не ты, несбывшийся!
* * *
Слезы задерживаемой…
* * *
Непроливающиеся, в счет не идущие…
* * *
1-го мая 1925 г. — ПАСТЕРНАК — ВЕЙМАР. Мурке ровно 3 месяца.
* * *
(День когда мы должны были «через два года» с Пастернаком встретиться в Веймаре.)
* * *
Записи:
Призраки вызываются нашей тоской. Иначе они не смеют. (С робостью призрака) Доведите ее (дотоскуйтесь) до отчаяния, и они станут полновластными хозяевами ваших дней и ночей. Если призрак является днем — вы дотосковались до смерти. (Призраку переступить порог зари!)
* * *
(Всё сказанное — обо мне.)
* * *
«Призраки являются когда их не ждут».
(Эпиграф к предыдущему отрывку)
* * *
Не шелестенье бумаги — враг:
Я! — — —
— — как
Призраки входят — без спросу:
Дотосковался!
* * *
Душа не может быть заполнена никем и ничем, ибо она не сосуд, а содержание. (Тело — сосуд.) Ибо она — заполняющее, единственное заполняющее. Это во-первых. Во-вторых же: — ибо она беспредельна.
Душа может быть заполнена только душою, т. е. собой же. Как море — морем, небо — небом.
* * *
Строки (NB! неважные, важна только интонация)
— В день один не вложишь гóда!
— Вложишь! Жизнь в единый час —
Вкладываю
Мур:
3-го мая (3 мес. 3 дня) Мур весил 6 к. 40 гр. чистого весу. (NB! как золото!) Первое слово (нёбное, горловое) совершенно явственно, с характерным франц<узским> r — «heureux» [153].
* * *
10-го мая Мур весил 6 к. 70 гр. чистого весу.
17-го мая — 7 к.
24-го мая — 7 к. 20
31-го мая — 7 к. 50 (4 мес. — 1/2 пуда 1 ф<унт> с хвостом)
* * *
Счастье — курчавое
(предвосхищение будущих Муриных кудрей!)
* * *
С ручками, с ножками
— Ушки сторожкие —
* * *
Эх, вишенка | моя
ягодка |
Скороспелочка!
Колясочка моя
Тарахтелочка!
* * *
Каждую народную песню, будь то русская, французская, немецкая, пр. — я неизменно чувствую — моею.
ИЗ АЛИНОГО ДНЕВНИКА О МУРЕ
мур в чехии
Сперва — Мур в Волероссийской коляске (паучихе) — лысый, большеголовый, в чепчике. Большой круглый лоб, безбровые дуги над ярко-синими глазами, маленькие кулачки с трогательными пальчиками и еще более трогательными ноготками, похожими на крошечные листочки шиповника. Когда солнце Мур лежит в шелковой голубенькой распашонке, в коляске, во дворе. Я сижу на березовой скамейке и его сторожу. Иногда рядом сидит Лелик, и мы почтительным шепотом играем «в Катю и Гришу». Мур никогда не плачет, он очень торжественен и умен. Купали его раньше в тазу, а потом в страшном сером баке, к<оторо>го мама безумно боится, купают с подстилкой, с градусником, с губкой и каким-то особенным, очень легким на вес мылом, точно из пены. Купаться Мур любит, и в воде делает всякие неуравновешенные движения, брыкается и обдает всех присутствующих водой.
У Мура очень большое приданое, давали вещи знакомые, знакомые знакомых, знакомые знакомых знакомых, и незнакомые. У него шесть пеленок полосатых голубых, шесть полосатых серых, шесть белых двойных, три белых тройных, двенадцать разных, и даже одна моя, Московская. У него одно одеяло белое шерстяное, одно белое войлочное, одно розовое с амурами (М<аргариты> Н<иколаевны>), одно розовое с белыми полосками, и одно голубое с белыми полосками (NB! купленные мною наперед наугад: на мальчика и на девочку. Розовое д. с. п. живо, голубое, сделавшееся грязно-белым, исклочилось. 1933 г.) Да. Еще одно голубое, стёганое, подарок Валентины Чириковой, и голубая с кружевом подушечка. Потом около сотни распашонок, кофточек, теплых, холодных, полотняных, вязаных, кружевных, шелковых, и т. д. (И ни одних штанов. Я.) И всех цветов. Чепчиков уже меньше, около десяти. (Почти совсем их не носил. Я.) Два из них сшила А<лександра> З<ахаровна> из кружева моего старого платья. Она же сшила матрасики и два конверта. Нельзя не упомянуть восемь Тешковских свивальников, которые живы и поныне. И еще костюмчик, вязаный, голубой, с шапочкой, бывший Ирусин [154].
* * *
— Передайте Цветаевой и скажите ей, чтобы не <пропуск одного слова>, что — ношеное. Бабушка всю жизнь в чужом проходила!
(Передача от «бабушки» Брешко-Брешковской [155].)
Из Алиного чешского дневника
31-го марта 1925 г.
Барсику идет третий месяц. (Я: только завтра, после 12 ч., пойдет!) У него вот сколько имен: Барсик, Марсик, Зай, Баран, Максик, Гзак и маме еще хочется Димитрий, потом Мурз, Мурзак, Мурзик, и еще много, много. (Мое любимое было: Зверóбушек, — от Воробушек, но только — зверского.) Он очень, очень хорошенький (м. м. (NB! либо: «мое мнение», либо: «мамино мнение»)) у него голубые глаза, шелковые волосочки на затылке, верхняя губа — заячья (т. е. сильно выдающаяся) и явно-мамин носик. Плачет он довольно редко, всегда чист, и от него не пахнет этим затхлым детским запахом. Он спит в большой белой коляске, даже повозке, которую ему подарили Лебедевы. Он сегодня перешел на систему Черни, т. е. молоко, вода, мука и масло. Муку и масло жарят, и получается месиво вроде кофейной гущи. Потом к этому еще молоко с водой, и получается что-то вроде кофе с молоком. Я теперь допиваю остатки и нахожу их очень вкусными. Я теперь Барсикина молочная сестра.
Погода у нас сегодня теплая, но неустойчивая. Завтра наверное опять мороз, снег и дождь. Когда я <запись оборвана>
* * *
25-го апреля
Мурке уже около трех месяцев. Теперь весна устойчивая, — жара. Мы все давно без пальто, а в платьях, хотя еще не летних.
Мама и я возим коляску по верхнему шоссе, Мурка такие путешествия очень любит и спит. Но несмотря на весну жизнь у мамы ужасная: у ней нет ни минуточки времени, чтобы писать, но виной этого не Мурка, а всё вместе, весь быт. От примуса к Мурке, от Мурки за водой, от воды к уборке, и т. д., и т. д.
* * *
25-го апреля (продолжение)
Пасха прошла чудесно: мы с папой были у заутрени, когда вернулись — всё было мамой приготовлено. На постеленном белой скатертью столе стояли кулич и пасха, яйца всех цветов и мастей, ýжене мясо (солонина), масло, сыр и бутылка вина. Мама всё собственноручно убрала, завесила окно, подмела пол и вымыла посуду.
* * *
30 апреля
Мой день
Встаю часов в 8, в 81/2, убираю нашу с мамой и Муркину комнату, потом прихожу в другую. Там уже зажжен примус, мама мелет кофе, папа подметает. Накрываю на стол, моюсь, пьем. После этого стол очищается, на нем появляются
1-го мая
весы, мука, масло, сковородка и 7 или 8 бутылочек. Если папа дома, то иногда жарит «Черни» он, но большей частью мама. Он (т. е. Мурка) получает почти 1/2 1/8 (по-чешски: «осьминки») масла в день. Потом мама мне дает перевод по-французски, после окончания вожу Мурку по двору, 10 шагов наверх, 10 шагов вниз, 10 шагов наверх, 10 шагов вниз… В это время маме всё же не удается писать: на примусе варится суп, который то недокипает, то перекипает, то примус непрочищен, то слишком горит, и т. д., и т. д. Потом Мурка кушает и укладывается спать и мы обедаем. После обеда приходит прислуга, которая убирает, и мы в это время уходим с коляской по верхнему шоссе, если тепло, то довольно далеко, если холодно, то близко. Возвращаясь пьем чай, отпускаем прислугу и от 7-ми до 11-ти является
