весну!
Ты меня и перстом не тронешь:
Слишком нежно пою ко сну!
Ты меня никогда не ославишь:
Мое имя — вода для уст!
Ты меня никогда не оставишь:
Дверь открыта, и дом твой — пуст!
Июль 1919
«А во лбу моем — знай…»
А во лбу моем — знай! —
Звезды горят.
В правой рученьке — рай,
В левой рученьке — ад.
От всех мытарств.
Головою покоюсь
На Книге Царств.
Много ль нас таких
На святой Руси —
У ветров спроси,
У волков спроси.
Так из края в край,
Так из града в град.
В правой рученьке — рай,
В левой рученьке — ад.
Рай и ад намешала тебе в питье,
День единый теперь — житие твое.
Проводи, жених,
До седьмой версты!
Много нас таких
На святой Руси.
Июль 1919
Тебе — через сто лет
К тебе, имеющему быть рожденным
Столетие спустя, как отдышу, —
Из самых недр, — как нá смерть осужденный,
Своей рукой — пишу:
— Друг! Не ищи меня! Другая мода!
Меня не помнят даже старики.
— Ртом не достать! — Через летейски воды
Протягиваю две руки.
Как два костра, глаза твои я вижу,
Пылающие мне в могилу — в ад, —
Ту видящие, что рукой не движет,
Умершую сто лет назад.
Со мной в руке — почти что горстка пыли —
Мои стихи! — я вижу: на ветру
Ты ищешь дом, где родилась я — или
В котором я умру.
На встречных женщин — тех, живых, счастливых, —
Горжусь, как смотришь, и ловлю слова:
— Сборище самозванок! Все мертвы вы!
Она одна жива!
Я ей служил служеньем добровольца!
Все тайны знал, весь склад ее перстней!
Грабительницы мертвых! Эти кольца
Украдены у ней!
О, сто моих колец! Мне тянет жилы,
Раскаиваюсь в первый раз,
Что столько я их вкривь и вкось дарила, —
Тебя не дождалась!
И грустно мне еще, что в этот вечер,
Сегодняшний — так долго шла я вслед
Садящемуся солнцу, — и навстречу
Тебе — через сто лет.
Бьюсь об заклад, что бросишь ты проклятье
Моим друзьям во мглу могил:
— Все восхваляли! Розового платья
Никто не подарил!
Кто бескорыстней был?! — Нет, я корыстна!
Раз не убьешь, — корысти нет скрывать,
Что я у всех выпрашивала письма,
Сказать? — Скажу! Небытие — условность.
Ты мне сейчас — страстнейший из гостей,
И ты окажешь перлу всех любовниц
Во имя той — костей.
Август 1919
«А плакала я уже бабьей…»
А плакала я уже бабьей
Слезой — солонейшей солью.
Как та — на лужочке — с граблей —
Как эта — с серпочком — в поле.
От голосу — слабже воска,
Как сахар в чаю моченный.
Стрелочкам своим поноску
Носила, как пес ученый.
— «Ешь зернышко, я ж единой
Скорлупкой сыта с орешка!»
Никто не видал змеиной
В углах — по краям — усмешки.
Не знали мои герои,
Что сей голубок под схимой —
Гордыни несосвятимой.
Август 1919
«Два дерева хотят друг к другу…»
Два дерева хотят друг к другу.
Два дерева. Напротив дом мой.
Деревья старые. Дом старый.
Я молода, а то б, пожалуй,
Чужих деревьев не жалела.
То, что поменьше, тянет руки,
Как женщина, из жил последних
Вытянулось, — смотреть жестоко,
Как тянется — к тому, другому,
Что старше, стойче и — кто знает? —
Два дерева: в пылу заката
И под дождем — еще под снегом —
Всегда, всегда: одно к другому,
Август 1919
«Консуэла! — Утешенье…»
Консуэла! — Утешенье!
Люди добрые, не сглазьте!
Наградил второю тенью
Бог меня — и первым счастьем.
Видно с ангелом спала я,
Бога приняла в объятья.
Каждый час благословляю
Полночь твоего зачатья.
И ведет меня — до сроку —
К Богу — по дороге белой —
Первенец мой синеокий:
Утешенье! — Консуэла!
Ну, а раньше — стать другая!
Я была счастливой тварью!
Все мой дом оберегали, —
Каждый под подушкой шарил!
Награждали — как случалось:
Кто — улыбкой, кто — полушкой…
А случалось — оставалось
Даже сердце под подушкой!..
Времячко мое златое!
Сонм чудесных прегрешений!
Всех вас вымела метлою
Консуэла — Утешенье.
А чердак мой чисто мéтен,
Сор подобран — на жаровню.
Смерть хоть сим же часом встретим:
Ни сориночки любовной!
— Вор! — Напрасно ждешь! — Не выйду!
Буду спать, как повелела
Мне — от всей моей Обиды
Утешенье — Консуэла!
Москва, октябрь 1919
Але
«Ни кровинки в тебе здоровой…»
Ни кровинки в тебе здоровой. —
Ты похожа на циркового.
Вон над бездной встает, ликуя,
Рассылающий поцелуи.
Напряженной улыбкой хлещет
Эту сволочь, что рукоплещет.
Ни кровиночки в тонком теле, —
Все новиночек мы хотели.
Что, голубчик, дрожат поджилки?
Все как надо: канат — носилки.
Материнская антреприза.
Москва, октябрь 1919
«Упадешь — перстом не двину…»
Упадешь — перстом не двину.
Я люблю тебя как сына.
Всей мечтой своей довлея,
Не щадя и не жалея.
Я учу: губам полезно
Раскаленное железо,
Бархатных ковров полезней —
Гвозди — молодым ступням.
А еще в ночи беззвездной
Под ногой — полезны — бездны!
Первенец мой крутолобый!
Вместо всей моей учебы —
Материнская утроба
Лучше — для тебя была б.
Октябрь 1919
«Бог! — Я живу! — Бог! — Значит ты не умер…»
Бог! — Я живу! — Бог! — Значит ты не умер!
Бог, мы союзники с тобой!
А я — герольд с трубой.
Бог! Можешь спать в своей ночной лазури!
Твой дом стоит! — Я лбом встречаю бури,
Я барабанщик войск твоих.
Я твой горнист. — Сигнал вечерний
И зорю раннюю трублю.
Бог! — Я любовью не дочерней, —
Сыновне я тебя люблю.
Смотри: кустом неопалимым
Горит походный мой шатер.
Не поменяюсь с серафимом:
Я твой Господен волонтер.
Дай срок: взыграет Царь-Девица
По всем по селам! — А дотоль —
Пусть для других — чердачная певица
Октябрь 1919
«А человек идет за плугом…»
А человек идет за плугом
И строит гнезда.
Одна пред Господом заслуга:
Глядеть на звезды.
И вот за то тебе спасибо,
Что, цепенея,
Двух звезд моих не видишь — ибо
Нашел — вечнее.
Обман сменяется обманом,
Рахилью — Лия.
Все женщины ведут в туманы:
Я — как другие.
Октябрь 1919
Что любимое? — Не скажет.
И я тоже не скажу.
Только знаю, только знаю
— Шалой головой ручаюсь! —
Только знаю, только знаю,
Начинается на М.
— Море или мандарины?
Москва, октябрь 1919
«Чердачный дворец мой, дворцовый чердак…»
Чердачный дворец мой, дворцовый чердак!
Взойдите. Гора рукописных бумаг…
Так. — Руку! — Держите направо, —
Теперь полюбуйтесь, воссев на сундук,
Какую мне Фландрию вывел паук.
Не слушайте толков досужих,
Что женщина — может без кружев!
Ну-с, перечень наших чердачных чудес:
Здесь нас посещают и ангел, и бес,
И тот, кто обоих превыше.
Недолго ведь с неба — на крышу!
Вам дети мои — два чердачных царька,
С веселою музой моею, — пока
Вам призрачный ужин согрею, —
Покажут мою эмпирею.
— А что с Вами будет, как выйдут дрова?
— Дрова? Но на то у поэта — слова
Всегда — огневые — в запасе!
Нам нынешний год не опасен…
От века поэтовы корки черствы,
И дела нам нету до красной Москвы!
Глядите: от края — до края —
Вот наша Москва — голубая!
А если уж слишком поэта доймет
Московский, чумной, девятнадцатый год, —
Что ж, — мы проживем и без хлеба!
Недолго ведь с крыши — на небо.
Октябрь 1919
«Поскорее бы с тобою разделаться…»
Поскорее бы с тобою разделаться,
Юность — молодость, — эка невидаль!
Все: отселева — и доселева
Зачеркнуть бы крест на крест — наотмашь!
И почить бы в глубинах кресельных,
Меж небесных планид бесчисленных,
И учить бы науке висельной
Юных крестниц своих и крестников.
— Как пожар зажечь, — как пирог испечь,
Чтобы в рот — да в гроб, как складнее речь
На суду держать, как отца и мать
. . . . . . . . . . . . . . .продать.
Подь-ка, подь сюда, мой воробушек!
В том дому жемчуга с горошину.
Будет жемчуг . . . . . . . . . . . . . . .
А воробушек — на веревочке!
На пути твоем — целых семь планид,
Чтоб высоко встать — надо кровь пролить.
Лей да лей, не жалей учености,
Весельчак ты мой, висельченочек!
— Ну, а ты зачем? — Душно с мужем спать!
— Уложи его, чтоб ему не встать,
Да с ветрами вступив в супружество —
Берегись! — голова закружится!
И плетет — плетет . . . . . . . .паук
— «От румян-белил встал горбом — сундук,
Вся, как купол, красой покроешься, —
После виселицы — отмоешься!»
Так — из темных обвалов кресельных,
Меж небесных планид бесчисленных
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Юных висельников и висельниц.
Внук с пирушки шел, видит — свет зажжен,
. . . . . . . . . .в полу круг прожжен.
— Где же бабка? — В краю безвестном!
Прямо в ад провалилась с креслом!
Октябрь 1919
«Уходящее лето, раздвинув лазоревый полог…»
Уходящее лето, раздвинув лазоревый полог
(Которого нету — ибо сплю на рогоже — девятнадцатый год)
Уходящее лето — последнюю розу
— От великой любви — прямо на сердце бросило мне.
На кого же похоже твое уходящее лето?
На поэта?
— Ну нет!
На г . . . . . .д . . . . . .в . . . . . .!
Октябрь 1919
«А была я когда-то цветами увенчана…»
А была я когда-то цветами увенчана
И слагали мне стансы — поэты.
Девятнадцатый год, ты забыл, что я женщина…
Я сама позабыла про это!
Скажут имя мое — и тотчас же, как в зеркале
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И повис надо мной, как над брошенной церковью,
Тяжкий вздох сожалений бесплодных.
Так, в . . . . .Москве погребенная заживо,
Наблюдаю с усмешкою тонкой,
Как меня — даже ты, что три года охаживал! —
Обходить научился сторонкой.
Октябрь 1919
«Сам посуди: так топором рубила…»
Сам посуди: так топором рубила,
Что невдомек: дрова трещат — аль ребра?
А главное: тебе не согрубила,
А главное: <сама> осталась доброй.
Работала за мужика, за бабу,
А больше уж нельзя — лопнут виски!
— Нет, руку приложить тебе пора бы:
У человека только две руки!
Октябрь 1919
С.Э. («Хочешь знать, как дни проходят…»)
Хочешь знать, как дни проходят,
Дни мои в стране обид?
Две руки пилою водят,
Сердце — имя говорит.
Эх! Прошел бы ты по дому —
Знал бы! Так в ночи пою,
Точно по чему другому —
Не по дереву — пилю.
И чудят, чудят пилою
Руки — вольные досель.
И метет, метет метлою
Ноябрь 1919
«Дорожкою простонародною…»
Дорожкою простонародною,
Смиренною, богоугодною,
Идем — свободные, немодные,
Душой и телом — благородные.
Сбылися древние пророчества:
Где вы — Величества? Высочества?
Мать с дочерью идем — две странницы.
Чернь черная навстречу чванится.
Быть может — вздох от нас останется,
А может — Бог на нас оглянется…
Пусть будет — как Ему захочется:
Мы не Величества, Высочества.
Так, скромные, богоугодные,
Душой и телом — благородные,
Дорожкою простонародною —
Так, доченька, к себе на родину:
В страну Мечты и Одиночества —
Где мы — Величества, Высочества.
<1919>
Бальмонту
Пышно и бесстрастно вянут
Розы нашего румянца.
Лишь камзол теснее стянут:
Голодаем как испанцы.
Взять — скорее гору сдвинем!
И ко всем гордыням старым —
В вывернутой наизнанку
Мантии Врагов Народа
Утверждаем всей осанкой:
Жизни ломовое дышло
Спеси не перешибило
Скакуну. Как бы не вышло:
В Рай, под
