и рук!

— Мне и лука не надо — тебя одолеть,

И дубинкой простой обойдусь.

Но, оружьем сравнявшись с тобой, посмотрю,

Как со мною сравняешься, трус!

Побежал Робин Гуд в чащи самую глушь,

Обтесал себе сабельку в рост

И обратно помчал, издалече крича:

— Ну-ка, твой или мой будет мост?

Так, с моста не сходя, естества не щадя,

Будем драться, хотя б до утра.

Кто упал — проиграл, уцелел — одолел,

Такова в Ноттингэме игра.

— Разобью тебя в прах! — незнакомец в сердцах, —

Посмеются тебе — зайцы рощ!

Посередке моста сшиблись два молодца,

Зачастили дубинки, как дождь.

Словно грома удар был Робина удар:

Так ударил, что дуб задрожал!

Незнакомец, кичась: — Мне не нужен твой дар,

Отродясь никому не должал!

Словно лома удар был чужого удар, —

Так ударил, что дол загудел!

Рассмеялся Робин: — Хочешь два за один?

Я всю жизнь раздавал, что имел!

Разошелся чужой — так и брызнула кровь!

Расщедрился Робин — дал вдвойне!

Стал гордец гордеца, молодец молодца

Молотить — что овес на гумне!

Был Робина удар — с липы лист облетел!

Был чужого удар — звякнул клад!

По густым теменам, по пустым головам

Застучали дубинки, как град.

Ходит мост под игрой, ходит тес под ногой,

Даже рыбки пошли наутек!

Изловчился чужой и ударом одним

Сбил Робина в бегущий поток.

Через мост наклонясь: — Где ты, храбрый боец?

Не стряслась ли с тобою беда?

— Я в холодной воде, — отвечает Робин, —

И плыву — сам не знаю куда!

Но одно-то я знаю: ты сух, как орех,

Я ж, к прискорбью, мокрее бобра.

Кто вверху — одолел, кто внизу — проиграл,

Вот и кончилась наша игра.

Полувброд, полувплавь, полумертв, полужив,

Вылез — мокрый, бедняжка, насквозь!

Рог к губам приложил — так, ей-ей, не трубил

По шотландским лесам даже лось!

Эхо звук понесло вдоль зеленых дубрав,

Разнесло по Шотландии всей,

И явился на зов — лес стрелков-молодцов,

В одеяньи — травы зеленей.

— Что здесь делается? — молвил Статли Вильям

Почему на тебе чешуя?

— Потому чешуя, что сей добрый отец

Сочетал меня с Девой Ручья.

— Человек этот мертв! — грозно крикнула рать,

Скопом двинувшись на одного.

— Человек этот — мой! — грозно крикнул Робин,

И мизинцем не троньте его!

Познакомься, земляк! Эти парни — стрелки

Робингудовой братьи лесной.

Было счетом их семьдесят без одного,

Ровно семьдесят будет с тобой.

У тебя ж будет: плащ цвета вешней травы,

Самострел, попадающий в цель,

Будет гусь в небесах и олень во лесах.

К Робин Гуду согласен в артель?

— Видит Бог, я готов! — удалец, просияв. —

Кто ж дубинку не сменит на лук?

Джоном Маленьким люди прозвали меня,

Но я знаю, где север, где юг.

— Джоном Маленьким — эдакого молодца?!

Перезвать! — молвил Статли Вильям. —

Робингудова рать — вот и крестная мать,

Ну, а крестным отцом — буду сам.

Притащили стрелки двух жирнух-оленух,

Пива выкатили — не испить!

Стали крепким пивцом под зеленым кустом

Джона в новую веру крестить.

Было семь только футов в малютке длины,

А зубов — полный рот только лишь!

Кабы водки не пил да бородки не брил —

Был бы самый обычный малыш!

До сих пор говорок у дубов, у рябин,

Не забыла лесная тропа,

Пень — и тот не забыл, как сам храбрый Робин

Над младенцем читал за попа.

Ту молитву за ним, ноттингэмцы за ним,

Повторили за ним во весь глот.

Восприемный отец, статный Статли Вильям

Окрестил его тут эдак вот:

— Джоном Маленьким был ты до этого дня,

Нынче старому Джону — помин,

Ибо с этого дня вплоть до смертного дня

Стал ты Маленьким Джоном. Аминь.

Громогласным ура — раздалась бы гора! —

Был крестильный обряд завершен.

Стали пить-наливать, крошке росту желать:

— Постарайся, наш Маленький Джон!

Взял усердный Робин малыша-крепыша.

Вмиг раскутал и тут же одел

В изумрудный вельвет — так и лорд не одет! —

И вручил ему лук-самострел:

— Будешь метким стрелком, молодцом, как я сам,

Будешь службу зеленую несть,

Будешь жить, как в раю, пока в нашем краю

Кабаны и епископы есть.

Хоть ни фута у нас — всей шотландской земли,

Ни кирпичика — кроме тюрьмы,

Мы как сквайры едим и как лорды глядим.

Кто владельцы Шотландии? — Мы!

Поплясав напослед, солнцу красному вслед

Побрели вдоль ручьевых ракит

К тем пещерным жильям, за Робином — Вильям…

Спят… И Маленький Джон с ними спит.

Так под именем сим по трущобам лесным

Жил и жил, и состарился он.

И как стал умирать, вся небесная рать

Позвала его: — Маленький Джон!

Из испанской поэзии

Фредерико Гарсиа Лорка

Гитара

Начинается

Плач гитары,

Разбивается

Чаша утра.

Начинается

Плач гитары.

О, не жди от нее

Молчанья,

Не проси у нее

Молчанья!

Гитара плачет,

Как вода по наклонам — плачет,

Как ветра над снегами — плачет,

Не моли ее

О молчаньи!

Так плачет закат о рассвете,

Так плачет стрела без цели,

Так песок раскаленный плачет

О прохладной красе камелий,

Так прощается с жизнью птица

Под угрозой змеиного жала.

О, гитара,

Бедная жертва

Пяти проворных кинжалов!

Фредерико Гарсиа Лорка

Пейзаж

Масличная равнина

Распахивает веер.

Над порослью масличной

Склонилось небо низко,

И льются темным ливнем

Холодные светила.

На берегу канала

Дрожат тростник и сумрак,

А третий — серый ветер.

Полным-полны маслины

Тоскливых птичьих криков.

О, бедных пленниц стая!

Играет тьма ночная

Их длинными хвостами.

Фредерико Гарсиа Лорка

Селенье

На темени горном,

На темени голом —

Часовня.

В жемчужные воды

Столетие никнут

Маслины.

Расходятся люди в плащах,

А на башне

Вращается флюгер,

Вращается денно,

Вращается нощно,

Вращается вечно.

О, где-то затерянное селенье

В моей Андалусии

Слезной…

Фредерико Гарсиа Лорка

Пустыня

Прорытые временем

Лабиринты —

Исчезли.

Пустыня —

Осталась.

Несмолчное сердце —

Источник желаний —

Иссякло.

Пустыня —

Осталась.

Закатное марево

И поцелуи

Пропали.

Пустыня —

Осталась.

Умолкло, заглохло,

Остыло, иссякло,

Исчезло.

Пустыня —

Осталась.

Фредерико Гарсиа Лорка

Пещера

Из пещеры — вздох за вздохом,

Сотни вздохов, сонмы вздохов,

Фиолетовых на красном.

Глот цыгана воскрешает

Страны, канувшие в вечность,

Башни, врезанные в небо,

Чужеземцев, полных тайны…

В прерывающемся стоне

Голоса, и под высокой

Бровью — черное на красном.

Известковую пещеру

Дрожь берет. Дрожит пещера

Золотом. Лежит пещера —

В блеске — белая на красном —

Павою…

— Струит пещера

Слезы: белое на красном…

Из немецкой поэзии

Иоганн Вольфганг Гёте

«Кто с плачем хлеба не вкушал…»

Кто с плачем хлеба не вкушал,

Кто, плачем проводив светило,

Его слезами не встречал,

Тот вас не знал, небесные силы!

Вы завлекаете нас в сад,

Где обольщения и чары;

Затем ввергаете нас в ад:

Нет прегрешения без кары!

Увы, содеявшему зло

Аврора кажется геенной!

И остудить повинное чело

Ни капли влаги нет у всех морей вселенной!

Народные песни

«Что ты любовь моя…»

Что ты любовь моя —

Пора бы знать.

Приди в полночный час,

Скажи, как звать.

Приди в полночный час,

В полночный бой.

Спит матушка с отцом,

Мне спать — с тобой.

Рукою стукни в дверь!

На этот стук

Спросонья скажет мать:

— Еловый сук!

И в горенку скорей!

Скорей в постель!

Тебя теснее обовью,

Чем плющ и хмель.

Что ты любовь моя —

Пора бы знать.

Приди в полночный час,

Скажи, как звать.

«Как распознаю я твой дом…»

— Как распознаю я твой дом,

Скажи, разумница моя!

— Ходи по уличкам кругом,

Так и узнаешь, где мой дом.

Молчок! молчок!

Попридержи-ка язычок!

— Как мимо пса я проскользну,

Скажи, разумница моя!

— Псу ласковое слово брось,

И снова примется за кость.

Молчок! молчок!

Попридержи-ка язычок!

— Как я по лесенке взберусь,

Скажи, разумница моя!

— Сапожки на руки надень —

Не скрипнет ни одна ступень.

Молчок! молчок!

Попридержи-ка язычок!

— Как двёрочку твою найду,

Скажи, разумница моя!

— Нащупай на двери кольцо…

Подумают, что деревцо

Стучит… Молчок!

Попридержи-ка язычок!

— Как в горенку твою взойду,

Скажи, разумница моя!

— Рукою стеночку обшарь,

И будешь ты с ключом — ключарь.

Молчок! молчок!

Попридержи-ка язычок!

— Как попаду к тебе в кровать,

Скажи, разумница моя!

— Там ларь высокий под окном,

Я в том ларе сплю чутким сном…

Молчок! молчок!

Попридержи-ка язычок!

— А что мне делать поутру,

Скажи, разумница моя!

— Надень — что снял, забудь — что знал…

Свет всюду бел, а мир — не мал!

Молчок! молчок!

Попридержи-ка язычок!

Орешина

Гуляла девушка в лесу,

По кустикам плясала.

Зеленая ей на пути

Орешина предстала.

— Орешина! Сударыня!

С чего так зелена ты?

— Ах, девушка-красавица,

С чего так хороша ты?

— Коли и вправду хороша —

Ответ мой будет краток:

Ем белый хлеб и пью вино —

С того и хороша так.

— Что белый хлеб твоей красе —

С него и хороша так, —

То для моей листвы — роса:

С нее и зелена так.

Ешь белый хлеб и пьешь вино?

И спишь ты, видно, сладко!

Где твой девический венок?

У милого в кроватке!

— Орешина! Сударыня!

Твой сказ тебя загубит!

Три рослых брата у меня,

Они тебя порубят.

— Сруби орешину зимой —

Весной опять ростки даст.

Утратит девушка венок —

До гробовой доски уж!

«Мне белый день чернее ночи…»

Мне белый день чернее ночи, —

Ушла любимая с другим!

Мне думалось, что я — любим!

Увы, увы, увы, увы!

Не я любим — ушла с другим!

Что толку мне в саду прекрасном,

Что мне жасмин и розмарин,

Раз их срываю не один —

Цветы — которым, цветы — которым

Лишь я — законный господин!

Что толку мне в устах румяных, —

Будь то коралл, будь то рубин, —

Раз их целую не один —

Уста — которым, уста — которым

Лишь я — законный господин!

Придут клобучники-монахи,

Заплачет колокол: динь-динь!

Поволокут меня с перин

С прощальным хором — в тот сад, в котором

Лишь червь — законный господин!

Жениховы частушки

Пляшут зайцы на лужайке,

Пляшут мошки на лозе.

Хочешь разума в хозяйстве —

Не женись на егозе!

Вся-то в лентах, вся-то в блестках,

Всему свету госпожа!

Мне крестьяночку подайте,

Что как булочка свежа!

Мама, во мгновенье ока

Сшей мне с напуском штаны!

Чтобы, как у герра Шмидта,

Были икры в них стройны!

Как на всех зубами лязгал —

Не приласкан был ни разу.

Прекратил собачий лязг —

Нет отбою мне от ласк!

Рвал им косы, рвал им юбки —

Все девчонки дули губки.

Обуздал свой норов-груб —

Нет отбою мне от губ!

Хочешь в старости почета —

Раньше старших не садись!

Хочешь красного потомства —

С красной девицей сходись!

За свекровьиной кроватью

— Точно ближе не могли! —

Преогромный куль с рублями —

Сплю и вижу те рубли.

А за тестевой конторкой —

До чего сердца грубы —

Преогромная дубина.

Для чего в лесах — дубы?!

Доныне о бедных детях

Доныне о бедных детях

Есть толк у подводных трав.

Друг к другу рвались напрасно:

Их рознил морской рукав.

— Мил-друже! Плыви — отважься!

Мил-друже! Седлай волну!

Тебе засвечу три свечки —

Вовек не пойдешь ко дну.

Подслушала их монашка,

Раздула щеку-бледну,

Задула монашка свечки,

Мил-друже пошел ко дну.

А день наступал — воскресный,

Всем людям хотелось петь,

Одна только королевна

На свет не могла глядеть.

— О, мати, — молвила, — мати!

Никак не раскрою век.

Пусти меня прогуляться

На взморье, на желтый брег!

— Ах, дочка, — молвила, — дочка!

Неладно гулять одной.

Поди разбуди меньшую

Сестрицу — пойдет с тобой.

— Моя меньшая сестрица —

Резвушка, дитя-мало:

На каждый цветочек льстится —

А сколько их расцвело!

— О, мати, — молвила, — мати!

В очах — все вещи слились…

Пусти меня прогуляться

На взморье, на желтый мыс!

— Ах, дочка, — молвила, — дочка!

Неладно гулять одной.

Поди, разбуди-ка братца

Меньшого — пойдет с тобой.

— Ах, мати, меньшой мой братец

До спутника не дорос:

Он в каждую чайку целит, —

А сколько их развелось!

— О, мати, — молвила, — мати!

Мне сердце — мука сожгла!

Пусть люди идут к обедне,

Пойду — где пена бела.

Отправилась мать к обедне,

А дочь — где пена бела.

Гуляла она, гуляла —

На рыбаря набрела.

— Ах, рыбарь, любезный рыбарь!

Глянь — с перстнем моя рука!

Закинь свои сети в море

И вылови мне дружка!

Забросил он сети в море,

Забрасывал их стократ,

Сто раз опускал, в сто первый

Несут его сети — клад.

Сняла королевна с пальца

Кольцо драгоценных руд.

— Возьми его, милый рыбарь!

Спасибо тебе за труд.

Сняла королевна, плача,

С макушки венец зубчат.

— Возьми его, милый рыбарь!

Спасибо тебе за клад.

Как водоросль морская,

Любимого обвила…

— Забудьте, отец и мати,

Что дочка у вас была!

Девическая могила

(стихи неустановленного поэта)

Никому я не открою,

А тебя на свете — нет,

Как сроднился я с тобою

За семь юношеских лет.

Ну и годы! — Семь