Прямо-таки — паруса была!
По зеленям, где земля смеялась, —
Прежде была — океана дном! —
На парусах тех душа сбиралась
Плыть — океана за окоём!
(Как топорщился и как покоился
В юной зелени — твой белый холст!)
Спутник в белом был — и тонок в поясе,
Тонок в поясе, а сердцем — толст!
Не разведенная чувством меры —
Не уступалось — души за дурь?
Отяжелевшего без причины
Спутника я, как дитя, вела.
Спутницы смелая паутина
И вдруг — огромной рамой
К живому чуду — Аз —
Подписанному — мрамор:
Сводящие. (В сей рамке
Останусь вся — везде.)
He к ферме и не к замку,
А сами по себе —
Ворота… Львиной пастью
Пускающие — свет.
(Двойной)…
Счастье? Но это же там, — на Севере —
Где-то — когда-то — простыл и след!
Счастье? Его я искал в клевере,
На четвереньках! четырех лет!
Четырехлистником! В полной спорности:
Счастье? Но им же — коровы кормятся
И развлекается детвора
Четвероногая, в жвачном обществе
Двух челюстей, четырех копыт.
Счастье? Да это ж — ногами топчется,
А не воротами предстоит!
Потом была колода —
Колодца. Басня — тá:
Поток воды холодной
Колодезной — у рта —
Ей рта, как моря — мне,
И всё не попадала
Вода — как в странном сне,
Как бы из вскрытой жилы
Хлеща на влажный зём.
И мимо проходила
Вода, как жизни — сон…
И, утеревши щеки,
Колодцу — Знаю, друг,
Что сильные потоки —
Сверх рта и мимо рук
Идут!..
* * *
И какое-то дерево облаком целым —
— Сновиденный, на нас устремленный обвал…
«Как цветная капуста под соусом белым!» —
Улыбнувшись приятно, мой спутник сказал.
Этим словом — гуда громовее, чем громом
Пораженная, прямо сраженная в грудь:
— С мародером, с ворóм, но не дай с гастрономом,
Боже, дело иметь, Боже, в сене уснуть!
Мародер оберет — но лица не заденет,
Живодер обдерет — но душа отлетит.
Гастроном ковырнет — отщипнет — и оценит —
И отставит, на дальше храня аппетит.
Мои кольца — не я: вместе с пальцами скину!
Моя кожа — не я: получай на фасон!
Гастроному же — мозг подавай, сердцевину
Сердца, трепет живья, истязания стон.
Мародер отойдет, унося по карманам —
Кольца, цепи — и крест с отдышавшей груди.
Зубочисткой кончаются наши романы
С гастрономами.
Помни! И в руки — нейди!
Ты, который так царственно мог бы — любимым
Быть, бессмертно-зеленым (подобным плющу!) —
Неким цветно-капустным пойдешь анонимом
По устам: за цветущее дерево — мщу.
Поэма о царской семье
(фрагменты)
1
. . . . . .ежевика,
Плети, плетень.
Возле люльки — глади-ка —
Вторая тень:
Грудь кумашная, шерсть богатая:
Нянька страшная, бородатая.
. . . . . . . . . . . . . . .
Сапогом следит.
В колыбель — дитю
Бородой глядит.
— Свернись катышком,
Заткнись пробочкой!
А нý, матушка!
А нý, кровушка!
А нý, . . . . . .!
А нý, милушка!
Теки, кровушка,
Домой — в жилушки.
Так на сем тебе слове —
(А еще не уймется —
Еще покличь!)
Ла — зорь,
Сни — игирь
2
И опять — стопудовым жерновом
Половина — какого черного?
— В голубые пруды атласные —
Часа — царствованья — сплошь красного!
Настоящего Моря Красного!
От Ходынского Поля красного
До веселого и красивого
Алексея Кровоточивого
На последнюю каплю — щедрого!
Половина — давно ли первого? —
Осиянного и весеннего —
Часа — царствованья — последнего
На Руси…
Не страшитесь: жив…
Обессилев — устав — изныв
Спит Наследник всея Руси.
3
Аня с круглыми плечами,
Аня с пухлыми щеками
Сдобных булочек молочных,
Потолочных
Ангелочков.
Брови дугою,
Румянец до пуговок.
Между одной — и другою
И другом их
4
Вот — двое. В могучих руках — караван.
Проходят, кивают. И я им киваю.
Россия! Не ими загублена — эти
Большие, святые, невинные дети,
Обманутые болтунами столицы.
Какие открытые славные лица
Отечественные. Глаза — нашей Ани!..
Не плачу. Боюсь замочить вышиванье, —
— Зеленые ветки, Анютины глазки —
Для Матери здешней тружусь Абалакской —
Да смилостивится… С приветом и с хлебом
Давно уже скрылись, а всё еще следом
Киваю…
(И слезы на пяльцы, и слезы на пальцы,
И слезы на кольца!..) О, Господи, сколько!
Доколе — и сколько?.. О, Господи, сжалься
Над малыми сими! Прости яко — вору…
Сестре Серафиме — сестра Феодора.
5
Молитва на коре.
Не знала та береза,
Дороги на краю,
Что в лютые морозы
Затем красу свою
— Сибирскую «корицу» —
Белила и спасала —
На ней письмо писала
— За всё благодарю —
Небесному Царю.
Не знала та дорога,
С березой на краю,
Старик — ножом — кору
Срезал. — Чтоб в келье тесной,
Рукою домовитой,
Германская принцесса —
Славянскую молитву
Чертила на листке
Сибирской бересты.
О чем она просила,
Канавы на краю…
Молитва за Россию:
За родину — твою —
Мою… От мхов сибирских
По кипарисы Крыма:
За каждого злобивца —
Тому, кто на Горе —
Молитва на коре…
Стояла та береза —
России на краю,
— За тын, за плен, за слезы —
За всё благодарю.
А если мало — плену,
А если много — тыну…
Сам назови мне цену…
А если скажешь: сына
Под кончиком пера
Коробится кора…
Стояла та Россия —
Обрыва на краю.
— И если скажешь — Сына…—
За всё благодарю,
* * *
Горит, горит береста…
Летит, летит молитва…
Осталась та береста
В веках — верней гранита.
1929–1936
Поэмы-сказки
Как у молодой змеи — да старый ýж,
Как у молодой жены — да старый муж,
Морда тыквой, живот шаром, дышит — терем дрожит,
От усов-то перегаром на сто верст округ разит.
Как у мачехи у младенькой — сынок в потолок,
Не разбойничек, не всадничек, не силач, не стрелок,
Вместо щек — одни-то впадинки, губы крепко молчат.
Как в дворцовом палисадничке гусли за полночь бренчат…
Поведешь в его сторонку оком —
Смотрит в стену.
Дай-ка боком
Да задену!
Ночь первая
Спит Царевич, распростерся,
Спит, не слышит ничего,
Ровно палочкой уперся
Месяц в личико его.
Соврала, что палочкой:
Перстом светлым, пальчиком.
И стоит бабенка шалая
Над мальчиком.
«Скрытные твои ресницы, —
Без огня сожжена!
Отчего я не девица,
А чужая жена!
Отчего-то людям спится,
А мне плачется!
Отчего тебе не мать родная
Я, а мачеха?
На кроваточке одной
С головеночкой льняной
Ребеночек мой!
Молчи, пес цепной!
Не реви, царь морской!
Проходи, сон дурной!
Ребеночек — мой!
Да как не сварится?
Как на личико твое цветочное
Не зариться?
Для одной твоей лежанки
Я на свет рождена.
Я царевичу служанка —
Не царёва жена.
Обдери меня на лыко,
Псам на ужин изжарь!
Хошь, диковинный с музыкой
Заведу — кубáрь?
Гляжу в зеркальце, дивлюся:
Али грудь плоска?
Хочешь, два тебе — на бусы —
Подарю глазка?
Не введу в расход, — задаром!»
— К взрослым пасынкам — нестарым
* * *
«Дай подушечку поправлю!»
— Я сам примощусь! —
«Как же так тебя оставлю?»
— Я и сам обойдусь! —
«Ай пониже? Aй повыше?»
— Мне твой вид постыл! —
Звоном пó морю уплыл.
Али ручки не белы?»
«Али губки не алы?»
— В море зори алей! —
«Али грудь не высока?»
— Мне что грудь — что доска! —
— Постеля узка! —
«Коль и впрямь она узка — свернусь в трубочку!
Говорливые мои шелка? — скину юбочку!
Все, что знала, позабыла нынче зá ночь я:
Я крестьяночка, твоей души служаночка!»
Опять всё то же:
Всё: негоже, да не трожь,
Не трожь, негоже!
«Али личиком и впрямь не бела?»
— Не страми родство, да брось озорство! —
«Ох, зачем тебя не я родила?»
— Мне не надо твоего — ничего! —
«Ох, височки, волосочки мои!»
— Корабельные досочки мои! —
* * *
Поздний свет в ночи, да треньканье струн…
Три свечи зажег — да вниз головой,
Да псалмы поет на лад плясовой.
На угодничков плюет, давит мух,
Черных сродничков своих славит вслух.
— Распотешь себя, душа, распотешь! —
Над лампадочкой святой клонит плешь.
— Слюнка, слюнка моя, верный плевок!
Ты в лампадочке моей — поплавок.
Я недаром старичок-колдунок:
Не царевичев ли вижу челнок?
Шея лебедем, высок, белогруд,
В нем Царевич мой, и я с ним сам-друг.
Всколыхнулася лазурная рябь:
К нам на гусельный на звон — Жар-Корабь!
Подивись со мной, пророк Моисей!
Купины твоей прекрасной — красней!
Посередке же, с простертой рукой —
Не то Ангел, не то Воин какой.
Что за притча? Что за гость-за-сосед?
Не то в латы, не то в ризы одет!
С корабля кладет две легких доски,
Да Царевичу дает две руки.
Всполохнулся мой Царевич — погиб! —
Половицы тут в ночи: скрип да скрип,
Голосочек тут в ночи: «Дядь, а дядь!
Научи меня, старик, колдовать!
Опостылела царёва кровать!
Я с Царевичем хочу ночевать».
— Что ты, матушка, кто ж с пасынком спит? —
«Царь с бутылкою в обнимку храпит.
Ты царевичеву кровь развяжи:
Коршунком ко мне на грудь положи!»
Усмехнулся в бороденку старик:
Хоть царица, а проста на язык!
Ночевать одной, поди, невтерпеж!..
— Что ж, краса, мне за работу кладешь?
«Положу тебе шесть сот соболей».
— Мне плевочек твой единый милей!
«Скат заморского сукна на кафтан».
— Из сукна того скатай сарафан!
«Так червонцев нагружу чугунок».
— Дешев, дешев тебе царский сынок!
Приклонись ко мне, Царица, ушком,
Цену сам тебе скажу шепотком. —
Помертвела ровно столб соляной,
Д’как сорвется, д’как взовьется струной,
Как плевком ему да вызвездит лоб!..
«Хам! Охальник! Худородный холоп!
Целовать тебя — повешусь допрежь!»
Старикашка ничего, вытер плешь:
— Хочешь проку, красоты не жалей!
Погляди-ка ты в лампадный елей!
Дунь и плюнь! Сделай рябь!
Что ты видишь? — «Корабь.
Без гребцов-парусов,
Само море несет».
— Ну-кось? — «Чтой-то темно».
— Плюнь на самое дно!
Ну-кось? — «Ходко бежит!
Кто-то в лежку лежит:
— Светел пасынок мой!»
Смотрит в синюю гладь.
— Перстень в маслице брось!
Ну-кось? — «Рученьки врозь.
Бусы в левой руке,
Гусли в правой руке.
Привалился к корме.
Думу держит в уме».
— Топни правой ногой!
Что ты видишь? — «Другой
В синеморскую хлябь
Выплывает корабь.
В сини-волны в упор
Грудь высокую впер.
Посередке — костер,
Пурпуровый шатер».
Ну-кось! Зорче гляди! —
«Душу сперло в груди!
Дева всех впереди!
Великановый рост,
Головою до звезд,
Месяц в ухе серьгой…»
— Топни левой ногой! —
Левой ножкой топнула,
Да как охнет, взглянув!
Да как навзничь грохнется,
Колен не согнув!
Да как затылком чокнется
С заслонкой печной! —
Подсмотрел в окошечко
* * *
— Ох вы, бабьи дела келейные! —
Положил свою кладь на лавочку.
— Вынь из ближнего, из нашейного
Из платочка сваво — булавочку.
Ты упрись ею в грудь высокую,
Напои ее кровью досыта.
А пленишь молодого сокола,
Помяни и меня, красоточка! —
Дерганула рукою спешною:
Грудь раскинулась — цветом яблочным!
Вынимает из тела грешного
Пурпурóвую — всю — булавочку:
«Всю до капли кровь
За его любовь!
Всю из жилок прочь
За одну за ночь!»
Тот булавку враз
Ртом клыкастым — хвать!
— Как начнет в волнах
И вколи ему змейку в шиворот,
Чтобы вся их любовь — навыворот!
От булавки той — будет крепко спать,
Она звать его, а он пуще спать…
Ляжет парень смирней травиночки,
От кровиночки-булавиночки.
Вру — оставь в руке
Бороденки клок! —
А она в тоске:
«Получай залог!»
И, прильнув к бороде взъерошенной,
В ночь — с улыбочкой перекошенной.
* * *
Как лебедь крылья разбросал;
«Всё отдал бы, весь сан престольный,
Кто бы мне душу распростал!
Не естся яблочко румяно,
Не пьются женские уста,
Все в пурпурóвые туманы
Уводит синяя верста.
Каким правителем вам буду,
Каким героем-силачом —
Я, гусляришка узкогрудый,
Не понимающий ни в чем!
Как с конницей-свяжусь-пехотой,
Когда до бабы не охоч!»
И, опершись на локоточек,
* * *
А за дверью скреб да скреб…
«Дядька, ты?»
Светлый колос мой, опять клонишь лоб?
Слабый голос твой меня силком приволок!
Что ж не
