возвышены Бедою,
Ты – маленькой была, я – молодою.
2. «О бродяга, родства не помнящий…»
О бродяга, родства не помнящий –
Сердце пело. – Из нежной комнаты
Я в метель тебя увела.
И твой голос в метельной мгле:
– «Остригите мне, мама, волосы!
Они тянут меня к земле!»
Ноябрь 1919
Вот она, разлука двух
Сродных вдохновений!
Жалко мне, когда в печи
Жар, – а ты не видишь!
В дверь – звезда в моей ночи! –
Не взойдешь, не выйдешь!
Платьица твои висят,
На окне чердачном – сад
Расцветает – тщетно.
Голуби в окно стучат, –
Скучно с голубями!
Мне ветра привет кричат, –
Бог с ними, с ветрами!
Не сказать ветрам седым,
Стаям голубиным –
Чудодейственным твоим
Голосом: – Марина!
Ноябрь 1919
Марина Цветаева. С портрета работы М. Нахман. 1913 г.
«Звезда над люлькой – и звезда над гробом!..»
Звезда над люлькой – и звезда над гробом!
А посредине – голубым сугробом –
Большая жизнь. – Хоть я тебе и мать,
Мне больше нечего тебе сказать,
Звезда моя!..
4 января 1920,
Кунцево – Госпиталь
Психея
Пунш и полночь. Пунш – и Пушкин,
Бальных башмачков по хриплым
Половицам. И – как призрак –
В полукруге арки – птицей –
Бабочкой ночной – Психея!
Шепот: «Вы еще не спите?
Я – проститься…» Взор потуплен.
За грядущие проказы
Этой ночи?) Каждый пальчик
Ручек, павших Вам на плечи,
По сто раз перецелован.
И на цыпочках – как пери! –
Пируэтом – привиденьем –
Выпорхнула.
Вновь впорхнула: «Что за память!
Позабыла опахало!
Опоздаю… В первой паре
Полонеза…»
Плащ накинув
На одно плечо – покорно –
Под руку поэт – Психею
По трепещущим ступенькам
Провожает. Лапки в плед ей
Сам укутал, волчью полость
Сам запахивает… – «С Богом!»
А Психея,
К спутнице припав – слепому
Пугалу в чепце – трепещет:
Не прожег ли ей перчатку
Ниспаденье на персидский
Бального пустая пена
В пыльном зеркале…
Начало марта 1920
<Н.Н.В.>
17. «Пригвождена к позорному столбу…»
Пригвождена к позорному столбу
Славянской совести старинной,
С змеею в сердце и с клеймом на лбу,
Я утверждаю, что – невинна.
Я утверждаю, что во мне покой
Причастницы перед причастьем.
Что не моя вина, что я с рукой
По площадям стою – за счастьем.
Пересмотрите все мое добро,
Скажите – или я ослепла?
Где золото мое? Где серебро?
В моей руке – лишь горстка пепла!
И это все, что лестью и мольбой
Я выпросила у счастливых.
И это все, что я возьму с собой
В край целований молчаливых.
23. «Кто создан из камня, кто создан из глины…»
Кто создан из камня, кто создан из глины, –
А я серебрюсь и сверкаю!
Мне дело – измена, мне имя – Марина,
Я – бренная пена морская.
Кто создан из глины, кто создан из плоти –
Тем гроб и надгробные плиты…
– В купели морской крещена – и в полете
Своем – непрестанно разбита!
Сквозь каждое сердце, сквозь каждые сети
Пробьется мое своеволье.
Меня – видишь кудри беспутные эти? –
Земною не сделаешь солью.
Дробясь о гранитные ваши колена,
Я с каждой волной – воскресаю!
Да здравствует пена – веселая пена –
Высокая пена морская!
23 мая 1920
Песенки из пьесы «Ученик»
9. «Вчера еще в глаза глядел…»
Вчера еще в глаза глядел,
А нынче – все косится в сторону!
Вчера еще до птиц сидел, –
Все жаворонки нынче – вороны!
Я глупая, а ты умен,
Живой, а я остолбенелая.
О, вопль женщин всех времен:
«Мой милый, что тебе я сделала?!»
Вода, – в крови, в слезах умылася!
Не ждите ни суда, ни милости.
Увозят милых корабли,
Уводит их дорога белая…
И стон стоит вдоль всей земли:
«Мой милый, что тебе я сделала?»
Вчера еще – в ногах лежал!
Равнял с Китайскою державою!
Враз обе рученьки разжал, –
Жизнь выпала – копейкой ржавою!
Детоубийцей на суду
Стою – немилая, несмелая.
Я и в аду тебе скажу:
«Мой милый, что тебе я сделала?»
Спрошу я стул, спрошу кровать:
«За что, за что терплю и бедствую?»
«Отцеловал – колесовать:
Другую целовать», – ответствуют.
Жить приучил в самом огне,
Сам бросил – в степь заледенелую!
Вот что ты, милый, сделал мне!
Мой милый, что тебе – я сделала?
Все ведаю – не прекословь!
Вновь зрячая – уж не любовница!
Где отступается Любовь,
Там подступает Смерть-садовница.
В срок яблоко спадает спелое…
– За все, за все меня прости,
Мой милый, – что тебе я сделала!
14 июня 1920
Евреям
Так бессеребренно – так бескорыстно,
Как отрок – нежен и как воздух синь,
Приветствую тебя ныне и присно
Во веки веков. – Аминь.
Двойной вражды в крови своей поповской
И шляхетской – стираю письмена.
Приветствую тебя в Кремле московском,
Чужая, чудная весна!
Кремль почерневший! Попран! – Предан! –
Продан!
Над куполами воронье кружит.
Перекрестясь – со всем простым народом
Я повторяла слово: жид.
И мне – в братоубийственном угаре –
Крест православный – Бога затемнял!
Но есть один – напрасно имя Гарри
На Генриха он променял!
Ты, гренадеров певший в русском поле,
Ты, тень Наполеонова крыла, –
И ты жидом пребудешь мне, доколе
Не просияют купола!
Май 1920
«В подвалах – красные окошки…»
В подвалах – красные окошки.
Визжат несчастные гармошки, –
Как будто не было флажков,
Мешков, штыков, большевиков.
Так русский дух с подвалом сросся, –
На Красной площади – гробов,
Ни обезглавленных гербов.
……ладонь с ладонью –
Так наша жизнь слилась с гармонью.
Как будто Интернационал
У нас и дня не гостевал.
Август 1920
Петру
Вся жизнь твоя – в едином крике
– На дедов – за сынов!
Нет, Государь Распровеликий,
Распорядитель снов,
Не на своих сынов работал, –
Бесам на торжество! –
С обличья своего.
Не ты б – все по сугробам санки
Тащил бы мужичок.
Не гнил бы там на полустанке
Не ладил бы, лба не подъемля,
Ребячьих кораблев –
Вся Русь твоя святая в землю
Не шла бы без гробов.
Ты под котел кипящий этот –
Сам подложил углей!
Родоначальник – ты – Советов,
Ревнитель Ассамблей!
Родоначальник – ты – развалин,
Тобой – скиты горят!
Твоею же рукой провален
Соль высолил, измылил мыльце –
Державного однофамильца
Но нет! Конец твоим затеям!
– На Интернацьонал – за терем!
За Софью – на Петра!
Август 1920
Было дружбой, стало службой.
Подыхает наша дружба:
Я тебе не дар, а долг!
Заедай верстою версту,
Отсылай версту к версте!
Перегладила по шерстке, –
Стосковался по тоске!
Не взвожу тебя в злодеи, –
Ненасытностью своею
Перекармливаю всех!
Чем на вас с кремнем-огнивом
В лес ходить – как Бог судил, –
К одному бабье ревниво:
Чтобы лап не остудил.
Удержать – перстом не двину:
Уноси свои седины,
Прощевай, седая шкура!
И во сне не вспомяну!
Новая найдется дура –
Верить в волчью седину.
Октябрь 1920
«Любовь! Любовь! И в судорогах, и в гробе…»
Любовь! Любовь! И в судорогах, и в гробе
Насторожусь – прельщусь – смущусь – рванусь.
О милая! – Ни в гробовом сугробе,
Ни в облачном с тобою не прощусь.
И не на то мне пара крыл прекрасных
Дана, чтоб на сердце держать пуды.
Спеленутых, безглазых и безгласных
Я не умножу жалкой слободы.
Нет, выпростаю руки! – Стан упругий
Единым взмахом из твоих пелен
– Смерть – выбью! Верст на тысячу в округе
Растоплены снега и лес спален.
И если все ж – плеча, крыла, колена
Сжав – на погост дала себя увесть, –
То лишь затем, чтобы, смеясь над тленом,
Стихом восстать – иль розаном расцвесть!
Около 28 ноября 1920
«Знаю, умру на заре! На которой из двух…»
Знаю, умру на заре! На которой из двух,
Вместе с которой из двух – не решить по заказу!
Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел потух!
Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу!
Пляшущим шагом прошла по земле! – Неба дочь!
С полным передником роз! – Ни ростка не наруша!
Знаю, умру на заре! – Ястребиную ночь
Бог не пошлет по мою лебединую душу!
Нежной рукой отведя нецелованный крест,
В щедрое небо рванусь за последним приветом.
Прорезь зари – и ответной улыбки прорез…
Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!
Москва, декабрь 1920
От Ильменя – до вод Каспийских
Плеча рванулись вширь.
Бьет по щекам твоим – российский
Дремучие – по всей по крепкой
Башке – встают леса.
А руки – лес разносят в щепки,
Лишь за топор взялся!
Два зарева: глаза и щеки.
– Эх, уж и кровь добра! –
Глядите-кось, как руки в боки,
Встал посреди двора!
Весь мир бы разгромил – да проймы
Жмут – не дают дыхнуть!
Широкой доброте разбойной
Смеясь – вверяю грудь!
И земли чуждые пытая,
– Ну, какова, мол, новь? –
Смеюсь, – все ты же, Русь святая,
Малиновая кровь!
31 января 1921
Роландов рог
Как нежный шут о злом своем уродстве,
Я повествую о своем сиротстве…
За князем – род, за серафимом – сонм,
За каждым – тысячи таких, как он,
Чтоб, пошатнувшись, – на живую стену
Упал и знал, что – тысячи на смену!
Солдат – полком, бес – легионом горд.
За вором – сброд, а за шутом – всё горб.
Так, наконец, усталая держаться
Сознаньем: перст и назначеньем: драться,
Под свист глупца и мещанина смех –
Одна из всех – за всех – противу всех! –
Стою и шлю, закаменев от взлету,
Сей громкий зов в небесные пустоты.
И сей пожар в груди тому залог,
Что некий Карл тебя услышит, рог!
Март 1921
«Как закон голубиный вымарывая…»
Как закон голубиный вымарывая, –
Руку судорогой не свело, –
А случилось: заморское марево
Русским заревом здесь расцвело.
Два крыла свои – эвот да эвона –
…………………. истрепала любовь…
Что из правого-то, что из левого –
Одинакая пролита кровь…
Два крыла православного складеня –
……………………. промеж ними двумя –
А понять ничего нам не дадено,
Голубиной любви окромя…
Эх вы правая с левой две варежки!
Та же шерсть вас вязала в клубок!
Дерзновенное слово: товарищи
Сменит прежняя быль: голубок.
Побратавшись да левая с правою,
Встанет – всем Тамерланам на грусть!
В струпьях, в язвах, в проказе – оправдана,
Ибо есть и останется – Русь.
13 марта 1921
Сказать – задумалась о чем?
В дождь – под одним плащом,
В ночь – под одним плащом, потом
В гроб – под одним плащом.
1. «Быть мальчиком твоим светлоголовым…»
Быть мальчиком твоим светлоголовым,
– О, через все века! –
За пыльным пурпуром твоим брести в суровом
Плаще ученика.
Улавливать сквозь всю людскую гущу
Душой, дыханием твоим живущей,
Как дуновеньем – плащ.
Победоноснее Царя Давида
Чернь раздвигать плечом.
От всех обид, от всей земной обиды
Служить тебе плащом.
Тем, кто во сне – не спит.
При первом чернью занесенном камне
Уже не плащ – а щит!
(О, этот стих не самовольно прерван!
Нож чересчур остер!)
И – вдохновенно улыбнувшись – первым
15 апреля 1921
2. «Есть некий час – как сброшенная клажа…»
Тютчев.
Есть некий час – как сброшенная клажа:
Когда в себе гордыню укротим.
Час ученичества, он в жизни каждой
Торжественно-неотвратим.
Высокий час, когда, сложив оружье
К ногам указанного нам – Перстом,
Мы пурпур Воина на мех верблюжий
Сменяем на песке морском.
О, этот час, на подвиг нас – как Голос
Вздымающий из своеволья дней!
О, этот час, когда как спелый колос
Мы клонимся от тяжести своей.
И колос взрос, и час веселый пробил,
И жерновов возжаждало зерно.
Закон! Закон! Еще в земной утробе
Мной вожделенное ярмо.
Час ученичества! Но зрим и ведом
Другой нам свет, – еще заря зажглась.
Благословен ему грядущий следом
Ты –
