загон. Гуси предпочтительно любят хлеб безосый, как-то: гречу, овес и горох, но если не из чего выбирать, то едят и всякий. Почти до темной ночи изволят они продолжать свой долгий ужин; но вот раздается громкое призывное гоготание стариков; молодые, которые, жадно глотая сытный корм, разбрелись во все стороны по хлебам, торопливо собираются в кучу, переваливаясь передами от тяжести набитых не в меру зобов, перекликаются между собой, и вся стая с зычным криком тяжело поднимается, летит тихо и низко, всегда по одному направлению, к тому озеру или берегу реки, или верховью уединенного пруда, на котором она обыкновенно ночует. Прилетев на место, гуси шумно опускаются на воду, распахнув ее грудью на обе стороны, жадно напиваются и сейчас садятся на ночлег, для чего выбирается берег плоский, ровный, не заросший ни кустами, ни камышом, чтоб ниоткуда не могла подкрасться к ним опасность. От нескольких ночевок большой стаи примнется, вытолочется трава на берегу, а от горячего их помета покраснеет и высохнет. Гуси завертывают голову под крыло, ложатся, или лучше сказать, опускаются на брюхо и засыпают. Но старики составляют ночную стражу и не спят поочередно или так чутко дремлют, что ничто не ускользает от их внимательного слуха. При всяком шорохе сторожевой гусь тревожно загогочет, и все откликаются, встают, выправляются, вытягивают шеи и готовы лететь; но шум замолк, сторожевой гусь гогочет совсем другим голосом, тихо, успокоительно, и вся стая, отвечая ему такими же звуками, снова усаживается и засыпает. Так бывает не один раз в ночь, особенно уже в довольно длинные сентябрьские ночи. Если же тревога была не пустая, если точно человек или зверь приблизится к стае, быстро поднимаются старики, и стремглав бросаются за ними молодые, оглашая зыбучий берег и спящие в тумане воды и всю окрестность таким пронзительным, зычным криком, что можно услышать его за версту и более… И вся эта тревога бывает иногда от хорька и даже горностая, которые имеют наглость нападать на спящих гусей. Когда же ночь проходит благополучно, то сторожевой гусь, едва забелеет заря на востоке, разбудит звонким криком всю стаю, и она снова, вслед за стариками, полетит уже в знакомое поле и точно тем же порядком примется за ранний завтрак, какой наблюдала недавно за поздним ужином. Снова набиваются едва просиженные зобы, и снова по призывному крику стариков, при ярких лучах давно взошедшего солнца, собирается стая и летит уже на другое озеро, плесо реки или залив пруда, на котором проводит день…»[9]
«В исходе марта начнет сильно пригревать солнышко, разогреется остывшая кровь в косачах, проснется безотчетное стремление к совокуплению с самками, и самцы начинают токовать, то есть, сидя на деревьях, испускать какие-то глухие звуки, изредка похожие на гусиное шипение, а чаще на голубиное воркованье или бормотанье, слышное весьма далеко в тишине утренней зари, на восходе солнца. Вероятно, многим удавалось слышать, не говоря об охотниках, «вдали тетеревов глухое токованье»,[10] и, верно, всякий испытывал какое-то неопределенное, приятное чувство. В самих звуках ничего нет привлекательного для уха, но в них бессознательно чувствуешь и понимаешь общую гармонию жизни в целой природе… Итак, косач пускается токовать: сначала токует не подолгу, тихо, вяло, как будто бормочет про себя, и то после сытного завтрака, набивши полный зоб надувающимися тогда древесными почками. Потом, с прибавлением теплоты воздуха, с каждым днем токует громче, дольше, горячее и, наконец, доходит до исступления: шея его распухает; перья на ней поднимаются, как грива, брови, спрятанные во впадинках, прикрытые в обыкновенное время тонкой сморщенной кожицей, надуваются, выступают наружу, изумительно расширяются, и красный цвет их получает блестящую яркость. Косачи рано утром, до солнечного всхода, похватав уже кое-как несколько корма (видно, и птице не до пищи, когда любовь на уме), слетаются на избранное заранее место, всегда удобное для будущих подвигов. Это бывает или чистая поляна в лесу, или луг между дерев, растущих на опушке и иногда стоящих на открытом поле, преимущественно на пригорке. Такое место, неизменно посещаемое, всегда одно и то же, называется током или токовищем. Надобно постоянное усилие человека, чтоб заставить тетеревов бросить его и выбрать другое. Даже сряду несколько лет токи бывают на одних и тех же местах. Косачи, сидя на верхних сучьях дерев, беспрерывно опуская головы вниз, будто низко кланяясь, приседая и выпрямляясь, вытягивая с напряжением раздувшуюся шею, шипят со свистом, бормочат, токуют, и, при сильных движениях, крылья их несколько распускаются для сохранения равновесия. Они час от часу приходят в большую ярость: движения ускоряются, звуки сливаются в какое-то клокотанье, косачи беснуются, и белая пена брызжет из их постоянно разинутых ртов… Вот откуда родилась старинная басня, которой, впрочем, уже давно никто не верит, будто тетеревиные самки, бегая по земле, подхватывают и глотают слюну, падающую из ртов токующих на деревьях самцов, и тем оплодотворяются. Но не напрасно оглашается окрестность горячими призывами косачей, несколько времени токующих уединенно: курочки уже давно прислушивались к ним и, наконец, начинают прилетать на тока; сначала садятся на деревья, в некотором отдалении, потом подвигаются поближе, но никогда не садятся рядом, а против косачей».[11]
Вот пример мастерства и отчетливости в описании наружного вида птицы миловидной куропатки:
«Серая куропатка, по моему мнению, если не лучшая, то одна из лучших птиц во всех породах степной и лесной дичи, кроме вальдшнепа. Как красивы ее пестрые, темные, красно-желтые, коричневые и светло-серые перья! Как она стройно, кругло и крепко сложена! Как она жива, проворна, ловка и миловидна во всех своих движениях!
Величиною эта бойкая птичка будет на взгляд несколько больше русского голубя, но гораздо его мясистее: она будет с цыпленка в полкурицы. Она имеет под горлышком и около носика перья красноватые или светло-коричневые, такого же цвета нижние хвостовые перья и, в виде подковы, пятна на груди или на верхней половине хлупи, которые несколько больше, ярче и темнее; красноватые поперечные полоски лежат по серым перьям боков. Зоб и часть головы серо-дымчатые; на верхней, первой половине красновато-пестрых крыльев виднеются белые дольные полоски, узенькие, как ниточки, которые есть не что иное, как белые стволинки перьев; вторая же, крайняя половина перьев испещрена беловатыми поперечными крапинками по темно-сизоватому полю; ножки рогового цвета, мохнатые только сверху, до первого сустава, как у птицы, назначенной для многого беганья по грязи и снегу…»[12]
Но мы бы никогда не кончили, если б захотели выписывать всё прекрасное в книге г. А – ва. Повторяем, мы об ней еще поговорим в скором времени – и поговорим подробно. Теперь же нам остается пожелать ей, к чести читателей вообще и охотников в особенности, самый блестящий успех, самое обширное распространение. Эту книгу нельзя читать без какого-то отрадного, ясного и полного ощущения, подобного тем ощущениям, которые возбуждает в вас сама природа; а выше этой похвалы мы никакой не знаем.
Примечания
Печатается по тексту первой публикации.
Впервые опубликовано: Совр, 1852, № 4, отд. VI, с. 325–331, без подписи (ценз. разр. 6 апреля 1852 г.).
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, с. 143–150.
Автограф неизвестен.
Авторство устанавливается на основании письма Тургенева к И. С. Аксакову от 9(21) апреля 1852 г., в котором он сообщал: «Сегодня появился № „Современника“ с небольшой моей статейкой о книге С<ергея> Т<имофеевича> <…> и с большими выписками из нее. В „Критику“ это не успело уже попасть и помещено в „Литературных новостях“».
Датируется концом марта 1852 г. на основании письма Тургенева к И. С. Аксакову от 20 марта (1 апреля), в котором содержалась просьба о скорейшей отправке к нему «Записок ружейного охотника Оренбургской губернии» С. Т. Аксакова с тем, чтобы «рецензия могла поспеть в апрельскую книжку» «Современника», а также с учетом даты цензурного разрешения этой книжки журнала.
Тургенев одним из первых оценил по достоинству «Записки ружейного охотника». Из писем С. Т. Аксакова к сыну Ивану от начала января 1851 г. известно, что Тургенев неоднократно присутствовал на чтении отрывков из этой книги. Так, 2(14) января 1851 г. С. Т. Аксаков писал: «Когда появились „Записки охотника“ Тургенева, я подумал, как бы мне приятно было прочесть ему мои Записки! Мое несбыточное желание исполнилось: ему прочли несколько отрывков, и они были вполне оценены им. Ему захотелось еще послушать, и завтра вечером Константин прочтет ему еще несколько отрывков. Первым слушаньем я был очень доволен» (Рус Мысль, 1915, № 8, с. 126). 31 декабря 1851 г. (12 января 1852 г.) Тургенев писал И. С. Аксакову: «Сергею Тимофеевичу скажите, чтобы он непременно печатал свою книгу – а уж рецензию на нее напишу я – этого удовольствия я никому другому не уступлю – для такого праздника я свой литературный пост нарушу с радостью!» А 2 (14) февраля 1852 г., т. е. более чем за месяц до выхода в свет «Записок ружейного охотника», Тургенев в письме к автору замечал: «…Ваши „Записки“ будут дороги не для одних охотников; всякому человеку, не лишенному поэтического чутья – они доставят истинное наслажденье; и потому я готов отвечать за успех их – и литературный, и материальный. А для меня – повторяю – написать им разбор – будет просто праздник».
Предвидения Тургенева оказались справедливыми: «Записки ружейного охотника» действительно имели большой успех, о чем свидетельствуют отзывы критики. Это «книга <…> интересная для всех», – отмечалось в Отеч Зап (1852, № 5, Библиографическая хроника, с. 26). Ее «охотник прочтет от первой страницы до последней с пользою и наслаждением, не охотник прочтет с увлечением, как роман», – писал другой рецензент (Труды имп. Вольного экономического общества, 1852, т. 2, № 5, Библиография, с. 52). В «Московских ведомостях» ему вторил В. Журавлев, утверждая, что «по этой части лучше и занимательнее ничего не читывал…» (1852, № 99, 16 августа, с. 1028).
Заметка Тургенева о «Записках ружейного охотника», в которой приведен ряд выдержек из книги С. Т. Аксакова, явилась как бы наброском будущей большой статьи (наст, том, с. 500). Это подтверждается тем, что приведенные в данной заметке отрывки из «Записок ружейного охотника» «служат иллюстрацией к положениям второй статьи» Тургенева о той же книге (Войтоловская Э. Л. И. С. Тургенев о С. Т. Аксакове. – Уч. зап. Ленингр. гос. пед. ин-та им. А. И. Герцена, каф. рус. лит-ры. Л., 1958, Т. 170, с. 122).
Условные сокращения
Григорьев — Григорьев Ап. Сочинения. СПб.: Издание Н. Страхова, 1876. Т. I.
Добролюбов — Добролюбов Н. А. Полн. собр. соч. / Под общей редакцией П. И. Лебедева-Полянского. Т.
