ст. (ценз. разр. 30 апреля), а 9(21) мая появился отзыв об этой поэме в «Русском инвалиде». Анонимный автор обозрения «Петербургская хроника» вслед за Белинским писал: «Со смертью Лермонтова осиротел наш Парнас, и мы уже потеряли надежду услышать снова звуки русской лиры; появление „Параши“ возвратило нас к надежде. <…> Все характеры, входящие в состав этой поэмы современных нравов, очерчены мастерски. В поэме нет ни уродливых образов, ни сверхъестественных восторгов, ни нелепых приключений — всё верно, просто, обыкновенно» (Русский инвалид, 1843, 9 мая, № 101). Критик «Литературной газеты», писавший о «Параше» в статье «Взгляд на главнейшие явления русской литературы в 1843 году», также находился под сильным воздействием суждений Белинского. Характерно, что он, как и рецензент «Русского инвалида», видел заслугу Тургенева в том, что тот «более всех других русских поэтов <…> приближается к новой школе поэзии, которая началась у нас Лермонтовым» (Литературная газета, 1844, 1 января, № 1). Близость отзывов о «Параше» в «Русском инвалиде» и «Литературной газете» даст некоторое основание предположить, что они принадлежат одному автору, очевидно, Некрасову, который впоследствии писал о своем активном участии и в той и в другой газете (см.: Некрасов, т. XII, с. 23)[112].
Положительно о первой поэме Тургенева отозвался также П. А. Плетнев, поместивший на нее рецензию в «Современнике». Отметив безыскусственность содержания «Параши», в которой «нет ни завязки, ни эпизодов, ни резких характеров и противоположностей, — а между тем всё поэзия, всё жизнь», Плетнев утверждал, что Тургенев совершенствовал свое мастерство «в лучшей школе стихотворного искусства (следственно, в школе Пушкина)», именно поэтому он «так свободен, так натурален» (Совр, 1843, т. XXXI, с. 106–109).
Отрицательная, почти издевательская рецензия на «Парашу» появилась в «Библиотеке для чтения» (1843, т. LVIII, июнь, отд. VI, с. 17–21). Очевидно, именно эта рецензия вызвала раздраженное отношение к поэме и у самого автора, выраженное в письме к П. А. Бакунину от 8(20) нюня 1843 г.
В. П. Тургенева, мать писателя, как пишет в своих воспоминаниях В. Колонтаева (ИВ, 1885, октябрь, с. 63), была до слез растрогана появлением в печати сочинения своего сына и внимательно следила за журнальными откликами на «Парашу». Она была осведомлена о критическом разборе поэмы в «Библиотеке для чтения», сама прочитала положительную рецензию на нее в «Русском инвалиде», а затем и статью в «Отечественных записках», написанную Белинским. В письмо к Тургеневу от 25 июня (7 июля) 1843 г. она писала: «Не читала я критики, но в „Отечественных записках“ разбор справедлив и многое прекрасно <…> Я — кухарка Вольтера — не умею выразить. Но — согласна, что то, что было похвалено в „Отечественных записках“ — всё справедливо… Сейчас подают мне землянику. Мы деревенские, всё материальное любим. Итак, твоя „Параша“ — твой рассказ, твоя поэма — пахнет земляникою» (Малышева И. М. Мать И. С. Тургенева и его творчество. — Рус Мысль, 1915, кн. XII, отд. XVIII, с. 113).
«Параша» была живым поэтическим явлением и в последующие годы. Так, в 1845 г. В. Н. Майков в рецензии на новое произведение Тургенева, «Разговор», назвал его «Парашу» «прекрасной поэмой» (Финский вестник, 1845, т. II, отд. V, с. 17). В 1846 г., разбирая только что появившийся «Петербургский сборник», где был напечатан «Помещик» Тургенева, Ап. Григорьев отмечал, что в этой поэме мелькают «задушевные вдохновения автора, его любимые мысли, те же, которые впервые и так свежо и благоуханно выразились в его „Параше“. Вообще должно заметить, что г. Тургенев у нас еще мало оценен; еще не признана самобытность, особенность его направления, чему виною, впрочем, несамобытность его формы, всегда почти носящей клеймо Пушкина или Лермонтова; с первым роднит его помещичий элемент, с другим — современные вопросы» (Ведомости С.-петербургской городской полиции, 1846, 9 февраля, № 33)[113].
В 1848 г., подводя итог творчеству Тургенева за последние годы, Белинский был более сдержан в оценке «Параши». Холодность оценки этой поэмы в статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года» объяснялась изменением представления Белинского о размере и характере дарования ее автора. В 1848 г., когда самобытный талант Тургенева «обозначился вполне» (Белинский, т. X, с. 345), его первая поэма не могла не восприниматься Белинским как талантливое, но не органическое явление творческой биографии автора «Записок охотника».
В «Параше» чувствуется, как писал Белинский, «живая историческая последовательность литературных явлений» (там же, т. VII, с. 79). Устанавливая творческую зависимость Тургенева от Пушкина и Лермонтова, Белинский следующим образом пояснил свою мысль: «…быть под неизбежным влиянием великих мастеров родной литературы, проявляя в своих произведениях упроченное ими литературе и обществу, и рабски подражать — совсем не одно и то же: первое есть доказательство таланта, жизненно развивающегося, второе — бесталантности. <…> В стихах г. Т. Л. столько жизни и поэзии, в созерцании его столько истины и верности, что тут всякая мысль о подражательности нелепа» (там же).
О связи ранних поэм Тургенева с творчеством Пушкина и Лермонтова писали и позднейшие исследователи. Отмечалось, что жанр «Параши», написанной в форме «рассказа в стихах», и ее повествовательный метод складывались под воздействием шуточных поэм Пушкина («Домик в Коломне», «Граф Нулин») и Лермонтова («Сашка», «Казначейша», «Сказка для детей»)[114].
Считая, что «Параша» является своеобразной вариацией мотивов девичьей любви «Евгения Онегина» Пушкина, «намеренно лишенных их поэтического взлета, приближенных к тому, как обыкновенно в жизни „бывает“», Л. А. Булаховский вскрыл, с этой точки зрения, своеобразие стиля и лексики поэмы Тургенева (см.: Булаховский Л. А., Русский литературный язык первой половины XIX века. Изд. Киевск. гос. ун-та им. Т. Г. Шевченко, 1957, с. 99–101).
Высказывалась также мысль, что «Параша» написана под воздейстием «Фауста» Гёте. А. Л. Бем считал, что влияние «Фауста» сказалось на художественной структуре поэмы, а история ее героини пародирует «трагедию Гретхен» (см.: Bem A. Faust bei Turgeniew. — Germanoslavica, 1932–1933, Jg. II, H. 4, S. 363). Эта точка зрения вызвала обоснованные возражения К. Шютц, которая не отрицает, однако, что в «Параше» отразился глубокий интерес Тургенева к «Фаусту» (см.: Schütz Katharina. Das Goethebild Turgeniews. — Sprache und Dichtung, H. 75. Bern; Stuttgart, 1952, S. 95). В сентябре 1843 г. Тургенев перевел «Последнюю сцену первой части, Фауста“ Гёте», а в 1844 г. написал обстоятельную рецензию на перевод «Фауста», сделанный М. Вронченко (см. наст. том, с. 22 и 197). Возможно, вставной романс в LVII строфе «Параши» является откликом на первое действие второй части «Фауста» и выполняет ту же художественную функцию, что и песня, которую исполняет там хор (см. примеч. к ст. 742–765).
Поэмы Пушкина и Лермонтова, «Фауст» Гёте сыграли существенную роль в творческой истории «Параши», однако ее создание подготавливалось и появившимися ранее лирическими произведениями ее автора (см.: Орловский С. Лирика молодого Тургенева. Прага, 1926, с. 98–104).
Тургенев впоследствии отрекался от своих стихов и поэм, тем не менее «Параша» органически связана и с его собственным творчеством, и с развитием реализма в русской литературе начала 1840-х годов (см.: наст. том, с. 436; Ямпольский И. Г. Поэзия И. С. Тургенева. — В кн.: Т, Стихотворения и поэмы, 1970, с. 42–43). Следует отметить при этом, что образ героини, Параши (любящей природу и книги, отличающейся естественностью и простотой в проявлении своих чувств, но, в то же время, максимально приближенной к обыденности и прозе жизни), не получил развития в других произведениях Тургенева. Наталья («Рудин», 1856), Лиза («Дворянское гнездо», 1859) ближе по складу своих опоэтизированных натур к пушкинской Татьяне. Героини типа Параши впоследствии были изображены Панаевым в «Родственниках» (1846) и, отчасти, Гончаровым в «Обломове» (1859). И Наташа, и Ольга, пережив разочарование, выйдя замуж и погрузившись в быт, грустят, как и Параша, о несбывшемся (об этом см.: Русская повесть XIX века: История и проблематика жанра. Л., 1973, с. 329–330).
…помните Татьяну? — Тургенев имеет в виду Татьяну Ларину из «Евгения Онегина» Пушкина.
Марлинского и Пушкина любила— Марлинский — литературный псевдоним писателя-декабриста ААБестужева (1797–1837), автора романтических повестей, герои которых наделены исключительными характерами и сильными страстямиПосле статьи о Марлинском, написанной Белинским (Отеч Зап, 1840, № 2), творчество этого писателя стало своего рода эталоном выспренности и риторики и противопоставлялось истинно художественным созданиям Пушкина, с их верностью действительности и простотой «Простота есть красота истины», — писал Белинский в указанной выше статье о Марлинском (см.: Белинский, тIV, с37).
…я назову Ее Парашей… — Тургенев называет свою героиню Парашей вслед за Пушкиным («Домик в Коломне», «Медный всадник») и Лермонтовым («Сашка»); Парашей названа и героиня стихотворения «Федя» (насттом, с40).
Москва, Москва — Я потерял бывалые права… — В связи с переездом в Петербург в 1834 году, после семилетнего пребывания в Москве.
По поводу строфы XVI Белинский писал: «В этих тринадцати стихах такая полная картина, что вам ничего не остается ожидать к ее дополнению, хотя, в то же время, вы знаете, что тысячи других поэтов могли бы ту же картину представить вам совсем иначе, совсем другими словамиПрирода неистощима в своем разнообразии, и дело не в том, чтобы поэзия представляла ее в сколько можно обширных и сложных картинах, а в том, чтоб она умела схватить особенность каждого ее явленияЛето — везде лето: везде от него и жарко, и душно, и пыльно; но в Неаполе свое лето, в России — своеПервое вы сейчас видели; вот второе…» (Белинский, тVII, с70)Далее Белинский цитировал строфу XVIIИМГревс считает, что в строфе XVI нашли отражение впечатления Тургенева от Неаполя (Гревс ИМТургенев и ИталияМ., 1925, с47).
(И от толпы с презреньем отчуждался). — В тексте первой публикации было: «От толпы с презрением отчуждался» По поводу этой строки Белинский писал: «…в стихе:,От толпы с презрением отчуждался“, вероятно, есть опечатка и его должно читать так: „Он от толпы с презреньем отчуждался“» (Белинский, тVII, с79)В первом собрании поэтического наследия Тургенева (Т, Стих, 1885, с16) эта строка перепечатана без измененияВпервые поправка внесена в издании: Т, Стих, 1891, с16.
Российский бес — куда какой аристократ! — Сру Лермонтова в «Сказке для детей»: «Но этот чёрт совсем иного сорта — Аристократ и не похож на чёрта» Впоследствии русская традиция в обрисовке своего «природного» беса, который «и толст и простоват», была продолжена ФМДостоевским в романе «Братья Карамазовы» (1879–1880— См.: Достоевский, т15, с70–71 и 466–461).
«В теплый вечер — В твой забытый уголок!» — АБем считал, что эти стихи написаны Тургеневым по аналогии с песенкой Гретхен (см.: Germanoslavica 1932–1933, JgII, H4, S363)Вероятнее всего, однако, этот романс, выполняющий функцию хора в античных трагедиях, восходит к песне, которую поет во второй части «Фауста» хор
