себя живут;

Когда ж минует та пора,

Приличен мужу долгий труд

На славном поприще Добра.

Ты жил, скиталец молодой;

Ты жил; так стань же предо мной —

На сердце руку положи

И, не лукавствуя, скажи:

Какой ты подвиг совершил?

Какому богу ты служил?

Молодой человек

Когда бы кто-нибудь другой

Вопрос превыспренний такой

Мне предложил — ему в ответ

Я засмеялся бы… но нет!

Перед тобой раскрыта вся

Душа печальная моя.

Бывало, полный гордых дум,

Руководимый божеством

Каким-то, жизни вечный шум

Внимал я с тайным торжеством…

Я думал: там, в толпе людей,

Я волю дам душе моей;

Среди друзей, среди врагов,

Узнаю сам, кто я таков…

И за тобой, о мой народ,

Пойду я радостно вперед —

И загорится в сердце вновь

Святая, братская любовь.

Но что же! вдруг увидел я,

Что в целом мире для меня

Нет места; что я людям чужд;

Что нет у нас ни тех же нужд,

Ни тех же радостей; что мне

Они то страшны, то вполне

Непостижимы, то смешны…

И, потрясен до глубины

Души, взывал я к ним… но сам

Не верил собственным словам.

Я с ними сблизиться не мог…

И вновь один, среди тревог

Пустых, живу я с давних пор…

Старик

Ты произнес свой приговор.

Ты, как дитя, самолюбив,

Как женщина, нетерпелив,

И добродушно лишь собой

Ты занят; нет любви прямой

И нет возвышенных страстей

В душе мечтательной твоей.

Но вспомни: «там, в толпе людей»,

Встречал ты юношей живых,

Неговорливых и простых?

Встречал ты старцев и мужей,

Достойных, опытных вождей?

И, примиренный, наконец,

С судьбой, ты видел в них залог

Того, что ревностных сердец

Не покидает правый бог?

Молодой человек

Встречал я «старцев молодых»,

Людей прекрасных — и пустых;

Встречал я слабых добряков

И вздорных умников — толпой;

Встречал любезных остряков,

Довольных службой и судьбой,

И государственных людей,

Довольных важностью своей.

А вечный раб нужды, забот,

Спешил бессмысленный народ

На шумный, на постыдный торг…

Мечтал неопытный в тиши;

Но глупенький его восторг

Не веселил моей души;

Разочарованного стон

И бесполезен и смешон;

Но вдохновенный взгляд детей

И ненавистней и смешней.

И вот сограждане мои!

Старик, — вот юноши твои!

II всех пугает новизна,

Им недоступна красота…

И даже доблестным страшна

Насмешка праздного шута.

Нет! юношей не видел я…

Нет! нет! ты знаешь: жизнь моя

Прошла, как безотрадный сон…

Старик

Когда бы не был ты влюблен

В игру бесплодную мечты,

Когда бы в бога верил ты

И страстной, пламенной душой,

Неутомимой до конца.

Искал бы, как воды живой,

Блаженной близости творца,—

Тогда, быть может, на тебя,

Твою настойчивую страсть,

Твой дух ревнивый возлюбя,

Сошла б таинственная власть.

Внезапным ужасом гоним

И гневом праведным томим,

Ты стал бы, сумрачный, немой,

Пред легкомысленной толпой…

И первый крик души твоей

Смутил бы суетных детей…

Толпа не смеет не признать

Великой силы благодать,

И негодующий пророк

Карал бы слабость и порок —

Гремели б страстные слова,

И, как иссохшая трава,

Пылали б от твоих речей

Сердца холодные людей.

Но малодушный ты! Судьбе

Ты покорился без стыда…

Так что ж, скажи, могло тебе

Дать право гордого суда

Над миром? — Нет! не верю я;

Нет! оклеветана толпа

Тобой… но если речь твоя

Не ложь, достойная раба, —

Тогда — господь отцов моих!

Всесильный! посети же вновь

Детей забывчивых твоих…

Напрасна кроткая любовь —

Так посели ты в их сердцах

И трепет и великий страх —

Промчись живительной грозой

Над грешной, суетной землей!

Молодой человек

Не поминай его, старик…

Он так далек… Он так велик —

А мы так малы… Да притом

Он нас забыл давно… О нем

Твердили миру чудеса —

Теперь безмолвны небеса…

О, если бы пророк святой

Сказал мне: встань! иди за мной!

Клянусь, пошел бы я, томим

Великой радостью, за ним —

За ним — на гибель, на позор…

И пусть надменный приговор

Толпы рабов, толпы слепой

Гремит над ним и надо мной!

Но где пророки? О старик!

Тебе противен слабый крик

Души печальной и больной…

Ты презираешь глубоко

Мою тоску… Но, боже мой!

Ты думаешь, что так легко

С надеждами расстался я?

Что равнодушно сам себе

Сказал я: гибнет жизнь моя!

Что грудь усталая — к борьбе

Упрямо, долго не рвалась?

Что за соломинки сто раз

Я не хватался?.. Ах, о чем

Хлопочем мы? Взгляни кругом:

Спокойно, кротко спит земля;

Леса, широкие поля

Озарены — обагрены

Лучами влажными луны…

И вот — мне чудится: ко мне,

Подобно медленной волне,

Торжественно, как дальний звон

Колоколов, со всех сторон,

С недостижимых облаков

И с гор, живущих сотый век,

Несется плавно звучный зов:

Смирись, безумный человек!

Старик

И я тот голос неземной

Не раз — пред утренней зарей

Слыхал и тронутой душой

Стремился трепетно к нему,

К живому богу моему.

Но в тишине других ночей

Звучал, бывало, громкий зов

В груди встревоженной моей…

И тех простых и гордых слов

Я не забыл: «Не унывай,

Трудись и бога призывай;

И людям верь, и верь уму —

Не покоряйся никому,

Живи для всех и знай: крепка

Твоя непраздная рука».

Молодой человек

А между тем не ты ли сам

Покинул «бренный» мир?

Старик

    Страстям

Я предал молодость… оне

Меня сгубили… но клянусь,

Того, что прежде было мне

Святыней, — нет! я не стыжусь!

Молодой человек

Ты всех моложе нас, старик;

Мне непонятен твой язык.

Старик

Так будь же проклят ты навек,

Больной, бессильный человек, —

За то, что нагло, без стыда

Ты погубил — и навсегда —

Всё, чем жила душа моя

В часы мучительной тоски, —

Мои надежды, всё, что я

Любил, как любят старики!

Зачем пришел ты? Без тебя,

Надежды робкие тая

В груди разбитой, но живой,

Я, грешник, здесь, один, в лесах

Мечтал о жизни молодой,

О новых, сильных племенах —

Желал блаженных, ясных дней

Земле возлюбленной своей;

Дерзал молиться в тихий миг

Не за себя — но за других…

Теперь же — страшной темнотой

Весь мир покрылся; надо мной

Гремит уныло близкий гром…

Один, в пыли перед лицом

Твоим, карающий творец,

Я каюсь, каюсь, наконец, —

Измучен я… обманут я…

Но сжалься — пощади меня —

Мне смерть страшна — я не готов

Идти на твой могучий зов…

А жить…нет! жить еще страшней

В такой невыносимой мгле —

И места нет душе моей

Ни в небесах, ни на земле!

Молодой человек

Старик, ты прав, но ты жесток.

Послушай: каждый твой упрек

Неотразим… душа моя

Томится гневом и тоской

И замирает, как змея

Под торжествующей пятой…

И стыдно мне: мои глаза

Сжигает едкая слеза…

Но всё ж ты прав: я шут, я раб —

Я, как ребенок, вял и слаб;

Мои мечты еще глупей

Моих младенческих затей…

И не далась мне тайна слов

Живых — властительных речей;

Не долетает слабый зов

До невнимающих ушей…

Вокруг меня толпа шумит,

Толпа не чувствует тоски —

И недоверчиво глядит

На слезы глупые мои…

Нет! полно! нет — перед тобой

Клянусь я в этот страшный миг,

Клянусь я небом и землей,

Клянусь позором слез моих —

Я не снесу моих цепей,

Родимый край, тебя, друзей.

Без сожаленья, навсегда

Покину… и пойду тогда,

И безнадежен и суров,

Искать неведомых богов,

Скитаться с жадностью немой

Среди чужих, в земле чужой,

Где никому не дорог я,

Но где вольна душа моя,

Где я бестрепетно могу

Ответить вызовом врагу —

И, наконец, назло судьбе,

Погибнуть в радостной борьбе!

Старик

Бежать ты хочешь? Но куда?

Зачем? К кому?

Молодой человек

   Старик, когда

Ты так усердно расточал

Упреки — помнишь? я молчал;

Теперь я спрашиваю вас,

О, предки наши! что для нас

Вы сделали? Скажите нам:

«Вот, нашим доблестным трудам

Благодаря, — смотрите — вот

Насколько вырос наш народ…

Вот несомненный, яркий след

Великих, истинных побед!»

Что ж? отвечайте нам!.. Увы!

Как ваши внуки, на покой

Бессмысленный спешили вы

С работы трудной — но пустой…

И мы не лучше вас — о нет!

Нам то же предстоит… Смотри:

Над дальним лесом слабый свет,

Предвестник утренней зари,

Мерцает… близок ясный день —

Редеет сумрачная тень…

Но не дождаться нам с тобой

Денницы пышной, золотой,

И в час, когда могучий луч

Из-за громадных синих туч

Блеснет над радостной землей, —

Великий, бесконечный крик

Победы, жизни молодой

Не долетит до нас, старик…

Не пережив унылой тьмы,

С тобой в могилу ляжем мы —

Замрет упорная тоска;

Но будет нам земля тяжка…

Нам даже слава не далась…

И наш потомок — мимо нас

Пройдет с поднятой головой,

Неблагодарный и немой.

Он торопливо встал… Рукой

Лицо закрыл старик седой;

И, думой тягостной томим,

Сидит он грустно-недвижим…

Но где же странник? Он исчез…

Шумит сурово темный лес;

И тучи ходят — и страшна

Пустынной ночи тишина.

Андрей

Поэма в двух частях

Часть первая

«Дела давно минувших дней»*.

I

«Начало трудно», — слышал я не раз.

Да, для того, кто любит объясненья.

Я не таков, и прямо свой рассказ

Я начинаю — без приготовленья…

Рысцой поплелся смирный мой пегас;

Друзья, пою простые приключенья…

Они происходили вдалеке,

В уездном, одиноком городке.

II

Подобно всем уездным городам,

Он правильно расположен; недавно

Построен; на горе соборный храм

Стоит, неконченный; дома́ забавно

Свихнулись набок; нет конца садам

Фруктовым, огородам: страх исправно

Содержатся казенные места,

И площадь главная всегда пуста.

III

В уютном, чистом домике, в одной

Из улиц, называемой «Зеленой»,

Жил человек довольно молодой,

В отставке, холостяк, притом ученый.

Как водится, разумной головой

Он слыл лишь потому, что вид «мудреный»

Имел да трубки не курил, молчал,

Не выходил и в карты не играл.

IV

Но не было таинственности в нем.

Все знали его чин, его фамилью.

Он года три в Москве служил; потом

Наскучив должностной… и прочей гилью,

Вернулся в отчий запустелый дом.

Все комнаты наполненные пылью

Нашел (его домашние давно

Все померли), да старое вино

V

В подвале, да запачканный портрет,

Да в кладовой два бабушкиных платья.

На воле рос он с самых ранних лет;

Пока служил он — связи да занятья

И вспомнить ему не́ дали, что нет

Родной груди, которую в объятья

Принять бы мог он… нет ее нигде…

Но здесь, в родимом и пустом гнезде,

VI

Ему сначала было тяжело…

Потом он полюбил уединенье

И думал сам, что счастлив… но назло

Рассудку — часто грустное томленье

Овладевало им. Его влекло

Куда-то вдаль — пока воображенье

Усталое не сложит пестрых крыл, —

И долго после, молчалив, уныл,

VII

Сидел он под окошком. Впрочем, он,

Как человек без разочарованья,

Не слишком был в отчаянье влюблен

И не лелеял своего страданья.

Начнет, бывало, думать… что ж? не стон,

Зевота выразит его мечтанья;

Скучал он* не как байронов Корсар,

А как потомок выходцев-татар.

VIII

Скучал он — да; быть может, оттого,

Что жить в деревне скучно; что в столицах

Без денег жить нельзя; что ничего

Он целый день не делал; что в девицах

Не находил он толку… но всего

Не выскажешь никак — пока в границах

Законности, порядка, тишины

Держаться сочинители должны.

IX

Так, он скучал; но молод был душой,

Неопытен, задумчив, как писатель,

Застенчив и чувствителен — большой

Чудак-дикарь и несколько мечтатель.

Он занимался нехотя собой

(Чему вы подивитесь, о читатель!),

Не важничал и не бранил людей

И ничего не презирал, ей-ей.

X

Хотел любви, не зная сам зачем;

В нем силы разгорались молодые…

Кипела кровь… он от любви совсем

Себе не ждал спасенья, как иные

Девицы да студенты. Между тем

Мгновенья проходили золотые —

И минуло два года — две весны…

(Весной все люди чаще влюблены.)

XI

И вот опять настала та пора,

Когда, на солнце весело сверкая,

Капели падают… когда с утра

По лужам дети бегают, играя…

Когда коров гоняют со двора,

И травка зеленеет молодая,

И важный грач гуляет по лугам,

И подступает речка к берегам.

XII

Прекрасен русский теплый майский день…

Всё к жизни возвращается тревожно;

Еще жидка трепещущая тень

Берез кудрявых; ветер осторожно

Колышет их верхушки; думать — лень,

А с губ согнать улыбку невозможно…

И свежий, белый ландыш под кустом

Стыдливо заслоняется листом.

XIII

Поедешь зеленями на коне…

Вздыхает конь и тихо машет гривой —

И как листок, отдавшийся волне,

То медленной, то вдруг нетерпеливой,

Несутся мысли… В ясной вышине

Проходят тучки чередой ленивой…

С деревни воробьев крикливый рой

Промчится… Заяц жмется под межой,

XIV

И колокольня длинная в кустах

Белеется… Приятель наш природу

Весьма любил и в четырех стенах

Не мог остаться в ясную погоду…

Надел картуз — и с палкою в руках

Пешком пустился через грязь и воду…

Была в числе всех улиц лишь одна

«Дворянская» когда-то мощена.

XV

Он шел задумчиво, повеся нос.

По лужицам ступая деликатно,

Бежал за ним его легавый пес.

Мечтатель шел; томительно-приятно

В нем сердце билось — и себе вопрос

Он задавал: зачем так непонятно,

Так грустно-весел он, как вдруг один

Знакомец, не служащий дворянин,

XVI

Нагнал его: «Андрей Ильич! Куда-с?»

«Гуляю, так; а вы?» —