хозяйки. (Кланяется, пьет и садится. Иванов тоже кланяется и пьет молча.)
Тропачев. А, браво! (Елецкому.) Погодите… nous allons rire[92]. Он довольно забавен — только надо его подпоить. (К Кузовкину, играя ножом.) Ну, как вы поживаете, Имярек Иваныч? я вас давно не видал. Всё помаленьку небось?
Кузовкин. Помаленьку-с, как вы сказывать изволите-с.
Тропачев. Так. Ну, хорошо. А что, Ветрово достается вам, наконец, или нет?
Кузовкин (потупляя глаза). Вам угодно шутить-с.
Тропачев. Помилуйте, с чего вы это взяли? Я в вас участье принимаю. Я нисколько не шучу.
Кузовкин (со вздохом). Никакого еще решенья нету-с.
Тропачев. Будто?
Кузовкин. Никакого-с.
Тропачев. Потерпите, что делать! (К Елецкому, мигая глазом.) Вы, Павел Николаич, может быть, не знаете, что в лице г-на Кузовкина вы видите перед собою помещика, настоящего помещика, владельца — или нет бишь, наследника, но законного наследника сельца Ветрова, Угарова тож… Сколько бишь у вас душ?
Кузовкин. В сельце Ветрове по восьмой ревизии сорок две души состоит; но оно не всё мне достается.
Тропачев (тихо Елецкому). Он на этом Ветрове помешан. (Громко.) А в вашем участке сколько десятин?
Кузовкин (понемногу переставая робеть). Да за выделом седьмых частей и прочих законных треб — восемьдесят четыре десятины с лишком.
Тропачев. А душ сколько вам достается?
Кузовкин. Душ неизвестно сколько. Многие в бегах состоят-с.
Елецкий. Да отчего же вы не владеете вашим именьем?
Кузовкин. А тяжба-с.
Елецкий. Тяжба? с кем?
Кузовкин. А другие оказываются наследники. Казенные долги тоже есть, ну и частные.
Елецкий. И давно это дело завязалось?
Кузовкин (постепенно одушевляясь). Давно-с. Еще при покойнике-с, царство ему небесное! За мной бы осталось, да денег нет. Времени тоже мало. Следовало бы в город съездить, разумеется, попросить, похлопотать — да, вишь, некогда-с. Гербовая бумага одна чего стоит. А человек я бедный-с.
Тропачев. Карпаче, налей ему еще рюмку.
Кузовкин (отказываясь). Покорнейше благодарю-с.
Тропачев. Полноте. (Пьет сам.) За ваше здоровье. (Кузовкин встает, кланяется и пьет.) Ну, так как же вы? Эдак не ладно. Эдак вы, пожалуй, дело-то проиграете.
Кузовкин. Что делать-с! Вот уже более года справок даже не собирал… (Тропачев с укором качает головой.) Правда, есть там у меня один человечек… Я на него таки надеюсь — а впрочем, господь его знает?
Тропачев (поглядывая на Елецкого). А что это за человечек, можно узнать?
Кузовкин. По-настоящему нельзя — ну, да уж что́!.. Лычков, Иван Архипыч, изволите знать?
Тропачев. Не знаю; кто он такой?
Кузовкин. А как же… стряпчий уездный… то есть он прежде был стряпчим… правда, не здесь — а в Венёве. Теперь так проживает, больше торговыми оборотами занимается.
Тропачев (продолжая поглядывать на Елецкого, которого начинает смешить Кузовкин). И этот господин Лычков обещал вам помочь?
Кузовкин (помолчав немного). Обещал-с. Я у него второго сыночка крестил-с, так вот он и обещал-с. Я, дескать, тебе это дело устрою, погоди. А Иван Архипыч известный мастак-с.
Тропачев. Ой ли?
Кузовкин. По губернии мастак-с.
Тропачев. Да ведь он, вы говорите, в отставке и торговыми оборотами занимается?
Кузовкин. Оно точно-с; такая уж ему задача вышла-с, да человек-то он золотой. А я его таки давненько не видал.
Тропачев. А как?
Кузовкин. Да уж будет с год-с.
Тропачев. Эх, как же это вы так, как бишь вас! Нехорошо.
Кузовкин. Совершенную правду изволите говорить-с. Да что прикажете делать-с!
Елецкий. Да расскажите нам, в чем дело?
Кузовкин (откашливаясь и приходя в азарт). Дело вот в чем-с, Павел Николаич. Вы извините мою смелость… но, впрочем, вам самим угодно. Дело вот в чем-с. Сельцо Ветрово… Признаться, я отроду не говаривал перед сановником… вы меня извините, коли я что…
Елецкий. Говорите, говорите смело.
Тропачев (указывая Карпачову на рюмку, Кузовкину). А рюмочку? а?
Кузовкин (отказываясь). Нет, уж позвольте-с…
Тропачев. Для куражу?
Кузовкин. Разве для куражу. (Пьет и утирает лоб платком.) Итак-с, доложу вам-с, сельцо Ветрово, о котором вот теперь речь идет, сие сельцо досталось по прямой нисходящей линии от деда моего Кузовкина, Максима-с, секунд-майора, может быть, изволили слыхать, — родным братьям, Максимовым сыновьям, родителю моему, Семену, и дяде моему родному, Никтополиону. Родитель мой, Семен, с братом своим родным, а моим дядей, при жизни не делился; а дядя мой умер бездетным, вот что прошу заметить, — а только умер он после кончины отца моего родного, Семена; а была у них сестра, тоже родная, Катерина… и вышла она, Катерина, замуж за Ягушкина, Порфирия; а у Ягушкина Порфирия был от первой жены, польки, сын Илья, пьяница горький и бурмасон*, которому Илье дядя мой Никтополион, стало быть, по навету сестры Катерины, дал вексель в тысячу семьсот рублев, а сама Катерина тоже мужу своему, Порфирию, вексель в тысячу семьсот рублев определила и с отца моего родного чрез посредство заседателя уездного суда Галушкина тоже вексель… только в две тысячи рублев взяла, причем и Галушкинова жена участвовала… На этих порах отец мой — царство ему небесное — возьми да и умри. Пошли векселя ко взысканью. Никтополион туда-сюда: говорит… я не делился, имение сие мое вообще с племянником; Катерина — четырнадцатую часть, говорит, подай*; казенные недоимки тоже под тот случай подвернулись… Беда! Галушкинова жена вдруг хлоп вексель с своей стороны… Никтополион говорит: за то племянник, дескать, отвечает… а какой, извольте рассудить, с малолетнего ответ?.. а Галушкин его к суду. Полькин сын туда же, да еще и мачеху, Катерину, не пощадил… и ей, говорит, не спущу… она, говорит, у меня прислужницу Акулину опоила… Заварилась каша. Покатили просьбы. В уездный суд, в губернское, а из губернского опять в уездный с надписью… а после смерти Никтополиона совсем худо пошло. Я требую ввода во владение… а тут отдается приказ: по казенным недоимкам продать сельцо Ветрово сукционного торгу. Немец Гангинместер права свои заявляет… а тут, глядишь, мужики, словно куропатки, бегут, бегут, уездный предводитель мне в дверях выговор читает, под опеку, кричит, под опеку… а какое под опеку… Законный наследник не введен… на полькина сына Илью мачеха Катерина жалобу в самый Правительствующий сенат… (Остановленный всеобщим хохотом, Кузовкин умолкает и страшно конфузится. Трембинский, которий все время подобострастно и не совсем решительно взглядывал на господ и почтительно участвовал в их веселости, с визгом смеется в руку. Петр глупо ухмыляется, стоя у двери. Карпачов хохочет густо, но не без осторожности. Тропачев заливается. Елецкий смеется несколько презрительно и щурит глаза. Один Иванов, который во время рассказа не раз дергал за полу разгоряченного Кузовкина, сидит потупя голову.)
Елецкий (Кузовкину сквозь смех). Продолжайте, зачем же вы остановились?
Тропачев. Сделайте одолженье, как бишь вас, продолжайте.
Кузовкин. Я… извините… обеспокоил, знать…
Тропачев. А, я вижу, в чем дело… вы робеете… не правда ли, вы робеете?
Кузовкин (погасшим голосом). Точно так-с.
Тропачев. Ну, этому горю помочь нужно… (Поднимая пустую бутылку.) Человек! дай-ка нам еще вина… (Елецкому.) Vous permettez?[93]
Елецкий. Сделайте одолжение… (Трембинскому.) Да нет ли шампанского?
Трембинский. Как не быть-с… (Бежит к вазе с шампанским и поспешно ее приносит, Кузовкин улыбается и берется за пуговицы своего сюртука.)
Тропачев (Кузовкину). Это нехорошо, почтеннейший! Робеть… в порядочном обществе это не принято. (Елецкому, указывая на вазу с шампанским.) Как — уже замороженное? Mais c’est magnifique.[94](Наливает бокал.) Хорошее, должно быть, вино. (Кузовкину.) Это вот вам. Да не отказывайтесь же… Ну, зарапортовались немножко — что за беда? Павел Николаич, прикажите ему пить…
Елецкий. За здоровье будущего владельца Ветрова! Пейте же, Василий… Василий Алексеич. (Кузовкин пьет.)
Тропачев. Вот люблю! (Встает с Елецким; все встают и идут на авансцену.) Какой славный завтрак! (Кузовкину.) Ну, так как же? В чем бишь дело? С кем у вас тяжба теперь?.. а?
Кузовкин (начиная приходить в волнение от вина). С гангинместеровскими наследниками, разумеется…
Тропачев. Да кто этот господин?
Кузовкин. А известно, немец. Он векселя скупил, а другие говорят, что просто взял. Я сам того же мненья. Запугал баб — да и взял.
Тропачев. А Катерина-то что же глядела? А полькин сын, Илья?
Кузовкин. Э! эти все перемерли. Полькин сын даже сгорел — в постоялом дворе, в пьяном виде, на большой дороге, по случаю пожара. (К Иванову.) Да полно тебе меня за полу дергать. Я перед господами как следует изъясняюсь. Они сами того требуют. Что ж тут худого… а?
Елецкий. Оставьте его, г-н Иванов, нам очень приятно его слушать.
Кузовкин (Иванову). То-то же. (Елецкому и Тропачеву.) Ведь я, господа, чего требую? Я требую справедливости, законного порядка вещей. Я не из честолюбия. Честолюбие — бог с ним совсем! рассудите, дескать, нас. Коли я виноват — ну, виноват; а коли прав, коли прав…
Тропачев (перебивая его). А еще рюмочку?
Кузовкин. Нет-с, покорнейше благодарю-с. Ведь я чего требую-с…
Тропачев. В таком случае позвольте вас обнять.
Кузовкин (не без изумленья). Много чести-с… Покорнейше-с…
Тропачев. Нет, вы мне очень нравитесь… (Обнимает его и держит некоторое время.) Поцеловал бы я вас, мой голубчик, да нет, лучше после.
Кузовкин. Как угодно-с.
Тропачев (мигая Карпачову). Ну, Карпаче, теперь твоя очередь…
Карпачов (с густым смехом). Ну-ка, Василий Семеныч, позвольте-ка вас прижать к моему сердцу… (Обнимает Кузовкина и вертится с ним. Все смеются, каждый по-своему.)
Кузовкин (вырываясь из объятий Карпачова). Да полно же вам…
Карпачов. Ну, не ломайся… (Тропачеву.) Вы, Флегонт Александрыч, прикажите-ка лучше ему песенку спеть… Он у нас первый мастер.
Тропачев. Вы поете, друг мой?.. Ах, сделайте одолженье, покажите нам свой талант!
Кузовкин (Карпачову). Что вы на меня за небылицы взводите? Какой я певец?
Карпачов. А при покойнике небось вы не певали за столом?
Кузовкин (понизив голос). При покойнике… Я с тех пор состареться успел…
Тропачев. Что вы за старик, помилуйте!
Карпачов (указывая на Кузовкина). И пел-с и плясал-с.
Тропачев. Вот как! Э! да вы, я вижу, молодец! Окажите же дружбу… а? (Елецкому.) C’est un peu vulgaire[95] — Ну, да в деревне… (Громко Кузовкину.) Что же вы? ну-ка: «По улице»… (Начинает напевать: «По улице».) Ну?
Кузовкин. Увольте-с, сделайте милость.
Тропачев. Экой несговорчивый… Елецкий, прикажите ему вы…
Елецкий (не совсем решительным голосом). Да отчего же вы, Василий Семеныч, не хотите теперь петь?..
Кузовкин. Не те лета, Павел Николаич. Увольте.
Трембинский (прислуживаясь и с улыбкой взглядывая на господ). А, кажется, еще недавно на свадьбе вот их братца (указывая на Иванова) изволили огличаться.
Тропачев. А, вот видите…
Трембинский. Присядкой через всю комнату изволили пройти…
Тропачев. О, в таком случае вам уже никак отказаться нельзя… За что ж вы хотите нас с Павлом Николаичем обидеть?
Кузовкин. То было дело вольное-с.
Тропачев. А теперь мы вас просим. Вы хоть то в соображение примите, что ваш отказ, пожалуй, неблагодарности приписать можно. А неблагодарность… ай! какой гнусный порок!
Кузовкин. Да у меня и голоса совсем нету-с. А что насчет благодарности — я по гроб обязанный человек и готов жертвовать.
Тропачев. Да мы от вас никакой жертвы не требуем… А вот спойте-ка нам песенку. Ну! (Кузовкин молчит.) Да ну же.
Кузовкин
