там уж не пеняйте! (Уходит.)
Кузовкин (один). Что это со мною делают, господи! Да этак лучше прямо в гроб живому лечь! Погубил я себя! Язык мой — враг мой. Этот барин… Ведь он со мной, как с собакой, говорил, ей-богу!.. Словно во мне и души-то нет!.. Ну, хоть убей он меня… (Из кабинета выходит Ольга; у ней в руках бумага. Кузовкин оглядывается.) Господи…
Ольга (нерешительно подходя к Кузовкину). Я желала видеть вас еще раз, Василий Семеныч…
Кузовкин (не глядя на нее). Ольга Петровна… зачем… вы вашему супругу… всё изволили сообщить…
Ольга. Я никогда ничего не скрывала от него, Василий Семеныч…
Кузовкин. Так-с…
Ольга (поспешно). Он поверил мне… (Понизив голос.) И согласен на всё.
Кузовкин. Согласен-с? На что согласен-с?..
Ольга. Василий Семеныч, вы добрый… вы благородный человек… Вы меня поймете. Скажите сами, можете ли вы здесь остаться?
Кузовкин. Не могу-с.
Ольга. Нет, послушайте… Я хочу знать ваше мнение… Я успела оценить вас, Василий Семеныч… Говорите же, говорите откровенно…
Кузовкин. Я чувствую вашу ласку, Ольга Петровна, я, поверьте, тоже умею ценить… (Он останавливается и продолжает со вздохом.) Нет, не могу я остаться, — никак не могу. Еще побьют, пожалуй, под старость. Да и что греха таить? — теперь я, конечно, остепенился — ну и хозяина тоже давно в доме не было… некому было эдак, знаете… Да ведь старики-то живы; они ведь не забыли… ведь я точно у покойника в шутах состоял… Из-под палки, бывало, паясничал, — а иногда и сам… (Ольга отворачивается.) Не огорчайтесь, Ольга Петровна… Ведь, наконец, я… я вам всё-таки чужой человек… остаться я не могу.
Ольга. В таком случае… возьмите… это… (Протягивает ему бумагу.)
Кузовкин (принимает ее с недоумением). Что это-с?
Ольга. Это… мы вам назначаем… сумму… для выкупа вашего Ветрова… Я надеюсь, что вы нам… что вы мне не откажете…
Кузовкин (роняет бумагу и закрывает лицо руками). Ольга Петровна, за что же и вы, и вы меня обижаете?
Ольга. Как?
Кузовкин. Вы от меня откупиться хотите. Да я ж вам сказывал, что доказательств у меня нет никаких… Почему вы знаете, что я это всё не выдумал, что у меня не было, наконец, намеренья…
Ольга (с живостью его перебивая). Если б я вам не верила, разве мы бы согласились…
Кузовкин. Вы мне верите — чего же мне больше, — на что мне эта бумага? Я сызмала себя не баловал… не начинать же мне под старость… Что мне нужно? Хлеба ломоть — вот и всё. Коли вы мне верите… (Останавливается.)
Ольга. Да… да… я вам верю. Нет, вы меня не обманываете — нет… Я вам верю, верю… (Вдруг обнимает его и прижимается к его груди головой.)
Кузовкин. Матушка, Ольга Петровна, пол… полноте… Ольга… (Шатаясь, опускается в кресло налево.)
Ольга (держит его одной рукою, другой быстро поднимает бумагу с земли и жмется к нему). Вы могли отказать чужой, богатой женщине — вы могли отказать моему мужу, — но дочери, вашей дочери, вы не можете, вы не должны отказать… (Сует ему бумагу в руки.)
Кузовкин (принимая бумагу, со слезами). Извольте, Ольга Петровна, извольте, как хотите, что хотите прикажите, я готов, я рад — прикажите, хоть на край света уйду. Теперь я могу умереть, теперь мне ничего не нужно… (Ольга утирает ему слезы платком.) Ах, Оля, Оля…
Ольга. Не плачьте — не плачь… Мы будем видеться… Ты будешь ездить…
Кузовкин. Ах, Ольга Петровна, Оля… я ли это, не во сне ли это?
Ольга. Полно же, полно…
Кузовкин (вдруг торопливо). Оля, встань; идут. (Ольга, которая почти села ему на колена, быстро вскакивает.) Дайте только руку, руку в последний раз. (Он поспешно целует у ней руку. Она отходит в сторону. Кузовкин хочет подняться и не может. Из двери направо входят Елецкий и Тропачев; за ними Карпачов. Ольга идет к ним навстречу мимо Кузовкина и останавливается между им и ими.)
Тропачев (кланяясь и рисуясь). Enfin[109] — мы имеем счастье вас видеть, Ольга Петровна. Как ваше здоровье?
Ольга. Благодарствуйте — я здорова.
Тропачев. У вас лицо, как будто…
Елецкий (подхватывая). Мы оба с нею что-то сегодня не в своей тарелке…
Тропачев. И тут симпатия, хе-хе. А сад у вас удивительно хорош.
(Кузовкин через силу поднимается.)
Ольга. Я очень рада, что он вам понравился.
Тропачев (словно обиженный). Да ведь послушайте, я вам скажу — ведь он прелесть как хорош — mais c’est très beau, très beau…[110] Аллеи, цветы — и всё вообще… Да, да. Природа и поэзия — это мои две слабости! Но что я вижу? Альбомы! Точно в столичном салоне!
Елецкий (выразительно глядя на жену, с расстановкой). Разве тебе удалось устроить? (Ольга кивает головой; Тропачев из приличъя отворачивается.) Он принял? Гм. Хорошо. (Отводя ее немного в сторону.) Повторяю тебе, что я всей этой истории не верю — но я тебя одобряю. Домашнее спокойствие не десяти тысяч стоит.
Ольга (возвращаясь к Тропачеву, который начал было рассматривать альбом на столе). Чем вы тут занялись, Флегонт Александрыч?
Тропачев. Так-с… Ваш альбом — вот-с. Всё это очень мило. Скажите, вы не знакомы с Ковринскими?
Ольга. Нет, не знакомы.
Тропачев. Как, — и прежде не были знакомы? Познакомьтесь — я вам советую. У нас это почти что лучший дом в уезде, или, лучше сказать, был лучший дом до вчерашнего дня, ха-ха!
Елецкий (между тем подошел к Кузовкину). Вы берете деньги?
Кузовкин. Беру-с.
Елецкий. Значит — солгали?
Кузовкин. Солгал.
Елецкий. А! (Обращаясь к Тропачеву, который рассыпается перед Ольгой и волнообразно сгибает свой стан.) А вот, Флегонт Александрыч, мы вчера с вами подсмеивались над Васильем Семенычем… а ведь он свое дело-то выиграл… Известие сейчас получено. Вот пока мы в саду гуляли.
Тропачев. Что вы?
Елецкий. Да, да. Ольга вот мне сейчас сказала. Да спросите его самого.
Тропачев. Неужели, Василий Семеныч?
Кузовкин (который все время до конца сцены улыбается, как дитя, и говорит звенящим от внутренних слез голосом). Да-с, да-с. Достается-с, достается-с.
Тропачев. Поздравляю вас, Василий Семеныч, поздравляю. (Вполголоса Елецкому.) Я понимаю… вы его вежливым образом удаляете после вчерашней… (Елецкий хочет уверять, что нет.) Ну да… да… И как благородно, великодушно, деликатно… Очень, очень хорошо. Я готов об заклад побиться, что эта мысль (с сладким взглядом на Ольгу) вашей жене в голову пришла… хотя и вы, конечно… (Елецкий улыбается. Тропачев продолжает грвмко.) Хорошо, хорошо. Так теперь вам, Василий Семеныч, туда переезжать надо… Хозяйством попризаняться…
Кузовкин. Конечно-с.
Елецкий. Василий Семеныч мне сейчас сказал, что он даже сегодня съездить туда собирается.
Тропачев. Еще бы. Я очень понимаю его нетерпенье. Хе, чёрт возьми! водили человека за нос, водили-водили, — ну, наконец, досталось именье… Как тут не захотеть посмотреть на свое добро? Не так ли, Василий Семеныч?
Кузовкин. Именно-с так-с.
Тропачев. Ведь вам, чай, и в город придется заехать?
Кузовкин. Как же-с; всё в порядок привести следует.
Тропачев. Так вам мешкать нечего. (Подмигивая Елецкому.) Каков Лычков, отставной стряпчий? Чай, ведь это он всё? (Кузовкину.) Ну и рады вы?
Кузовкин. Как же-с, как же не радоваться?
Тропачев. Вы мне позволите вас навестить на новоселье… а?
Кузовкин. Много чести, Флегонт Александрыч.
Тропачев (обращаясь к Елецкому.) Павел Николаич, как же это? надо бы Ветрово-то вспрыснуть.
Елецкий (несколько нерешительно). Да… пожалуй… да. (Подходит к двери залы.) Позвать мне Трембинского!
Трембинский (быстро выскакивая из двери). Чего прикажете?
Елецкий. А! вы здесь… бутылку шампанского!
Трембинский (исчезая). Слушаю-с.
Елецкий. Да, послушайте! (Трембинский опять появляется.) Я, кажется, в зале господина Иванова видел — так попроси его войти.
Трембинский. Слушаю-с. (Исчезает.)
Тропачов (подходя к Ольге, которая все время стояла у стола с альбомами и то опускала глаза, то тихо поднимала их на Кузовкина). Madame Ковринская чрезвычайно будет рада с вами познакомиться… enchantée, enchantée[111]. Я надеюсь, что она вам понравится… Я у нее в доме совершенно как свой… Умная женщина и, знаете ли, эдак…(Вертит рукой в воздухе.)
Ольга (с улыбкой). А!
Тропачов. Вы увидите. (Трембинский входит с бутылками и бокалами на подносе.) А! Ну, Василий Семеныч, позвольте вас душевно поздравить…
(Иванов входит, останавливается у двери и кланяется.)
Ольга (ласково Иванову). Здравствуйте, я очень рада вас видеть… Вы слышали… вашему приятелю Ветрово достается…
(Иванов вторично кланяется и пробирается к Кузовкину. Трембинский подносит всем бокалы.)
Иванов (вполголоса и скороговоркой Кузовкину). Василий, что они врут?
Кузовкин (тоже вполголоса). Молчи, Ваня, молчи; я счастлив…
Тропачев (с бокалом в руке). За здоровье нового владельца!
Все (исключая Иванова, который даже свой бокал не выпивает). За его здоровье! За его здоровье!
Карпачов (басом, еще раз, один). Многая лета!
(Тропачев сурово на него взглядывает; он конфузится. Кузовкин благодарит, кланяется, улыбается, Елецкий держит себя строго;
Ольге неловко, она готова заплакать; Иванов изумлен и посматривает исподлобья.)
Кузовкин (трепещущим голосом). Позвольте мне теперь… в такой для меня торжественный день — изъявить мою благодарность за все милости…
Елецкий (перебивая его, строго). Да за что же, за что, Василий Семеныч, вы нас благодарите?..
Кузовкин. Да-с. Да ведь всё-таки-с вы мои благодетели… А что касается до вчерашнего моего — как бы сказать — поступка, — то простите великодушно старика… Бог знает, с чего я это и обижался-то, вчера, и говорил такое…
Елецкий (опять перебивая его). Ну хорошо, хорошо…
Кузовкин. И из-за чего было обижаться? Ну, что за беда… Господа пошутили… (Взглянувши на Ольгу.) Впрочем, нет-с, я не то-с. Прощайте, благодетели мои, будьте здоровы, веселы, счастливы…
Тропачев. Да что вы так прощаетесь, Василий Семеныч, — ведь вы не в Астрахань уезжаете…
Кузовкин (растроганный, продолжает). Дай бог вам всякого благополучия… а я… мне уж и у бога нечего просить — Я так счастлив, так… (Останавливается и усиливается не плакать.)
Елецкий (в сторону, про себя). Что за сцена… Когда он уедет?
Ольга (Кузовкину). Прощайте, Василий Семеныч… Когда вы к себе переедете — не забывайте нас… Я буду рада вас видеть (понизив голос), поговорить с вами наедине…
Кузовкин (целуя у ней руку). Ольга Петровна… Господь вас наградит.
Елецкий. Ну хорошо, хорошо, прощайте…
Кузовкин. Прощайте…
(Кланяется и вместе с Ивановым идет к дверям залы. Все его провожают. Тропачев у порога еще раз восклицает: «Да здравствует новый помещик!» Ольга быстро уходит в кабинет.)
Тропачев (оборачивается к Елецкому и треплет его по плечу). А знаете ли, что я вам скажу? Вы благороднейший человек.
Елецкий. О, помилуйте! Вы слишком добры…
(Занавес падает.)
Комедия в трех действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Михайло Иванович Мошкин, коллежский асессор, 50 лет. Живой, хлопотливый, добродушный старик. Доверчив и привязчив. Сангвинического темперамента.
Петр Ильич Вилицкий, коллежский секретарь, 23 лет. Нерешительный, слабый, самолюбивый человек.
Родион Карлович фон Фонк, титулярный советник, 29 лет. Холодное, сухое существо. Ограничен, наклонен к педантизму. Соблюдает всевозможные приличия. Человек, как говорится, с характером. Он, как многие обруселые немцы, слишком чисто и правильно выговаривает каждое слово.
Филипп Егорович Шпуньдик, помещик, 45 лет. С претензиями на образованность.
Марья Васильевна Белова, сирота,
