нему подходит.) Я очень рад вас видеть, Михайло Иваныч.
Мошкин. И я… и я… тоже очень рад… Петруша, конечно… я… того… я… (Умолкает.)
Вилицкий. Я собирался сегодня к вам, Михайло Иваныч… мне и так скоро нужно будет выйти… Да что же вы не садитесь?
Мошкин (всё в том же положении). Спасибо… всё равно… Ну, как твое путешествие за город?.. Ты здоров?
Вилицкий (поспешно). Хорошо, хорошо… слава богу… Который-то час?
Вилицкий. Второй уже?
Мошкин (быстро оборачиваясь к Вилицкому). Петруша… Петруша, что с тобой?
Вилицкий. Со мной… Михайло Иваныч?.. Ничего…
Мошкин (подходя к нему). За что ты на нас сердишься, Петруша?
Вилицкий (не глядя на него). Я?..
Мошкин. Ведь я всё знаю, Петруша; ведь ты из города не выезжал. Целых пять дней тебя у нас не было… Ты от меня прятался… Петруша, что с тобой, скажи? Или кто-нибудь из наших тебя обидел?
Вилицкий. Помилуйте… напротив…
Мошкин. Так отчего ж вдруг такая перемена?
Вилицкий. Я вам это… потом всё объясню, Михайло Иваныч…
Мошкин. Мы люди простые, Петруша; но мы тебя любим от всей души; извини нас, коли мы в чем перед тобой провинились. Мы всё это время не знали, что и придумать, Петруша; духом пали вовсе, измучились. Вообрази сам, каково было наше положение! Знакомые спрашивают: а где же Петр Ильич? Я хочу сказать: отлучился, мол, из города, на короткое время — а язык не слушается… что будешь делать? Перед свадьбой — вообрази. А Маша-то бедная! О себе я уж и не говорю. Ведь Маша… представь: ведь она твоя невеста. Ведь у ней, у бедняжки, кроме тебя да меня, никого на свете нет. И хоть бы какая была причина, а то вдруг — словно ножом в сердце пырнул.
Вилицкий. Право, Михайло Иваныч…
Мошкин. Ведь я знаю, Петруша, она у тебя сейчас была… (Вилицкий слегка вздрагивает.) Сегодня поутру она вдруг надевает шляпку; я спрашиваю — куда? А она мне, словно полоумная: пустите, говорит, за покупками. (Уныло.) Ну, какие уж тут покупки, Петруша, сам посуди! Я ничего; отпустил ее — да за ней… Глядь, а она по улице бежит-бежит, сердечная, да прямо сюда… Я за угол, знаешь, вот где штофная… Смотрю, эдак через четверть часика, выходит она от тебя, моя сиротка, лица на сердечной нет; села, голубушка, на извозчика, опустила эдак голову да как заплачет… (Останавливается и утирает глаза.) Жалости подобно, Петруша, право!
Вилицкий (с волнением). Я виноват, Михайло Иваныч, точно виноват и перед ней и перед вами… Простите меня.
Мошкин (со вздохом). Ах, Петруша, Петруша! не ждал я этого от тебя!
Вилицкий. Простите меня, Михайло Иваныч… Я вам расскажу… Вы увидите — всё это уладится. Это так. Я сегодня же буду у вас и сам всё объясню. Простите меня.
Мошкин. Ну, вот и прекрасно, Петруша; ну, и слава богу. Я знал, что ты не в состоянии нас огорчить умышленно… Дай же мне обнять тебя, душа моя! ведь я целых пять дней тебя не видал… (Обнимает его.)
Вилицкий (поспешно). Послушайте… Вы не подумайте, чтоб я сказал что-нибудь Марье Васильевне неприятное… Напротив, я ее всячески старался успокоить… Но она была в таком волнении…
Мошкин. Верю тебе, Петруша… только ты вообрази себя на ее месте… Петруша, ведь ты нас не разлюбил?
Вилицкий. Помилуйте, как вы можете думать…
Мошкин. И ее тоже не разлюбил? Она так тебя любит, Петруша… Она умрет, если ты ее бросишь.
Вилицкий. Зачем вы это говорите, Михайло Иваныч?..
Мошкин. Ты представь, ведь она твоя невеста… ведь уж и свадьба назначена… с твоего же согласия…
Вилицкий. Да разве кто свадьбу отменяет? помилуйте!.. Я ведь люблю Марью Васильевну…
Мошкин. Ну, и слава богу! Ну, и слава богу! Ну, стало быть, это всё ничего. Что-нибудь тебе так не показалось… Но вперед, Петруша, пожалуйста, лучше скажи, лучше просто выбрани; а этак пять дней…
Вилицкий. Не напоминайте мне, пожалуйста, об этом… Мне и так совестно… Вперед этого уже больше не будет — поверьте мне.
Мошкин. Ну, кончено, Петруша, кончено… Кто прошлое помянет, тому, ты знаешь…
Вилицкий (не глядя на Мошкина). А я только точно Марье Васильевне говорил и теперь вам повторяю, что мне нужно будет иметь с ней небольшое объяснение… знаете, для того, чтоб подобные недоразумения вперед уже не повторялись…
Мошкин. Да какие это недоразумения? И что такое значит «недоразумение»? Я вовсе не понимаю.
Вилицкий. Мне надобно с Марьей Васильевной объясниться.
Мошкин. Да кто ж против этого спорить станет? Это твое право. Ведь она тебе жена — а ты ей есть муж и наставник; от кого ж ей выслушивать наставления, правила, так сказать, на путь жизни — как не от тебя? Ведь век вместе прожить — не поле перейти; надо правду друг другу говорить. Ты уж без того много об ней заботился, об ее воспитании то есть, потому что она сирота, а я человек неученый. Это твое право, Петруша.
Вилицкий. Вы меня не совсем понимаете, Михайло Иваныч… а впрочем, это всё объяснится, вы увидите, в весьма скором времени — и всё пойдет хорошо. (Взглянув на него.) А вы даже в лице изменились, бедный мой Михайло Иваныч… Как я виноват, как непростительно виноват перед вами!
Мошкин. Вона! Три года сряду ты меня радовал и утешал… раз как-то опечалил, велика важность! Стоит говорить! А что касается до объяснения — я на тебя полагаюсь, ты ведь у меня умен… ты всё к лучшему устроишь. Только, пожалуйста, будь снисходителен. Машу, ты сам знаешь, запугать ничего не стоит. А что она застенчива и сиротлива — ты на это не смотри: она не ком-эль-фонт, положим; да не в этом счастье жизни заключается, Петруша, поверь мне; а в нравственности, в любви, в доброте сердечной. У тебя, конечно, друзья ученые — ну, и разговор, конечно, эдакой, всё отвлеченный… а мы… мы только любить тебя умеем от всего сердца… В этом, Петруша, с нами уж никто не поспорит…
Вилицкий (пожимая ему руку). Добрый, добрый Михайло Иваныч… Чем я заслужил такое расположение? (Мошкин улыбается и махает рукой.) Право, не знаю чем. (Небольшое молчание.)
Мошкин. Посмотри-ка мне в лицо… Ну вот, это Петруша мой опять…
Вилицкий. Как вы добры, как вы добры!.. (Опять небольшое молчание.) Какая досада! мне пора в департамент.
Мошкин. В департамент? Что ж! Я тебя не удерживаю… А когда ж ты к нам, Петруша?
Вилицкий. Сегодня вечером, Михайло Иваныч, непременно.
Мошкин. Ну, хорошо. А что бы… Петруша… теперь…
Вилицкий. Теперь, Михайло Иваныч, мне, право, нельзя. Митька!
Мошкин. Ну, как знаешь! А уж как бы Маша-то была рада!..
Митька (входя). Чего изволите-с?
Митька. Слушаю-с. (Выходит.)
Мошкин. Вдруг после всех этих слез и тревог… вообрази. А? Петруша?
Вилицкий. Право, Михайло Иваныч… Сегодня вечером я непременно, непременно…
Мошкин (со вздохом.) Ну, хорошо.
Вилицкий. Ведь я всё это время в департаменте даже не был… Вообразите вы себе… ведь это, наконец, заметить могут.
Мошкин. Ну, на минуточку… перед департаментом.
Вилицкий. Мне и то мо́чи нет как будет совестно… Вы, пожалуйста, эдак приготовьте Марью Васильевну… Скажите ей, чтоб она меня простила…
Мошкин. Вот еще, что выдумал! Нужны приготовления — как же! Просто приведу тебя, скажу: вот он, наш беглец… а она тебе на шею бросится — вот и приготовленья все… (Митька входит с фраком.) Надень-ка фрак, — да поедем.
Вилицкий. Ну, извольте, только на минуту… (Надевает фрак.)
Мошкин. Да уж увидим там… (Митьке, подающему фрак.) А! бесстыжие глаза! Ведь, вишь, какой! (Митька ухмыляется.) А впрочем, я хвалю, слуга должен барскую волю соблюдать. — Ну, Петруша, спасибо тебе, воскресил ты всех нас… Едем!
Вилицкий. Едем. (Уходя, Митьке.) Если господин Фонк опять зайдет, скажи ему, что я у него сегодня буду…
Мошкин. Ну, это мы всё там увидим… Надевай шляпу — пойдем. (Оба уходят.)
Митька (остается, глядит им вслед и медленно идет на авансцену). Бесстыжие глаза! — Ну, кто их разберет! Ведь приказывали не пускать… А вот я лучше сосну маленько, так оно и того… (Заваливается на диван.) Ведь вот что́ бы новый диван купить; а то у этого пружины больше не действуют. — Да куда! ему не до того! Уж эти мне ферлакуры!..* А впрочем, господь с ними!.. Это всё ведь… Э-это… (Глядя на свои высоко поднятые ноги.) Хорошо шьет бестия Капитон! (Засыпает.)
Действие третье
Та же декорация, как в первом действии. Мошкин в архалуке, озабоченный и опечаленный, стоит у двери налево и прислушивается. Через несколько мгновений на пороге показывается Пряжкина.
Мошкин (почти шепотом). Ну, что?
Пряжкина (так же). Заснула.
Мошкин. И жара нет?
Пряжкина. Теперь нет.
Мошкин. Слава богу! (Молчание.) А знаете ли что, Катерина Савишна, всё-таки не отходите от нее… что-нибудь, знаете, понадобится неравно.
Пряжкина. Как же, батюшка, как же!.. Прикажите только самоварчик мне поставить…
Мошкин. Прикажу, матушка, прикажу. (Пряжкина уходит. Мошкин медленно идет на авансцену, садится, глядит несколько времени неподвижно на пол, проводит рукой по лицу и кличет.) Стратилат!
Стратилат (выходя из передней). Чего-с?
Мошкин. Самовар для Катерины Савишны поставь.
Стратилат. Слушаю-с. (Хочет идти.)
Мошкин (нерешительно). Никто не приходил?
Стратилат. Никак нет-с.
Мошкин. И ничего… эдак, не приносили?
Стратилат. Ничего-с.
Мошкин (вздохнув). Ну, ступай. (Стратилат уходит. Мошкин оглядывается, хочет встать и опять опускается в кресло.) Боже мой, боже мой, что ж это такое? Вдруг опять, опять всё рухнуло… Теперь уж дело-то ясно… (Опускает голову.) Какое средство, какое средство, наконец… (Помолчав немного.) Никакого нет средства. Это всё… (Махает рукой.) Само собой разве как-нибудь… авось эдак перемелется. (Вздыхает.) О господи боже! (Из передней входит Шпуньдик, Мошкин оглядывается.) А, это ты, Филипп? Спасибо, что хоть ты не забываешь.
Шпуньдик (жмет ему руку). Вона! я разве ваш брат, столичная штука? (Помолчав.) Ну что, был?
Мошкин (поглядев на него). Нет, не был.
Шпуньдик. Гм, не был. Какая же причина?..
Мошкин. Господь его знает. Всё извиняется — дескать, некогда…
Шпуньдик (садясь). Некогда! Ну, а что Марья Васильевна?
Мошкин. Маша не совсем здорова. Всю ночь не спала. Теперь отдыхает.
Шпуньдик (качая головой). Эка, подумаешь… (Вздохнув.) Да, да, да.
Мошкин. Что ты поделываешь?
Шпуньдик. Хлопочу, брат, по делам всё. А только признаюсь тебе, Михайло Иваныч, как погляжу я на вашу братью, на петербургских — не-ет, с вами беда! Подальше от вас. Нет, вы, господа, ой-ой-ой!
Мошкин (не глядя на него). Да почему же ты… так?.. здесь тоже есть хорошие люди.
Шпуньдик. Я не спорю, может быть… а только с вами держи ухо востро… (Помолчав.) Так не был Петр Ильич?
Мошкин (вдруг оборачиваясь к нему). Филипп, что мне перед тобой скрываться? Ты видишь во мне совершенно убитого человека.
Шпуньдик. Помилуй бог!
Мошкин. Совершенно, совершенно убитого человека. И как неожиданно! Ты помнишь, Филипп, когда ты приехал, всего две недели назад… помнишь, как я тебя встретил, какие
