стилистического порядка, которые перешли затем без всяких изменений в издание 1869 г.
Текст «Где тонко, там и рвется», опубликованный в сборнике Для легкого чтения в 1856 г., имел еще одну особенность: в нем отсутствовало посвящение пьесы Н. А. Тучковой, которая была уже в это время женою эмигранта Н. П. Огарева. Есть все основания предполагать, что снятие посвящения в данном случае объяснялось не волею автора, а цензурно-полицейскими требованиями, так как посвящение это отсутствовало и в отдельном издании комедии, выпущенном книгопродавцем Ф. Стелловским в 1861 г, без какого бы то ни было участия Тургенева[251]. Текст этого издания, разрешенный цензурой 18 января 1861 г., представлял собою механическую перепечатку искаженного цензурой журнального текста комедии, со всеми его дефектами, даже с двумя рядами точек, заменившими в «Современнике» 1848 г. сказку Горского. В редакции 1856 г. комедия «Где тонко, там и рвется», с самыми незначительными сокращениями и исправлениями, вошла в издание «Сцен и комедий» 1869 г.
Особый литературно-театральный жанр, тематику и формы которого усвоил Тургенев в «Где тонко, там и рвется», был канонизирован в конце тридцатых — начале сороковых годов в «Драматических пословицах» («Proverbes dramatiques») Альфреда Мюссе. Характеристика пьес этого типа, данная на страницах «Современника» тотчас же после публикации «Где тонко, там и рвется», настолько искусно определяла специфические черты нового драматургического стиля, что, несмотря на отсутствие в этой анонимной статье (ее автором был, видимо, И. И. Панаев) прямых упоминаний о Тургеневе, ее можно рассматривать сейчас как первый историко-литературный комментарий к одной из популярнейших впоследствии «сцен и комедий».
«Г-н Мюссе создал еще новый род небольших драматических разговоров, которые он назвал пословицами (proverbe), потому что они действием своим выражают смысл, заключающийся в этих пословицах… Эти драматические пьески, печатавшиеся в „Revue des deux Mondes“, в первый раз появились на сцене петербургского французского театра (в 1842/1843 г.) и уже потом поставлены были в Париже на сцене Théâtre Français. В них нет почти сценического действия; главное достоинство их заключается в том неуловимо тонком и изящном светском разговоре, который может быть понят и передан только такими образованными артистами, каковы г-жа Аллан, Плесси и г-н Аллан. Пьески эти имели и на петербургской и на парижской сцене успех блистательный. У нас, к сожалению, до сих пор не существует светский разговорный язык, и потому передать в переводе драматические пословицы г. Мюссе очень трудно: они непременно должны утратить эту тонкость и этот свежий прозрачный колорит, которые составляют главное их достоинство. Переводить эти пословицы так же трудно, как, например, с художественною тонкостью скопировать какой-нибудь мастерской акварельный рисунок» (Совр, 1848, № 12, отд. II, с. 198–199).
После этой литературно-критической декларации ссылки на связь «пословиц» Мюссе с некоторыми из «сцен и комедий» становятся непременной принадлежностью всех критических разборов драматургии Тургенева. Никаких признаний в этом направлении самого автора «Где тонко, там и рвется» до сих пор неизвестно, но несколько строк одного из писем его к Полине Виардо, отражавших впечатления от игры г-жи Аллан на парижской сцене в «Caprice» Мюссе 27 ноября 1847 г., позволяют установить предысторию «Где тонко, там и рвется» и «Месяца в деревне»: «Кальдерон, — писал Тургенев 19 декабря 1847 г., — гений совершенно исключительный и мощный прежде всего. Мы же, слабые потомки могучих предков, можем стремиться к достижению лишь того, чтобы казаться грациозными в своей слабости. — Я думаю о „Caprice“ Мюссе, который продолжает производить здесь фурор»[252].
Комедия «Где тонко, там и рвется» получила единодушную положительную оценку критики.
«Недавно напечатана была в „Современнике“, — писал П. В. Анненков в 1849 г. в „Заметках о русской литературе прошлого года“, — небольшая комедия г. Тургенева: „Где тонко, там и рвется“, открывающая новую сторону его таланта, именно живопись лиц в известном круге действователей, где не может быть ни сильных страстей, ни резких порывов, ни запутанных происшествий. Кто знает, как велик этот круг, тот поймет заслугу автора, умевшего отыскать содержание и занимательность там, где вошло в обыкновение предполагать отсутствие всех интересов. Такими чертами обрисовал он главное лицо комедии, скептическое до того, что оно не верит собственному чувству, и запутанное так, что из ложного понятия о независимости оно отказывается от счастия, которого само искало. Всякому случалось встретить подобный характер, гораздо труднейший для передачи, чем многие великолепные герои трагедий или многие нелепые герои комедий. Интрига, простая до крайности, в комедии г. Тургенева не теряет ни на минуту своей живости, а комические лица, которыми обставлена главная действующая чета, переданы, так скачать, с артистическою умеренностию» (Совр, 1849, № 1, отд. III, с. 20).
«Несколько месяцев тому назад, — развивал положения эти А. В. Дружинин, — автор „Записок охотника“ в маленькой пьеске „Где тонко, там и рвется“ доказал <…> что новая русская комедия может сделаться занимательною, если в нее ввести дельную мысль, наблюдательность и занимательный разговор» (Совр, 1849, № 10, отд. V, с. 288). Как «грациозную мастерскую этюду, предназначенную не для сцены и между тем вполне драматическую» — характеризовал «Где тонко, там и рвется» и анонимный рецензент «Отечественных записок» (1850, № 1, отд. V, с. 18).
Впечатления широкой театральной аудитории от новой пьесы Тургенева отражала эпиграмма П. А. Каратыгина:
Тургенев хоть у нас и славу заслужил,
На сцене же ему не слишком удается!
В комедии своей он так перетончил,
Что скажешь нехотя: где тонко, там и рвется[253].
Под впечатлением неуспеха пьесы в Петербурге Тургенев письмом от 6 (18) марта 1852 г. к С. В. Шумскому (см. с. 570) запретил ее постановку и в Москве. Запрет был снят только в конце года, когда Тургенев дал согласие на включение комедии «Где тонко, там и рвется» в число четырех произведений, идущих в бенефис С. В. Шумского. Спектакль состоялся 5 ноября 1852 г. и был повторен 11 ноября (Моск вед, 1852, № 133 и 135, 4 и 8 ноября). Роли исполняли: Веры Николаевны — А. П. Чистякова, Станицына — С. В. Васильев, Горского — И. В. Самарин, Мухина — Д. Т. Ленский, капитана Чуханова — М. С. Щепкин (Театр насл, с. 311). Несмотря на блестящий состав исполнителей, пьеса в репертуаре не удержалась.
Неудачей «Где тонко, там и рвется» на петербургской и московской сценах была облегчена критическая работа и принципиальных отрицателей «драматических пословиц» Мюссе и его русских продолжателей. «Авторы всех подобных произведений, — писал в 1859 г. А. Григорьев в статье „И. С. Тургенев и его деятельность“, — стремились к тонкости. Тонкость была повсюду: тонкость стана героинь, тонкость голландского белья, и т. д. — тонкость, одним словом, и притом такая, что стан, того и гляди, напомнит жердочку в народной песне:
Тонка-тонка — гнется, боюсь — переломится<…>
Кончались дела обыкновенно или мирно, сознанием героя и героини, что они могут позволить себе любить, из чего, ео ipso, выходило — за сценой, разумеется, и желанное заключение, — или трагически: герой и героиня расставались „в безмолвном и гордом страданьи“, пародируя трагическую тему Лермонтова… И этой жалкой моде, этому поветрию апатии и праздности, — поддался, скажете вы, талант Тургенева… Да, скажу я без запинки, и укажу прямо на „Провинциалку“ и на „Где тонко, там и рвется“. Пусть „Где тонко, там и рвется“, по истинной тонкости анализа, по прелести разговора, по множеству поэтических черт — стоит над всем этим дамским и кавалерским баловством столь же высоко, как пословицы Мюссе; пусть в „Провинциалке“ женское лицо очерчено хотя и слегка, но с мастерством истинного артиста <…>, но всё же эти произведения — жертва моде и какая-то женская прихоть автора „Записок охотника“, „Рудина“ и “Дворянского гнезда“»[254].
Признание высоких литературных достижений Тургенева в «Где тонко, там и рвется» и утверждение комедии в репертуаре всех русских театров последовало лишь после воскрешения традиций тургеневских «сцен и комедий» в психологической драме конца XIX — начала XX в.
Первым развернутым ответом критикам, недооценивавшим комедию «Где тонко, там и рвется», явилась характеристика этой пьесы в статье Е. Цабеля (см.: Zabel, S. 156–157), основные положения которой были развиты в обзоре Л. Я. Гуревич «Комедии Тургенева на сцене Художественного театра» в 1912 г.: «„Где тонко, там и рвется“ — первая по времени вполне законченная пьеса Тургенева из русской жизни — вызывает, кажется, наиболее упреков в недостатке драматизма. В ней нет ни ярких характеров, ни глубоких чувств и вспышек страсти. Сложная, изменчивая, насквозь сознательная психология двух главных ее героев — Горского и Верочки — кажется даже с первого взгляда салонно-поверхностной, не затрагивающей никаких серьезных мотивов человеческого существования, не заключающей в себе никаких внутренне характерных конфликтов. Нет! это неверно, всмотритесь. В этой несмелой, но быстро сменяющейся в своих этапах борьбе двух человеческих душ, то приближающихся друг к другу, разгорячающихся, то смущенно отстраняющихся, затронуты коренные инстинкты мужской и женской природы. Он хочет владеть ею, покорить ее, не связывая себя, не отдавая ей безраздельно своей жизни. Она хочет отдать себя всецело, но с тем, чтобы и он полностью принадлежал ей <…> В беглых, играющих художественных намеках представлены здесь эти непримиримые, вековечные противоречия жизни»[255].
О постановках комедии «Где тонко, там и рвется» на сцене Александрийского театра в Петербурге в 1891 и 1908 гг. и в Московском Художественном театре в 1912 г. см.: Бердников Г. П. Тургенев и театр. М., 1953, с. 588–589; Московский Художественный театр. 1898–1938. Библиография. Сост. А. А. Аганбекян. M.; Л: Изд. ВТО, 1939. с. 51–52.
Показывает ему «Journal des Débats». — «Le Journal des Débats» — газета, выходила в Париже в 1814–1864 гг.
…«мы получаем „Телеграф“». — Цитата из поэмы Пушкина «Граф Нулин» (1825), звучащая в реплике Горского очень иронически, как и в первоисточнике; «Московский телеграф» — двухнедельный литературно-критический журнал, с модными картинками, выходивший в 1825–1834 гг. под редакцией Н. А. Полевого.
…сама живет и жить дает другим. — Эта поэтическая формула вошла в русский язык после стихотворения Г. Р. Державина «На рождение царицы Гремиславы»: «Живи и жить давай другим, но только не за счет другого» (1798). В романе «Рудин» (1855) Тургенев отмечал: «Есть три разряда эгоистов: эгоисты, которые сами живут и жить дают другим; эгоисты, которые сами живут и не дают жить другим; наконец, эгоисты, которые и сами не живут и другим не дают».
…держится для этого на подножном корму разорившийся капитан в отставке. — Слова «на подножном корму», изъятые в 1848 г. из журнального текста цензурой, были восстановлены в Т, Соч, 1869, ч. VII.
Авось и в Сциллу не попаду и Харибду
