Астахове отразились «особенности целого класса петербургских юношей, неспособных на жизнь, вследствие самой их жизни, принявшей ложно-практическое направление» (Б-ка Чт. 1857, № 5, отд. V, с. 16).
С еще большей резкостью и определенностью охарактеризовал Астахова Чернышевский, назвав его «бездушным пошлецом», «который свою низость и бесчувственность прикрывает европейскими фразами и приличными манерами» (Чернышевский, т. 4, с. 699).
В повести «Затишье» Тургенев широко воспользовался теми впечатлениями, которые он накопил, живя в провинции и общаясь с обитателями дворянских усадеб.
В воспоминаниях о Тургеневе Е. М. Гаршин следующим образом передавал слова писателя, сказанные им по этом поводу:
«И в конце концов мастерство художника в этом и состоит, чтобы суметь пронаблюдать явление в жизни и затем уже это действительное явление представить в художественных образах. А выдумывать ничего нельзя, заключил он свою речь.
И ту же самую мысль он стал развивать почти в таких же выражениях в другой раз, когда пришлось цитировать из „Затишья“ известную фразу о Матрене Марковне, которая „насчет манер очень строга“, причем „чуть что, а уже бирюлевским барышням всё известно“» (Гаршин Е. М. Воспоминания об И. С. Тургеневе. — ИВ, 1883, № 11, с. 384).
Имеется свидетельство современников, что в образе Помпонского Тургенев изобразил И. П. Арапетова, видного чиновника, окончившего Московский университет одновременно с Герценом и Огаревым. Так, Б. Н. Чичерин в своих воспоминаниях пишет, что Т. Н. Грановский, прочитав повесть «Затишье», сказал: Тургенев «в конце, в виде какого-то господина Помпонского так очертил Арапетова, что нельзя не узнать» (Воспоминания Б. Н. Чичерина. Москва сороковых годов. М., 1929, с. 137 и 135).
Героиня повести Марья Павловна также имела реальный прототип. Об этом пишет Н. А. Островская, которой Тургенев рассказывал, что в «„Затишье“, в лице Маши, представлена им девушка, малороссиянка, которую он знавал в молодости и в которую был немножко даже влюблен.
— И она действительно стихов не любила, — говорил Тургенев. — Я в самом дело однажды прочел ей „Анчара“ и — он произвел впечатление.
— Сюжет, конечно, сочинен? — спросила я. — Она, надеюсь, не утопилась?
— Конечно, нет, — отвечал Иван Сергеевич, — хотя она и была способна на это» (Т сб (Пиксанов), с. 91).
Образ Марьи Павловны привлек к себе внимание критики, которая увидела в нем раскрытие новых для литературы черт характера простой русской женщины. Рецензент «СПб. ведомостей» писал, что Марья Павловна — «это девушка энергическая и благородная, с натурой истинно поэтической». При этом, по мнению рецензента, Тургенев «не польстил этой избранной натуре, не украсил ее совершенствами, чуждыми воспитанницам „Затишья“» (СПб Вед, 1854, № 218, 1 октября).
М. В. Авдеев, автор нескольких статей, посвященных анализу женских образов в русской литературе, писал в 1874 г., что «во всей русской литературе мы не встречаем такой цельной, крупной, такой строгой, хоть несколько грубой женщины», как Марья Павловна (см.: Авдеев M. В. Наше общество в героях и героинях литературы. СПб., 1874, с. 215). Авдеев объяснил трагическую гибель Маши тем обстоятельством, что до самого последнего момента жизни ее самосознание не было разбужено. По его мнению, крик о помощи, вырвавшийся из груди Марьи Павловны, является признаком «слишком поздно пробудившегося сознания», которое подсказало ей, что «человек, из-за которого она гибнет, не стоит ее чувства, что самое чувство изменяется, что жизнь хороша, и есть на земле нечто кроме любви, столь же великое и глубокое» (там же, с. 224).
Единственный критик, осудивший образ Марьи Павловны, был критик «Современника» А. Н. Острогорский, который в статье, «По поводу женских характеров в некоторых повестях» писал о «крайней бесхарактерности и бесцветности Марьи Павловны» (Совр, 1862, № 5, Современное обозрение, с. 20). Острогорский считал, что трагическая развязка отношений Веретьева с Марьей Павловной объясняется тем, что Марья Павловна требовала от Веретьева жертв, «не возбудив к себе уважения» (там же). «Уважение посторонних, — объяснял критик, — возможно только для лиц, уважающих себя, пекущихся о своем нравственном развитии, о выработке характера и убеждений и действующих сообразно с ними до тех пор, пока эти убеждения не будут поколеблены» (там же, с. 14).
Начав свою литературную деятельность как писатель «натуральной школы», Тургенев и в повести «Затишье» продолжал борьбу с ложным романтизмом, воспитывая у читателей способность видеть истинно прекрасное в реальной действительности, окружающей их. Именно поэтому повесть Тургенева вызвала сопротивление у поклонников и поклонниц «возвышенной» литературы. Е. А. Ладыженская писала по этому поводу Тургеневу: «Хотите выслушать суждение одной провинциальной барыни, сентиментальной вдовы, о „Затишье“? — я ему смеялась от души: Читали ли вы „Затишье“? — спрашиваю я. — Как же, но не имела терпения докончить, я привыкла читать повести с возвышенным слогом; вот Марлинского „Фрегат надежды“ — это другое дело. А тут никакого романтизма нет; героиня с красными руками… и какие выражения: „осклабился“, — просто тривиально!» (Т сб, вып. 2, с. 361).
Несмотря на то, что «Затишье» еще страдает некоторой рыхлостью композиции, которую отмечали и критики и литературные друзья Тургенева, несмотря на то, что в этой повести еще не выработалась единая манера художественного изображения и первая часть повести напоминает зарисовки с натуры, а вторая зачастую сводится к беглому рассказу о дальнейших событиях, — несмотря на всё это повесть «Затишье» — заметный шаг на пути освоения Тургеневым «новой манеры». Это отмечалось К. К. Истоминым (см.: Истомин, с. 109–111); эту же мысль развивал и Б. М. Эйхенбаум, который считал «Затишье» «некоторым итогом по отношению к ряду рассказов и повестей, написанных раньше» (см.: Т, Сочинения, т. VII, с. 357).
Многоплановая композиция повести, позволившая проследить судьбы героев из разных слоев русского общества, переплетение лирико-психологической и иронической манеры повествования — всё это создавало художественные предпосылки для появления тургеневских романов.
…в роброне… — Старинное женское платье с широкой юбкой на каркасе в виде обруча.
…городских котёлок… — Тульское название кренделей, сваренных в котле.
…в «Галатее»… — Еженедельный журнал литературы, новостей и мод, издававшийся в Москве в 1829–1830 гг. С. Е. Раичем, преподавателем русской словесности Московского университетского пансиона. В журнале принимали участие Пушкин, Вяземский, Баратынский, Тютчев, Шевырев и др. В 1839 г. Раич возобновил журнал под названием «Галатея, журнал наук, искусств, литературы, новостей и мод». В этом виде «Галатея» просуществовала еще один год.
…он заслуживал вошедшее недавно в моду название джентльмена. — Слово «джентльмен» утвердилось в русском языке в начале 1840-х годов для обозначения человека благовоспитанного, порядочного (см. Лексикологические заметки к текстам Тургенева: 23. Джентльмен. М. А. — Т сб, вып. 5, с. 343–344).
…Дамон и — Пифион… — Пифагорейцы, жители Сиракуз, прославившиеся своей преданной дружбой. Имя друга Дамона в произведениях мировой и русской литературы неустойчиво: его называют Финтий, Финтиас, Пинтиас и т. д. Именно поэтому Ипатов усомнился в правильности подсказанного ему Иваном Ильичом имени Пифион. (Об этом см.: Алексеев M. П. «Затишье». Дамон и Пифион. — Т сб, вып. 1, с. 237–238.)
…сравнил бы ее с Церерой или Юноной. — Церера — римская богиня плодородия; Юнона — римская богиня, покровительница женщин и семейного очага. Сравнивая Машу с этими богинями, Тургенев подчеркивал здоровую красоту и величественность ее облика.
Бобелина — гречанка, видная деятельница в войне против турецкого ига за независимость Греции. Убита в 1828 г.
Клеппер (нем. Klepper — кляча) — старинное название эстонских местных лошадей.
Чем Маша не Клеопатра или не Федра? — Клеопатра — египетская царица (69–30 гг. до н. э.), знаменитая своей красотой; Федра — героиня греческой мифологии. Трагические судьбы обеих послужили основанием для многих драматических произведений (Шекспира, Расина и др.). В данном случае возможна реминисценция из первой главы «Евгения Онегина», строфа XVII: «Ошикать Федру, Клеопатру…».
«Солнце на закате» — народная песня на слова поэта-песенника С. Митрофанова (см.: Песни русские известного охотника М., изданные им же, в удовольствие любителей оных. СПб., 1799, с. 36).
…знаменитого Илью… — Илья Осипович Соколов — руководитель цыганского хора, пользовавшегося большой популярностью в 20 — 40-е годы XIX века (см.: Пыляев М. И. Старый Петербург. СПб., 1887, с. 400–401).
«Ах вы, сени, мои сени» — русская народная песня, ранние варианты которой встречаются в песенниках 1790 и 1791 годов.
«На почве чахлой и скупой»… — Неточная цитата из стихотворения «Анчар» (1828); у Пушкина:
В пустыне чахлой и скупой,
На почве, зноем раскаленной…
Датура (Datura), или дурман — ядовитое растение.
Что за комиссия — выросшей сестры! — Перефразировка восклицания Фамусова в комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума» (действие 1, явл. 10):
Быть взрослой дочери отцом!
…из пушкинского Дон-Жуана. — Трагедия А. С. Пушкина «Каменный гость» (1830), напечатанная посмертно, в 1839 г., — новинка в то время, когда происходит действие повести.
Стоит ли — кажется, обидой… — Из стихотворения Пушкина «Кто знает край, где небо блещет» (1828); вторая строка процитирована неточно. Нужно: «Пред флорентийскою Кипридой»; напечатано посмертно в 1838 г. в «Современнике».
…волоокая Гера… — Греческая богиня, супруга Зевса (соответствует римской Юноне). Для нее характерны большие на выкате «воловьи» глаза. Волоокой Гера названа и в «Илиаде» Гомера (см. перевод Н. И. Гнедича).
Медея — мифологический образ сильной и страстной женщины, в борьбе за свою любовь не останавливающейся перед преступлением.
…покурить наскоро Жукова… — Речь идет о табаке, вырабатывавшемся на знаменитой в 40-х и 50-х годах XIX века фабрике В. Г. Жукова.
Талейран — французский политический деятель и дипломат (1754–1838), прославившийся проницательностью, хитростью и умением скрывать свои мысли. Имя его стало нарицательным.
Оскорблю тебя — и потом хоть через платок. — Речь идет о том, что Веретьев предложит Стельчинскому дуэль на самых жестких условиях, при которых расстояние между противниками определяется длиной носового платка по диагонали. Так в «Коварстве и любви» Шиллера Фердинанд подает своему сопернику пистолет и, вынимая носовой платок, говорит: «Нате! Держите платок! < …> Гофмаршал. Через платок? Вы с ума сошли! < …> Фердинанд. Держи тот конец, тебе говорят! Иначе ты промахнешься, трус!» (1784, д. 4, явл. 3). Дуэль через платок входила в кодекс чести бретерствующих героев псевдо-романтического толка вплоть до конца XIX в. Подобного героя Тургенев изобразил в рассказе «Чертопханов и Недопюскин» (1849). Чертопханов кричит своему обидчику: «Стреляться, стреляться, сейчас стреляться через платок» (наст. изд., т. 3, с. 285). В «Братьях Карамазовых» (1880) Федор Павлович, паясничая, угрожает вызвать на дуэль через платок своего сына Митю (см.: Достоевский, т. 14, с. 68). Подробно об этой форме дуэли см.: Швейковский П. А. Суд чести и Дуэль в Российской армии. 3-е изд. СПб., 1912, с. 165.
…интимидация… — от франц. intimidation (запугивание).
«Крамбамбули, отцов наследье»… — Цитата из немецкой студенческой песни, перевод которой приписывается
