адресату «полное право прочесть < …> роман», кому тот найдет «полезным (Коршу, например), для отобрания мнений», а с другой стороны, в том же письме содержалась просьба не читать роман «никому, кто бы взглянул < …> с точки зрения журналистики или печатанья».

В течение июня — августа 1853 г. с рукописью первой части романа «Два поколения» ознакомились и прислали Тургеневу свои критические замечания Анненков, С. Т. и К. С. Аксаковы, В. П. Боткин и Н. X. Кетчер; читал ее также Е. Ф. Корш. В целом положительно отозвались о рукописи Анненков в письме от 12 (24) июня 1853 г. (см.: Рус Обозр, 1894, № 10, с. 489–491, где оно ошибочно опубликовано с датой «1 июня») и С. Т. Аксаков, который 4 (16) августа писал Тургеневу: «Первая часть, как приступ к роману, очень интересна и возбуждает много мыслей и ожиданий» (там же, с. 482). В противоположность С. Т. Аксакову, В. П. Боткин в своем письме к Тургеневу от 18 (30) июня 1853 г. сказал о первой части «Двух поколений», что она «читается без увлечения, потому что ни одно из лиц не возбуждает ни большого участия, ни большого любопытства» (Боткин и Т, с. 40), и далее продолжал в том же резко критическом тоне.

По мнению Анненкова и Аксаковых, наиболее удачными явились в первой части романа образы Глафиры Ивановны и Василия Васильевича (см. об этом подробно в комментарии к «Собственной господской конторе» — с. 387). Понравился и Чермак, о котором писал, отнеся его к тем лицам, которые «превосходны», С. Т. Аксаков в письме к Тургеневу от 4 (16) августа 1853 г. (Рус Обозр, 1894, № 10, с. 482). На то, что «очень хорошо задумано и начинает рисоваться лицо Чермака», указал Тургеневу и В. П. Боткин в приведенном выше письме (Боткин и Т, с. 43).

Положительную оценку получило у друзей писателя изображение природы в первой части романа. В частности, Анненков в письме от 12 (24) июня 1853 г. упомянул о «теплых и верных», по его мнению, описаниях природы (Рус Обозр, 1894, № 10, с. 490). А В. П. Боткин 18 (30) июня 1853 г. писал Тургеневу, что «небольшие и всегда грациозные картины природы» изредка прерывают «монотонность» повествования, которое в общем «тянется < …> обстоятельно, добросовестно, трудолюбиво и рутинно…» (Боткин и Т, с. 42, 43).

Несмотря на то что Тургенев, по-видимому, довольно ярко обрисовал в первой части своего романа помещичий быт и ему удались такие бытовые персонажи, как Глафира Ивановна, Василий Васильевич и Чермак, а также на то, что картины природы были нарисованы, видимо, с присущим Тургеневу мастерством, — все-таки роман в целом не получился. Вышло, вероятно, то, чего так боялся Тургенев, когда писал Анненкову 25 мая (6 июня) 1853 г., — что «частности, отдельные сцены — не спасут сочиненья».

Неудача, постигшая Тургенева при создании первой части его романа, объяснялась главным образам тем, что неотчетливыми вышли образы двух центральных персонажей, Дмитрия Петровича и Елизаветы Михайловны — представителей молодого поколения, с которыми связана была собственно романическая сторона произведения. Анненков, например, считал, что образ Дмитрия Петровича не получился у Тургенева достаточно определенным («…молодца Митю вы, кажется, не дописали»), так как в романе отсутствует глава о его воспитании. Не понравилось Анненкову и то, что слишком подробно дана биография Елизаветы Михайловны. Критик находил, что из нее «рано или поздно придется поубавить многое» (Рус Обозр, 1894, № 10, с. 490). В. П. Боткин также находил, что «Дмитр<ий> Петр<ович> < …> темен и неопределенен» и что «такая же неопределенность < …> лежит и на лице Елиз<аветы> Мих<айловны>. Участие и любопытство, возбуждаемые ею, очень слабы» (Боткин и Т, с. 40–41). Почти буквально то же сказал об этих двух героях и С. Т. Аксаков. По его мнению, «Дмитрий Петрович как-то очень темен и несимпатичен» и «оба молодые люди, то есть Елизавета Михайловна и Дмитрий Петрович, особенно последний, не возбуждают участия, и это верный знак, что они очерчены неудачно». Подобно К. С. Аксакову, он был недоволен наличием «любовной чумы» в первой части романа: «Ведь, кажется, в нее все будут влюблены», — писал он Тургеневу о лектрисе 4 (16) августа 1853 г. (Рус Обозр, 1894, № 10, с. 483).

Неясность или неопределенность образов Дмитрия Петровича и Елизаветы Михайловны объяснялась прежде всего тем, что они не были выразителями каких-либо общественных идеалов, передовыми людьми эпохи. Это обстоятельство отметил К. С. Аксаков, писавший Тургеневу в начале августа 1853 г., что «из Дмитрия Петровича могло бы выйти самое замечательное лицо, на котором бы обозначился весь современный общественный вопрос. Общественный интерес — вот что должно быть задачей литературных произведений» (там же, с. 486).

Тургенев, который всегда с большим вниманием относился к замечаниям Анненкова и С. Т. Аксакова, обещал первому в письме от 15 (27) июня, что сократит «главу о лектрисе». «Что же касается до главы о воспитании Мити, — продолжал Тургенев, — то она в моем плане начинает 2-ую часть романа — и до половины уже написана, — но после Вашего письма я убедился, что ее надо поместить в первую часть…». Отвечая С. Т. Аксакову, Тургенев писал ему 30 августа (11 сентября) 1853 г.: «…в мою героиню (которую, впрочем, я всю переделаю) в сущности не влюбляется никто — и менее всех Дмитрий Петрович, который, напротив, ее так же капризно возненавидит…».

Сопоставляя эти высказывания Тургенева о Дмитрии Петровиче с соответствующими местами плана, можно заметить существенную разницу между ними. В публикуемом плане вторая часть романа вовсе не начинается главой о воспитании Мити; она здесь вообще отсутствует. (Фраза «Описание Д. П.», вписанная карандашом, заканчивает в плане главу 9 / 12 первой части романа.) И если в цитированном выше письме к Анненкову Тургенев утверждал, что именно ею начинается в его плане вторая часть, то он, очевидно, имел в виду уже какой-то другой, позднее составленный план.

Из публикуемого плана романа совсем не вытекает также и того, что к Елизавете Михайловне в сущности все остаются равнодушными, а Дмитрий Петрович даже возненавидит ее. Заключительная глава третьей части плана предусматривает приезд в Москву Дмитрия Петровича и Василия Васильевича с целью сделать предложение Елизавете Михайловне.

Огорченный отрицательными отзывами В. П. Боткина, а также Н. X. Кетчера, Тургенев в письме к Анненкову от 9 (21) июля 1853 г. признавался: «…время самообольщения заменилось для меня временем сильного сомнения в самом себе — и мне теперь долго нельзя будет взяться за перо. Нужно все-таки некоторого роду опьянение, чтобы работать, а когда его нет — ничего не клеится». Анненков, защищая роман от критики Боткина и Кетчера, писал Тургеневу 14 (26) августа 1853 г.: «…хотя бы вам пришлось переделать всю первую часть, переделайте ее, но дальнейшего развития интриги и замысла ни под каким видом не оставляйте. В них слышится живое трепетание жизни < …> верьте мне. Сделайте их цензурнее, и пустите в публичный оборот» (Рус Обозр, 1894, № 10, с. 497).

Неожиданная поддержка была получена и от Некрасова, который 26 сентября ст. ст. 1853 г. писал Тургеневу: «В проезд мой через Москву слышал я от В. Ботк<ина> и Н. Кетч<ера> ругательства твоему роману… меня удивил выбор судей с твоей стороны: как Б<откин>, так и К<етчер> очень мало понимают в этом деле. Если ты рассчитывал, что они дадут прочесть твой роман кому-нибудь имеющему поболее вкусу, то очень ошибся: никто, кроме них, его не читал, и решение над ним в Москве состоялось по приговору этих двух лиц < …> Это, конечно, неважность для тебя, но еще вопрос, правы ли эти господа, и я прошу тебя не как журналист, а как твой приятель — пришли мне этот роман для прочтения. Я не хочу этим сказать, что у меня больше вкусу, но мне любопытно прочесть этот роман, и, если хочешь, я потом напишу тебе о нем свое правдивое мнение. Само собой разумеется, что я не имею тут никаких журнальных соображений» (Некрасов, т. X, с. 194–195).

Просьбу Некрасова Тургенев в то время исполнить не смог. 16 (28) октября 1853 г. он писал И. И. Панаеву и Некрасову: «Я сам потом досадовал на себя, зачем я не распорядился так, чтобы первую часть моего романа вам сообщили; теперь же это невозможно — рукопись только что вернулась ко мне, и я намерен приняться за переделку…». Действительно, рукопись романа Тургенев только что получил обратно от Н. X. Кетчера. В письме к Анненкову от 15 (27) октября 1853 г. он сообщал об этом и добавлял: «Кетчер ее всю испестрил заметками — спасибо ему за это — примем к сведению». Прошло около месяца, но Тургенев, по-видимому, не приступал еще к переработке романа. 14 (26) ноября 1853 г. он писал С. Т. Аксакову: «Я в Орел повезу < …> свой роман, который я во многом переделаю. Я немного охладел к нему — однако чувствую, что надо его кончить и развить те характеры и мысли, которые только еще обозначены в первой части». А о том, что побывавший проездом в Спасском И. С. Аксаков «поощрил» Тургенева продолжать работу над романом, писатель уведомлял Анненкова несколькими днями позже, 20 ноября (2 декабря) 1853 г. Охлаждение Тургенева к роману «Два поколения» оказалось, однако, весьма продолжительным. Лишь в 1855 году он вновь решил обратиться к «Двум поколениям». 2 (14) июня 1855 г. Тургенев сообщал С. Т. Аксакову, что хочет приняться за свой роман и «переделать его с основанья». Но в те же дни он начал новую «большую повесть», т. е. «Рудина», и 20 августа (1 сентября) 1855 г. извещал А. В. Дружинина: «Я свой роман пока оставляю под спудом — в нем мне многое не нравится — надо всё это переделать».

Некрасов, к этому времени, по-видимому, уже ознакомившийся с рукописью произведения, желал напечатать «Два поколения» в «Современнике». 12 (24) августа 1855 г. он спрашивал Тургенева: «…а роман-то твой? Ты, кажется, о нем не думаешь, а я решительно утверждаю, что первые его четыре главы превосходны и носят на себе характер той благородной деятельности, от которой, к прискорбию, так далеко отошла русская литература» (Некрасов, т. X, с. 232). Не подлежит сомнению, что Некрасов имеет здесь в виду принадлежность романа «Два поколения» к «натуральной школе», т. е. к гоголевскому направлению.

И позднее редакторы «Современника» не оставляли надежд на появление первого романа