автора сохранился еще такой запас вдохновения, что он вылился в речах, напоминающих заключительные строфы в стихотворениях Пушкина» (СПб Вед, 1860, № 97, 5 мая). В той же тональности написана и рецензия Н. Н. Булича. По мнению рецензента, от «горячих страстных страниц» повести Тургенева веяло «тайной прелестью действительных воспоминаний первой любви, молодым восторгом и молодой скорбью» (Рус Сл, 1860, № 5, отд. II, с. 29).
Решительно восстал против обвинений Тургенева в безнравственности Ап. Григорьев. В статье «Искусство и нравственность» он писал: «Всякий протест страшен приверженцам существующего, то в особенности страшен он, когда облекается в художественные формы». И в другом месте той же статьи: «…читатели <…> читают с трепетом наслаждения „Первую любовь“, хоть в ней ничего нет ни обличающего, ни поучительного — ничего, кроме порыва, благоухания и поэзии… а критика и часть общественного мнения подымают вопль за нравственность» (Светоч, 1861, № 1, Критическое обозрение, с. 20, 9).
В кругу ближайших знакомых Тургенева к «Первой любви» также отнеслись не все одинаково. Литературные друзья и советчики одобрили повесть. Тургенев писал об этом Фету 13 (25) марта 1860 г.: «Повесть моя называется „Первая любовь“. Сюжет ее Вам, кажется, известен. Читал я ее на днях ареопагу, состоявшему из Островского, Писемского, Анненкова, Дружинина и Майкова <…> Ареопаг остался доволен и сделал только несколько неважных замечаний». Повесть понравилась и Толстым, о чем мы узнаем из письма Тургенева к Фету, где он писал 1 (13) июня 1860 г.: «Мне приятно, что „Первая любовь“ нравится Толстым: это ручательство». «Твоя „Первая любовь“ — восхитительная вещь», — утверждал также А. И. Герцен в письме к Тургеневу от 6 (18) мая 1860 т. (Герцен, т. XXVII, кн. 1, с. 49).
В то же время Е. Е. Ламберт прислала Тургеневу критические замечания некоего г-на Г., касавшиеся, по-видимому, нравственного облика героев повести (см.: Granjard, Ivan Tourguénev, p. 136). Листок с замечаниями г-на Г. утрачен, и о характере упреков неизвестного критика можно судить только по ответному письму Тургенева. Он писал 18 февраля (2 марта) 1861 г. Е. Е. Ламберт: «Возвращаю Вам письмо г-на Г. Должно быть, он прав (мой приятель Виардо точно такого же мнения о „Первой любви“), и мне не служит извинением то, что я нисколько не воображал выбранный мною сюжет безнравственным. Это скорее — une circonstance aggravante (отягчающее обстоятельство). Против одного я однако позволю себе протестовать; а именно: я писал вовсе не с желанием бить, как говорится, на эффект; я не придумывал этой повести; она дана мне была целиком самой жизнью. Спешу прибавить, что это меня не оправдывает; я, вероятно, не должен бы был касаться всего этого. Говорю вероятно, потому что не хочу лгать. Если бы кто-нибудь меня спросил, согласился ли бы я на уничтожение этой повести, так, что и следа бы от нее не осталось… я бы покачал отрицательно головой. Но я с охотой соглашаюсь никогда не говорить и не вспоминать больше о ней».
О. С. Аксаковой «Первая любовь» также не понравилась. Она писала своему сыну И. С. Аксакову 11 (23) апреля 1860 г.: «Повести его <Тургенева> „Накануне“ и „Первая любовь“ даже отвратительны своею безнравственностью» (ИРЛИ, ф. 3, оп. 3, № 39, л. 105 об.).
Тургенев предполагал еще в период работы над повестью, что после ее опубликования его будут обвинять в безнравственности: поэтому он придавал большое значение заключительному эпизоду повести («смерть старушки»), не имеющему прямого отношения к главной сюжетной линии рассказа. Об этом он писал Фету 1 (13) июня 1860 г.: «Приделал же я старушку на конце — во-первых потому, что это действительно так было — а во-вторых потому, что без этого отрезвляющего конца крики на безнравственность были бы еще сильнее».
Резко критиковал повесть Тургенева и Луи Виардо.
Тургенев, очевидно, обратился осенью 1860 г. в редакцию журнала «Revue des Deux Mondes» с предложением опубликовать там перевод «Первой любви», но получил отказ. В ответ на жалобу Тургенева по этому поводу Луи Виардо писал ему 11 (23) ноября 1860 г.: «Я буду говорить о вашей „Первой любви“. Честно говоря, если бы я был редактором „Revue des Deux Mondes“, я также отказался бы от этого маленького романа и по той же причине. Я весьма опасаюсь, что он, незаметно для вас самого, является тем, что справедливо называют нездоровой литературой. Все его персонажи приближаются к отвратительному: и старая княгиня с табаком, и девушка, которая кокетничает своей продажностью, и граф, и поляк, и поэт: никто из них не вызывает участия и не забавляет. Кого же она изберет среди своих обожателей, эта новая „Дама с камелиями“? Женатого мужчину. Снова адюльтер, всегда процветающий и прославляемый адюльтер! Этот мужчина женится на немолодой женщине по расчету, он растрачивает состояние этой женщины на то, чтобы приобретать молоденьких любовниц. Неважно! Это очаровательный, обаятельный, неотразимый человек. Почему, по крайней мере, не сделать его вдовцом? К чему жалкая и бесполезная фигура его жены? А кто же рассказывает эту скандальную историю? Его сын, о стыд! Его собственный сын, который не следует за детьми Ноя, прикрывшими опьянение и наготу своего отца, но который выставляет их на всеобщее обозрение. И не в шестнадцать лет он рассказывает об этом, но в сорок, когда волосы его седеют, и он не находит слова упрека или сожаления по поводу прискорбного положения своих родителей. Чему же служит, после всего этого, талант, растрачиваемый на такой сюжет!»[257]
В отличие от редактора «Revue des Deux Mondes» и Л. Виардо Флобер очень высоко оценил «Первую любовь». Прочитав «Nouvelles scènes de la vie russe», где кроме «Первой любви» был напечатан еще роман «Накануне», Флобер писал Тургеневу в конце марта 1863 г.: «Чем я восхищаюсь более всего в Вашем даровании, так это его изяществом, — этим высшим свойством. Вы умеете изображать правду без банальности, умеете быть чувствительным без жеманности и комичным без малейшей низменности <…> Что касается Вашей „Первой любви“, то я ее понял особенно хорошо потому, что это история, которая произошла с одним из моих очень близких друзей. Все старые романтики (я один из них, я, который клал кинжал под голову), — все они должны быть признательны Вам за этот маленький рассказ, который так много говорит об их юности. Какая поразительная девушка Зиночка! Одно из Ваших качеств — это умение изобретать женщин. Они идеальны и реальны. Они обладают притягательной силой и окружены ореолом. Но над всем этим произведением и даже над всем томом господствуют две строки: „Я не испытывал никакого дурного чувства к отцу Напротив, он, так сказать, еще вырос в моих глазах“. Это мне представляется ужасающей глубиной. Будет ли это эамечено? Не знаю. Но для меня здесь возвышенное»[258].
Тургенев всегда внимательно относился к тому, что говорилось о его произведениях, и заключительные страницы «Первой любви», появившиеся во французском издании 1863 года, были написаны, по-видимому, в ответ на критические замечания, высказанные по поводу этой повести
Не считая возможным вторгаться в ткань произведения, которое он сам считал художественно завершенным, Тургенев прибег к прямому объяснению сути событий, рассказанных в повести. Повесть по ее замыслу должна была наводить читателя на мысль, что в русском обществе «есть что-то испорченное», мешающее гармоническому развитию человеческой личности.
Моралистические рассуждения в конце «Первой любви», никогда не печатавшиеся в русских изданиях повести, были обращены к широкой французской и вообще европейской публике, которой трудно было проникнуть в особенности русской психологии и которая требовала соблюдения внешних приличий в значительно большей степени, чем русская.
«Первая любовь» до конца жизни Тургенева оставалась его любимым детищем: «Это единственная вещь, — говорил он, — которая мне самому до сих пор доставляет удовольствие, потому что это сама жизнь, это не сочинено… „Первая любовь“ — это пережито» (Рус Вед, 1883, № 270, 2 октября).
«Первая любовь» Тургенева получила широкое признание за рубежом. Эта повесть была переведена при непосредственном участии писателя на французский и немецкий языки. Кроме того, еще при жизни Тургенева «Первая любовь» была переведена в Швеции (1868), Дании (1872) и Италии (1876).
…курс Кайданова… — И. К. Кайданов (1780–1843) — педагог-историк, автор многих учебников по всеобщей и русской истории, выдержавших большое количество изданий и переводившихся на европейские языки.
Княжеский титул со прочел «Разбойников» Шиллера. — В драме «Разбойники» (1781) сказался протест ее автора против феодально-абсолютистского строя и феодальной морали. О популярности «Разбойников» Шиллера в 30-х годах XIX века и об их особенном воздействии на умы молодежи писал неоднократно Белинский (ср., например, в статье «Несколько слов о чтении романов» (1848): «…после первого представления „Разбойников“ несколько молодых людей пошли в леса промышлять по образцу героев Шиллера». — Белинский, т. 10, с. 375).
…с каким-то приказным от Иверских ворот… — Иверские ворота находились в Москве, между теперешними зданиями Исторического музея и Музея В. И. Ленина. Возле них в XIX веке собирались приказные, услугами которых пользовались частные лица для ведения судебных дел и составления официальных бумаг.
…воробьиная ночь — летняя грозовая ночь с непрерывным блеском молний и раскатами грома.
Он был отличный ездок — и умел, гораздо раньше г. Рери, укрощать самых диких лошадей. — Сведения о Рери Тургенев, очевидно, почерпнул из рецензии И. Зенина на книгу «The modem art of taiming wild horses», B. J. S. Rerey. London, 1858. Автор рецензии писал, что Рери — выходец из Америки, «наделавший недавно столько шуму в Европе необыкновенным искусством укрощать бешеных лошадей» (Атеней, 1858, ч. 4, с. 351). Как установила Л. М. Долотова, рецензия на книгу Рери была напечатана непосредственно после статьи П. В. Анненкова «О литературном типе слабого человека, (По поводу рассказа г-на Тургенева „Ася“)», которую Тургенев, несомненно, читал (см.: Т, СС, 1975…, т. 6, с. 363).
…звон колоколов Донского монастыря… — Донской Богородицкий монастырь в Москве был основан в XVI веке царем Федором Ивановичем на том месте, где была одержана победа над крымским ханом Казы-Гиреем,
«Что не любитъ оно не может»… — Из стихотворения Пушкина «На холмах Грузии лежит ночная мгла» (1829).
…если б я была поэтом, я бы другие брала сюжеты. — Сюжет, рассказанный Зинаидой, перекликается с содержанием поэмы «Сновидения» (1833) Екатерины Шаховской — поэтессы, которая послужила прототипом тургеневской героини (см.: Чернов Н. Повесть И. С. Тургенева «Первая любовь» и ее реальные источники. — Вопросы литературы, 1973, № 9, с. 231).
…Тонкошеев, в своем испанском романе «Эль-Тровадор»… — Тургенев имеет в виду книгу: «Эль-Тровадор, или Месть за месть. Испанская быль 1826 года.
