взял этот факт и был вправе так сделать. Он вовсе не хотел сказать, что эти люди не могут или не должны любить искусства. Но показал только, что есть на самом деле. Артистические натуры по большей части — не деятели» (Достоевский Ф. М. Материалы и исследования / Под ред. А. С. Долинина. Л., 1935, с. 451–452). Комментируя эти возражения Достоевскому, А. С. Долинин отметил: «Как видно из слов Плещеева, Достоевский отнесся к этому роману отрицательно из-за главной фигуры: болгарина Инсарова, сухого, ничего не понимающего в искусстве, идущего прямо к своей цели без всяких сомнений и колебаний» (там же, с. 492). Можно полагать, что отношение Достоевского к не колеблющемуся, ни в чем не сомневающемуся Инсарову было во многом прямо противоположным его отношению к Базарову — герою следующего романа Тургенева (см.: наст. изд., Сочинения, т. 7).
В периодической печати роман Тургенева породил настоящий поток критических статей. 27 мая (8 июня) 1860 г., в письме к Фету, Тургенев сетовал по этому поводу: «Кстати, когда прекратятся статьи о „Накануне“? Это нечто вроде эпидемии. Пора бы оставить эту штуку в покое».
Обсуждение романа велось в основном по двум главным направлениям. Подавляющее большинство критиков с разных позиций, но почти в один голос выражало недовольство неполной обрисовкой, в «Накануне» Инсарова как носителя идеи гражданского служения родине. С другой стороны, сравнительно немногочисленная, но очень активная часть критики, тяготевшая к охранительному лагерю, осуждала поведение Елены, находя его безнравственным с точки зрения условной морали. Впрочем, в некоторых статьях претензии к Тургеневу в связи с изображением Инсарова и Елены высказывались одновременно и в крайне резкой форме. Разноречив в истолковании сущности этих центральных образов придало критическому обсуждению романа в целом характер ожесточенной полемики.
Первая статья о «Накануне», появившаяся в газете «С.-Петербургские ведомости», отличалась еще спокойным и благожелательным тоном. Ряд высказываний в ней свидетельствовал о том, что ее анонимный автор был лицом, хорошо осведомленным о противоречивом отношении к роману в различных слоях общества. Так, например, говоря о том, что «Елена — лучшее создание его (Тургенева), да и вообще лучшая русская женщина, какую мы встречали в русской литературе со времени пушкинской Татьяны», критик продолжал: «А между тем, эта светлая личность произвела в чопорной части нашей публики довольно сильное негодование <…> Мы, конечно, не вступим в пререкание с этими поклонниками ложной нравственности, с этими Тартюфами в юбках и фраках» (СПб Вед, 1860, № 48, 5 марта, с. 230). Эта отповедь защитникам «ложной нравственности» была высказана за несколько дней до их открытого нападения на Тургенева в печати. Характеристика художественных особенностей романа в этой статье напоминает приведенный выше отзыв В. П. Боткина. «К „неоцененным достоинствам“ романа, — отмечалось в ней, — принадлежат подробности, передавать которые своими словами невозможно, да и грешно. Первое впечатление, производимое чтением этого нового произведения г. Тургенева — неотразимо <…> „Это — соната Бетховена“, — сказал нам один знакомый, прочтя „Накануне“, и мы находим, что он не совсем неправ…». Вместе с тем критик выражал несогласие с идейной концепцией романа. Он отказался признать в Инсарове «живой укор нашей недеятельности», так как, по его мнению, этот герой «ничем не приобрел права на то, чтобы сделаться нашим образцом: он ничем фактически не заявил своей деятельности; вся жизнь его была только приготовлением, стремлением».
Образ Инсарова не удовлетворял критика во всех отношениях. «Личность эта одна из самых неудачных <…> в повести г. Тургенева, — писал он. — Елена любовно называет его железным человеком, сама не подозревая того, что в этой односторонней железности и заключается то, что лишает Инсарова большой доли симпатичности <…> Будь в Инсарове больше мягкости, и энергия его выступала бы с большею яркостью <…> Потом, много интереса теряет в глазах наших Инсаров оттого, что автор прекратил деятельность его в ту самую пору, как мы начинали спрашивать себя: „что́ выйдет из этого человека?“ Нам хотелось бы видеть его на поле действия, видеть осуществление его планов пли, наконец, падение в борьбе с непреодолимыми обстоятельствами».
Заключительная часть этой характеристики напоминала аналогичные высказывания Добролюбова, статья которого в это время была написана, но еще не напечатана. Такого рода совпадения были нередким явлением в процессе полемики вокруг романа. Буквально в следующей статье о «Накануне», написанной консервативным критиком М. И. Дараганом, отдельные оценки образа Инсарова выглядели еще более близкими критике Добролюбова. «Мы, — писал Дараган, — Инсарова желали бы видеть в кругу его живой деятельности, в сношениях его с болгарскими патриотами, желали бы видеть, как он думал взяться за дело, как он брался за него, в чем именно в отношении к делу выразился его характер, его ум, его воля. Тогда бы мы действительно могли познакомиться с живым человеком и понять <…>, в чем именно состоит неотъемлемое превосходство его героя над нами…» (Наше время, 1860, № 9, 13 марта, с. 134). Этой близостью оценок не исключалось принципиальное отличие отношения Добролюбова к роману Тургенева от позиции, занятой критиком «Нашего времени». Обращаясь к Тургеневу с претензиями, внешне напоминающими то, что писал о «Накануне» Дараган, Добролюбов вместе с тем приветствовал романиста за первую и во многом удачную попытку изображения в художественном произведении деятеля нового типа — гиганта по сравнению с «гамлетиками и самоедами» сороковых годов, в то время как дарагановская критика образа Инсарова носила чисто негативный характер, сводясь к его полной дискредитации с позиций, враждебных освободительному движению.
М. И. Дараган первый указал на связь замысла «Накануне» с идеями тургеневской речи «Гамлет и Дон-Кихот». «Мы, — писал он, — совершенно вправе делать сближение статьи г. Тургенева о Дон-Кихоте и Гамлете с его повестью „Накануне“ потому, что два эти произведения вышли одновременно, оба они выражают одну и ту же идею, и наконец одно служит подтверждением и разъяснением другому. В повести г. Тургенев изобразил на деле те противоположные типы, которые с таким тщанием, так красноречиво разъяснял, сравнивая два величайшие создания двух величайших поэтов» (Наше время, 1860, № 9, 13 марта, с. 133). Однако в противоположность Тургеневу, выдвигавшему на передний план и в речи и в романе достоинства деятеля дон-кихотовского типа, Дараган всячески подчеркивал его недостатки. «В Дон-Кихоте, — писал он, — мы видим, как и г. Тургенев, тип бескорыстного деятеля на пользу общую <…>, но никак не можем от идеи о нем отделить того легкомыслия, той неосмотрительности, необдуманности, с которыми он принимается за всякое дело и от которых все попытки его исправить зло остаются неуспешными; так что вместо деятеля (homme d’action) он представляется в наших глазах мечтателем (homme de théorie); мечтателем однако ж, который приводит тотчас свои идеи в исполнение — и опять-таки мечтательными же средствами… Таких ли деятелей, ради бога, нам нужно в настоящее время?» (там же, с. 133–134).
Дальнейший анализ романа в статье Дарагана сопровождался мелочными придирками и бранью по адресу и Тургенева и его героя.
Опошляя и компрометируя в изощренно-враждебной интерпретации чуть ли не каждый поступок Инсарова, ханжески обвиняя Елену за «безрассудное путешествие на квартиру молодого человека», несообразное, по его мнению, с «приличиями нравственного такта, женскою стыдливостью, женскою робостью», Дараган в заключение своего отзыва о романе Тургенева писал, что «идей, по-настоящему, в повести две, обе неверные, что взгляд автора на обязанности гражданина односторонен, а взгляд на женщину мечтателен», и заканчивал его издевательской фразой: «Название „Накануне“ указывает на какое-то глубокое значение этой повести, которого однако ж она не имеет» (Наше время, 1860, № 9, 13 марта, с. 138).
Полемическим ответом на критику М. И. Дарагана была напечатанная в еженедельной газете «Московский вестник» статья И. В. Павлова «„Накануне“ и „Наше время“», подписанная псевдонимом Л. Оптухин. Ответственность за появление в печати статьи Дарагана И. В. Павлов возлагал на редактора «Нашего времени» Н. Ф. Павлова, обвиняя его в совершенном отсутствии литературного вкуса, а говоря о нападках Дарагана на роман Тургенева, отмечал, что они похожи «на требования самого придирчивого квартального надзирателя» и свидетельствуют о «разительном сходстве с полицейским образом мыслей» (Моск Вестн, 1860, № 12, 25 марта, с. 192).
Расценивая роман «Накануне» как «самое зрелое из всех тургеневских произведений», И. В. Павлов брал под защиту обличительно-дидактическое начало в нем, связанное с критикой «лишних людей». По его мнению, это начало, ничуть не повредив художественности романа, подтвердило способность Тургенева не отгораживаться «от всего живого и современного». Имея в виду изображения Шубина и Берсенева, И. В. Павлов утверждал: «одна правда, горькая правда!» (там же, с. 193, 194). Аналогичная оценка этой особенности романа была дана также в неподписанной статье о «Накануне», напечатанной в журнале «для взрослых девиц» «Рассвет»: «Прежде г. Тургенев высказывал свое мнение без всякого намерения поучать, желая только, чтобы читатель немного задумался о темных сторонах своей обстановки, между тем как теперь, показывая недостатки общества, представляет вместе с тем и те идеалы, к которым, по его мнению, должны стремиться люди. В этом заключается, по нашему мнению, поучительная сторона новой повести г. Тургенева» (Рассвет, 1860, № 3, отд. II, с. 44).
Тургенев откликнулся на статью И. В. Павлова благодарственным письмом от 15 (27) апреля 1860 г. «Земно кланяюсь Вам за Ваше заступничество, — писал он, — и сожалею только о неприятностях, которые Вы навлекли на себя Вашей статьей».
Одновременно со статьей И. В. Павлова в еженедельном демократическом журнале «Искра» появились посвященные «Накануне» «Выдержки из памятной книжки старшего чиновника особых поручений „Искры“». Эта небольшая заметка, направленная в основном против трактовки Дараганом образа Елены, имела характерное резюме: «От статьи г. Дарагана о последней повести г. Тургенева веет такою высокою добродетелью, что редактору „Домашней беседы“ приходится смиренно преклонить голову и сказать: „ты превзошел меня“» (Искра, 1860, № 12, 25 марта, с. 134). Через три месяца редактор «Домашней беседы», мракобес В. Аскоченский, подтвердил справедливость этого заключения «Искры», напечатав на страницах своего издания «Журнальные заметки», в которых была предпринята демагогическая попытка опорочить образ Елены от лица провинциального читателя. «Повесть „Накануне“ произвела в провинции крайне неприятное впечатление, — говорилось в этих заметках, — в девушке она хочет видеть нравственно разумное существо, а не нечто вроде самки, увлекаемой минутой…» (Домашняя беседа, 1860, вып. 29, 16 июля, с. 365–366). «Журнальные заметки» заканчивались пряным апофеозом узконационалистических и религиозно-патриархальных начал в женском воспитании: «Русская женщина должна быть вполне русской: с крепкой верой в бога, с любовью ко всему чистому, святому и истинно прекрасному. Жорж Санды и tutti quanti вовсе не
