пекло — Огурец встряхнулся, оживился» (с. 47–48).
3. На полях с. 13 вписано: «Вы не глядите на меня — ложись да помирай» (см. с. 49). Эти слова Огурца Тургенев обрабатывал, добиваясь большей выразительности и красочности сказа. Вместо «что я невзрачен есть» было: а. «что я не того» б. «что я будто не того».
4. На полях с. 16 вписаны воспоминания Гуськова о Суворове: «В Варшаву-то на казачьей лошади въехал — Чудаки!» (с. 51). Предшествующей этой вставке фразы: «Ты стоишь не чукнешь — а он туды-сюды» — в черновом автографе нет; она появилась при переписывании.
5. На полях с. 17 вписаны два эпизода: «развязал свои подвязки — все их носили» (с. 52) и «И он брал Прагу — еще более необыкновенные» (с. 52). Вставляя снова упоминания о героизме Гуськова — суворовского офицера, Тургенев тщательно обрабатывал этот текст, искал более точные и эмоциональные слова для выражения своей мысли. Вместо: «Он, со шпагой наголо» в дыму, в пыли — в челе суворовских солдат — трупы под ногами» было: а. «Он георгиевский кавалер при Суворове — кажется, чего ему еще желать? Более необыкновенный…» б. «Он со шпагой наголо, в дыму, в пыли — в челе суворовских солдат шагал и трупы под ногой…»
На с. 18 вписаны характерные, местные выражения: «не соблаговолите ли, не пожалуете ли „още“ — пора в пуньку да под шептуху» с примечаниями к ним (см. с. 53).
На с. 20 вписано: «Он из-за нее, из-за самоё тоё Аграфены Ивановны, с английским милордом Гузе-Гузом на шпантонах дрался — комплимент» (с. 54). Здесь вместо «и английский милорд должо́н был произнести извинительный комплимент» было: а. «и даже ранил того англицкого милорда» б. «и таковым манером, каковым по самой его милордовой башке и охладить надлежало, как даст тоже, чтобы не успел охнуть. Говорят, однажды, — шепнул Н<аркиз>, — Купидоном она представлять его заставила — ей-богу; нарядила <1 нрзб.> всего в рыбью чешую, к плечам гусиные перья приставила, и долженствовал он стрелять из золотого лука в сердце, а сердце-то из красного сукна великое сшито было, оно вроде подушки, ей-богу!» Этот эпизод не был включен писателем в окончательный текст рассказа, вероятно, в связи с тем, что он мог ассоциироваться с участием самого Тургенева в любительских спектаклях в Баден-Бадене, которое осуждалось многими друзьями писателя.
Вставки на полях вносят новые черты в характеристику Гуськова и обогащают фон, на котором происходит действие рассказа; они пополняют текст бытовыми подробностями, красочными «местными» словами и чертами, передающими колорит эпохи.
Некоторые выражения, вписанные на полях, над строкой, а иногда и сразу вошедшие в текст, заимствованы из записей, перенесенных на обложку рассказа и ее оборот (см. с. 531–532).
Обработка текста, исправление отдельных фраз, выражений и слов в обеих рукописях, вплоть до прижизненных изданий, шла по линии «нагнетания» подробностей, характерных деталей. Так, в наборной рукописи описание старинных усадеб обогатилось фразами, которых не было в черновом автографе: «посреди которой — пронзительный голосок» (с. 39), «дорога с подушечками мягкой пыли по колеям» (с. 39–40), «и крики гусей с отдаленных заливных лугов» (с. 40), «беловатые протоптанные дорожки бегут от дверей по крашеным полам» (с. 40) и др.
Особый интерес представляет работа Тургенева над письмом бригадира, включенным им в текст рассказа. Это подлинное письмо, адресованное матери писателя, явилось отправным пунктом при создании сюжета рассказа. В переписке с друзьями и, видимо, в устных разговорах, касаясь этого рассказа, Тургенев постоянно подчеркивал поразившую его характерность письма и потрясающую правду чувства, выраженного в этом документе: «Письмо его <бригадира>, по-моему, — chef d’oeuvre; к сожалению, не я — его автор», — писал он 9 (21) мая 1867 г. П. В. Анненкову. Как подлинный документ рассматривал его и Мериме. Соглашаясь с оценкой Тургенева, П. Мериме сообщал 22 июня 1868 г. г-же Делессер: «В конце, рассказа приведено письмо, в котором он обращается за помощью к племяннице Агриппины, — оно ужасно по своей правде» (Mérimée, II, 8, p. 173). Однако в словах Мериме, обращенных к самому Тургеневу, сквозило сомнение в том, что здесь не было творческого вмешательства писателя: «Письмо, подлинное, как вы говорите, ужасающе печально», — писал он (там же, с. 169, курсив наш).
Действительно, копируя подлинное письмо бригадира на полях рукописи «Истории лейтенанта Ергунова», Тургенев очень тонко и осторожно, но тщательно отредактировал его, внеся в безыскусственный текст те небольшие и точные штрихи, которые превращают бытовой документ в художественное произведение. Сначала, боясь нарушить непосредственность стиля письма, Тургенев лишь надписывал свой вариант слова над точно скопированным словом подлинника, не зачеркивая последнего; затем он стал зачеркивать отдельные слова, заменяя их другими, варьировать целые фразы.
Переделку текста документа писатель вел в трех направлениях: 1) менял некоторые фактические данные, указанные в письме, которые не совпадали с хронологией событий в его рассказе, нарушали представление о состоянии бригадира, как оно охарактеризовано Тургеневым, и т. д.; 2) раскрывал в отдельных случаях «подтекст» письма бригадира, заставляя его более откровенно и распространенно говорить о своих чувствах; 3) заменял стертые слова более характерными для эпохи и героя, устранял словесные повторы. Так, слова подлинного письма: «…трид<цать> два года был я предан всему родственному <…> вашему семейству…» Тургенев заменил на текст: «…уже двадцать лет был я предан всему родственному <…> вашему дому…» (с. 58); «гостинцы, более как на тысячу рублей» исправлено на: «гостинцы, более как на пятьсот рублей» (с. 58). Вместо: «по почте» оказалось: «по коронной почте» (с. 57). Слово «добродетель», часто повторявшееся в письме, иногда заменено на «благоутробие» (см., например, с. 57); «имеет благородную душу» исправлено сначала на «имеет возвышенную душу», а затем на «имеет душу чувствительную» (с. 57); «несчастному» переправлено на «бесталанному» (с. 57); «препочтенный друг нашего семейства» исправлено на «препочтенный радетель нашего семейства» (с. 58). Фразе: «получил удостоверение, что последнее со мной разделят, но впоследствии оказалось совсем сему противное» — писатель путем зачеркивания и переделок придал следующий вид: «получил точное удостоверение, что последнюю кроху со мной разделят!» (с. 58). Соответственно в двух местах были вписаны ссылки на это обещание: «что хотела последнюю кроху со мной напополам разделить» (ср. с. 58) и «Вот оная последняя кроха!» (с. 58). После «в день ее ангела» писатель добавил «пятого февраля» (день святой Феодулии) (с. 58). После слов «и земля не расступится» зачеркнул: «никак, кверху тоже не взлетишь, некуда!» и надписал: «а скорее того в камень обратится!» (с. 60).
Наборная рукопись рассказа была выслана Анненкову 9 (21) мая 1867 г. При этом Тургенев высказал — правда, в очень нерешительной форме — пожелание, чтобы «Бригадир» был помещен в журнале «Дело», который в сознании писателя прочно связывался с личностью Писарева, интересовавшей и привлекавшей его. «Когда Писарев приходил ко мне, он от имени редакторов „Дела“ просил меня: нет ли у меня чего-нибудь для них? <…> Если вздумаете, пошлите за ним: он придет наверное, а человек он любопытный — помимо всяких соображений на помещение моего „детища“», — писал Тургенев Анненкову 9 (21) мая 1867 г.
Инициатива М. М. Стасюлевича, узнавшего, что у Анненкова находится рукопись рассказа Тургенева, и обратившегося к автору с просьбой предоставить право его публикации редакции «Вестника Европы», решила дело. С согласия писателя Анненков передал рукопись Стасюлевичу. На наборной рукописи есть резолюция редактора «Вестника Европы»: «В январь. 21 октября 1867. М. Стасюлевич». В январском номере журнала за 1868 год рассказ и появился.
Между тем Анненков получил ряд дополнений к рассказу в письме Тургенева от 26 ноября (8 декабря) 1867 г. вместе с указанием: «Если рукопись „Бригадира“ еще у вас, впишите оные места „рукою властной“, а если уже у Стасюлевича, то не забудьте присовокупить во время печатания». Эти новые строки были внесены в текст рассказа лишь в корректуре. Отсюда расхождения между наборной рукописью и первой публикацией. Дополнения касались главным образом характеристики Наркиза. — Тургенев усилил описание его внешности несколькими резкими штрихами, которым придавал, однако, существенное значение. В связи с этим он писал Анненкову: «Вы, может быть, найдете, что в то время, когда в Москве умирает Филарет, а в Париже воскрешается папа, я слишком много занимаюсь бровями Наркиза; но такая уж наша писательская фанаберия».
Тщательность, которую Тургенев проявлял при работе над произведением, улучшая и обрабатывая его до последней корректуры, произвела большое впечатление на Стасюлевича. В разговоре с другими литераторами он рассказывал о заочной правке текста «Бригадира» как об исключительном случае. И. А. Гончаров напоминал об этом Стасюлевичу: «…Вы говорили, что Тургенев из-за границы присылал по нескольку слов переменить или добавить в своей рукописи („Бригадир“), которая была уже в Ваших руках. И объяснили это правильно и отлично тонко — тем, что художник заботливо до последней возможности отделывает свое произведение» (Гончаров, т. 8, с. 394).
Тургенев беспокоился о «Бригадире» и с нетерпением ожидал номера «Вестника Европы» с рассказом (см. письмо П. В. Анненкову от 2 (14) января 1868 г.). Внимательно перечтя журнальный текст, он отметил в письме к П. В. Анненкову от 7 (19) января 1868 г. его исправность и вместе с тем перечислил допущенные в публикации опечатки и ошибки, которые были исправлены в последующих изданиях.
Мысль о переводе «Бригадира» возникла у Тургенева сразу по окончании работы над рассказом и до его опубликования в России. 17 (29) июня 1867 г. Тургенев писал Жюлю Этцелю: «Мы с Виардо собираемся приняться за перевод маленького рассказа „Бригадир“, о котором я вам говорил, и как только закончим — я вышлю его вам». 16 (28) июня 1867 г. Тургенев сообщал Анненкову, что редакция французской газеты «Journal des Débats» обратилась к нему с просьбой дать рассказ для «фельетона» и что выбор его пал на «Бригадира». 30 мая (11 июня) 1868 г. Тургенев переслал французский текст «Бригадира» Этцелю, сопроводив его письмом, раскрывающим долю участия его самого и Л. Виардо в переводе этого рассказа. «Я диктовал этот перевод Виардо, который придал ему французский вид; я уверен, что всё очень точно, а Виардо знает свое дело». В том же письме Тургенев просил Этцеля переслать Мериме корректуру перевода рассказа для окончательного его уточнения. Мериме уже получил русский текст рассказа от самого Тургенева и ожидал корректур (см. его письмо к Ж. Дакен от 16 июня 1868 г. — Mérimée, II, 8, p. 162).
28 мая (9 июня) 1868 г. Тургенев сообщал Морицу Гартману о предстоящем появлении его нового рассказа во французской газете: «Позволю себе обратить Ваше внимание
