№ 5, 30 января (11 февраля), с. 74).
В газете «Русский мир», поместившей статью о романе лишь после выхода в свет второй его части, «Новь» пренебрежительно называлась «длинным фельетоном», свидетельствующим о полном отказе Тургенева от художественного творчества. Осуждая буквально всех героев романа, анонимный автор «Русского мира» с особой неприязнью отнесся к попытке Тургенева нарисовать в лице Соломина образ положительного общественного деятеля. Видя в Соломине тип преуспевающего самодовольного буржуа, «попросту говоря, кулака и маклака», неизвестно по какой причине «сочувствующего хождению в народ», критик вопрошал: «Ликовать ли нам, что нашим детям предстоит попасть в загребистые лапы Соломиных? <…> если бы действительно русская жизнь подготовляла в будущем господство Соломиных, тогда… тогда лучше в Камчатку уйти!» (Рус Мир, 1877, № 35, 6(18) февраля. Подписано буквой W).
В потоке отрицательных суждений о «Нови» лишь изредка мелькали отдельные положительные отзывы. Так, в художественно-юмористическом журнале «Стрекоза» анонимный автор фельетона «Всякие злобы дня»[140], отвергая критику «Голоса», расценивал «Новь» как «еще один роскошный подарок» Тургенева русской литературе. В том же номере «Стрекозы», явно с полемической целью, был напечатан отрывок о Фимушке и Фомушке, сопровождавшийся следующим редакционным примечанием: «Мы позволяем себе заимствовать эту бесподобную главу из читаемой в настоящее время всею Россией „Нови“. В ней — чудесная тургеневская теплота идет рука об руку с чисто гоголевским комизмом» (Стрекоза, 1877, № 3, 16(28) января, с. 2–3).
Более интересным и глубоким был положительный отзыв о «Нови» в органе народнической окраски, газете «Неделя», отметившей в статье «Письма провинциального читателя», что роман проникнут «теплой, отеческой любовью к молодому поколению». Критик «Недели» указывал на «поистине трагическое положение» Нежданова и восхищался образом Марианны. «В идеальном сонме тургеневских женских типов, — писал он, — она займет <…>, может быть, самое видное место <…> Марианна — это та же Елена <…> которая нашла своего Инсарова в России». Вместе с тем, касаясь пока еще неясного вопроса об отношении к роману со стороны широких кругов демократически настроенной молодежи, критик писал: «Но если на кого произведет сильное впечатление новый роман г. Тургенева, так это именно на ту самую „Новь“, которую он воспроизводит, — и впечатление это будет благотворное, отрезвляющее, но не убивающее ничего хорошего, и вместе с тем впечатление тяжелое, грустное и томительное <…> Потому что новый роман Тургенева, по-видимому, обманет общее ожидание видеть в нем прямой ответ на вопрос „Что же делать? “ в образе „положительного героя“. Ни Соломин, сам выжидающий и высматривающий, ни тем более Нежданов — не годятся в такие герои» (Неделя, 1877, № 3, 16(28) января, с. 108–110).
Оба отзыва являлись первой попыткой изменить общественное мнение в пользу Тургенева, но они не достигли своей цели, и брань, по выражению одного из современников, вновь «посыпалась crescendo».
Тургенев с самого начала не возлагал надежд на критику в «толстых» журналах. Действительность вскоре оправдала его мрачные предчувствия. Критические статьи о романе, появившиеся почти одновременно в катковском «Русском вестнике» и в журналах демократического направления — «Отечественных записках» и «Деле», оказались в равной мере, хотя и в разных отношениях, неблагоприятными для писателя. Реакционный критик «Русского вестника» В. Г. Авсеенко писал в статье «„Новь“ И. С. Тургенева»: «Это опять роман о нигилизме. Ни современнее, ни важнее нигилизма г. Тургенев, очевидно, ничего не знает в русской жизни <…> Из бурного потока, готовившегося затопить Русь, нигилизм давно уже превратился в мутный ручей, пробирающийся где-то в стороне от главного течения жизни; а г. Тургеневу, очевидно, до сих пор он представляется большим руслом, центром, в который замкнулась русская жизнь и от которого зависит ее дальнейшее направление» (Рус Вестн, 1877, № 2, с. 909, 908). Напоминая о неудачной демонстрации студентов на Казанской площади в Петербурге, почти совпавшей с появлением в свет тургеневского романа, Авсеенко отмечал не без злорадства, что в данном случае судьбе «угодно было ядовито подшутить над маститым романистом <…> лягушка, хвалившаяся раздуться с вола, давно уже лопнула, а г. Тургенев из своего прекрасного далека всё еще ждет, когда она сделается волом и запряжется в <…> „глубоко забирающий плуг“» (там же, с. 910).
Написанная с позиций, непримиримо враждебных освободительному движению, статья Авсеенко изобиловала выпадами против Тургенева в связи с серьезной постановкой в его романе проблемы народничества и разоблачением представителей охранительного лагеря. Подобно критикам из «Голоса», «Гражданина» и «Русского мира», Авсеенко обвинял Тургенева за «фельетонно-памфлетный характер» «Нови», который, по его словам, делал этот роман, как и «Дым», произведением, «чуждым условиям и задачам художественного создания» (там же, с. 941).
Демократические журналы обвиняли Тургенева в поверхностном отношении к избранной теме. По мнению Н. К. Михайловского, автора статьи о «Нови» в «Отечественных записках», это отношение граничило с легкомыслием и даже недобросовестностью. Отмечая всеобщий интерес к народническому движению, Михайловский писал: «Политические процессы следуют один за другим <…> Все хотят знать, в чем же дело? Где причины этих революционных попыток? <…> ищут корня дела, его общественных причин <…> Естественно было бы ждать чего-нибудь подобного и от романа г. Тургенева. К сожалению, это не вошло в его задачу <…> вследствие этого его роман в значительной степени утрачивает свой raison d’être» («Записки профана». — Отеч Зап, 1877, № 2, с. 316–317). Маркелова, уверял критик, «толкнули на дорогу революции» только «личные неудачи», а «единственным источником революционного пыла Нежданова оказывается его двусмысленное общественное положение». «Всё дело, по-видимому, в том, — указывал Михайловский, — что Нежданов — незаконный сын вельможи и очень этим тяготится». «Таким образом, — резюмировал критик, — общественное явление сведено у г. Тургенева к разнообразным мелким, личным причинам» и в этом, — добавлял он, — «основная фальшь романа» (там же, с. 317–320). Односторонность такого рода оценок отражала настроения убежденных народников, демократическое чувство которых было оскорблено скептическим отношением писателя к народническим идеалам и еще более — к формам их освободительной борьбы. «Мы видим, что люди гибнут, — писал по этому поводу Михайловский. — Мы хотим знать, откуда у них берется вера, где источник силы этой веры? Является г. Тургенев и <…> всё наше внимание сосредоточивает на душевных муках человека неверующего, случайно попавшего в водоворот! <…> Вместо того чтобы просто и скромно пополнить свою коллекцию гамлетиков — гамлетиком-революционером, он посадил его в передний угол целого политического романа с многозначительным эпиграфом» (там же, с. 323).
Не встретил сочувствия у Михайловского и образ Соломина. «Соломин берется всем советовать, — отмечал критик. — <…> Но ведь, чтобы советовать, надо знать дело, а г. Тургенев его не знает, следовательно, и подсказать Соломину может только очень немногое. Оттого и туманна фигура Соломина и даже совершенно неправдоподобна» (там же, с. 324). В заключение Михайловский упрекал Тургенева за «легкомысленное желание подать свой голос в чужом для него деле» (там же, с. 325).
Журнал «Дело» посвятил «Нови» большую, растянувшуюся на три книжки, статью П. Н. Ткачева «Уравновешенные души» (подписана псевдонимом П. Никитин). Задетый прежде всего образами Остродумова и Машуриной, возникшими в творческом сознании Тургенева под воздействием нечаевского процесса, Ткачев настаивал на том, что в изображении этих героев «нет ни крупицы художественной правды» (Дело, 1877, № 2, с. 290). Впрочем, не менее суровую оценку получили у Ткачева и центральные образы романа — Нежданов, Марианна и Соломин. Ткачев не соглашался с презрительной характеристикой Нежданова, высказанной в статье Михайловского, однако в конечном итоге его отношение к Нежданову в принципе мало чем отличалось от точки зрения критика «Отечественных записок». Подобно Михайловскому, Ткачев отмечал духовную близость Нежданова с лишними людьми, считая эту близость главной причиной неспособности тургеневского героя найти свое место в народническом движении, и обвинял Тургенева в создании нетипичного образа. «„Благотворное зерно“ новых идей, — утверждал Ткачев, — упало <…> на почву, много раз уже вспаханную и засеянную <…> и как ни глубоко внедрилось это зерно в „старую почву“, оно не нашло и не могло найти в ней всех элементов, необходимых для своего полного развития» (там же, № 3, с. 98).
Ткачеву принадлежала беспримерная по резкости характеристика Марианны. «Героиня, которая становится „человеком идеи“ после первого разговора с возлюбленным и которая в то же время не знает, что ей нужно делать <…> разве это не самая заурядная и ограниченная барышня? — спрашивал критик. — Из каких это забытых институтских архивов извлек г. Тургенев этот курьезный экземпляр милого недоросля в кисейном платье, вдруг ни с того ни с сего воспылавшего и верой и любовью к „святому делу? “» (там же, с. 106–107). «Неждановы и Марианны — это уже тип отживший, сходящий со сцены», — утверждал далее Ткачев (там же, с. 109). Но самым жестоким нападкам Ткачева подвергся Соломин, в настроениях которого критик не обнаружил ни одной черты, близкой революционному народничеству семидесятых годов. Ставя Соломина в один ряд с поборниками теории «малых дел» — Волгиным из романа Летнева (псевдоним А. А. Лачиновой) «Бешеная лощина» и Суровцевым из романа Е. Л. Маркова «Черноземные поля», Ткачев писал: «Их общий девиз: „шаг за шагом, потихоньку — помаленьку“» (там же, с. 111). Вслед за критиком газеты «Русский мир» (см. выше) он усматривал в людях соломинского типа склонность к буржуазному предпринимательству на западноевропейский лад. «Это герои западноевропейской буржуазии, но не русского разночинства, — утверждал Ткачев, — это самые заурядные эгоисты, свободные от всяких идеалов, вечно пекущиеся прежде всего о собственной своей рубахе» (там же, № 4, с. 57, 60).
Отрицательное отношение к «Нови» в ряде газет и журналов заставило активизироваться литераторов из ближайшего окружения Тургенева. В мартовской книжке «Вестника Европы» за 1877 г. в его защиту появились сразу две заметки, отражавшие мнение редакции этого журнала: «Новый роман И. С. Тургенева как страница из истории нашего века» и «Историческая справка. По поводу тургеневской „Нови“». В первой из них отмечалось: «…никогда еще г. Тургенев не писал произведения, в котором идеи автора выступили бы столь ясно <…> Здесь уже нет ни малейшего повода к недоразумениям, как в „Отцах и детях“ и „Дыме“. Прочтя „Новь“, вы совершенно определенно видите, на какие симптомы хотел указать писатель и какое он придает им значение. В этой определительности <…> высказанности почти до конца — характерное отличие нынешнего произведения г. Тургенева от всех предшествующих — и в его пользу» (BE, 1877, № 3, отдел «Внутреннее обозрение», с. 410). Указывая далее на «недостаточную чувствительность <…> нашей критики к громадной общественной заслуге нового произведения», автор заметки, — по всей вероятности,
