полезное». Нежданова после обеда подослала к нему она.
Вечер прошел довольно вяло; к счастью, обед кончился поздно — и до ночи оставалось недолго. Калломейцев учтиво дулся и безмолвствовал.
— Что с вами? — полунасмешливо спросила его Сипягина. — Или вы что потеряли?
— Именно-с, — отвечал Калломейцев. — Об одном из наших начальников гвардии рассказывают, будто он горевал о том, что его солдаты потеряли «носок»… «Отыщите мне носок!» А я говорю: отыщите мне «слово-ерик-с»! «Слово-ерик-с» пропало — и вместе с ним всякое уважение и чинопочитание!
Сипягина объявила Калломейцеву, что не станет помогать ему в его поисках.
Ободренный успехом своего обеденного «спича», Сипягин произнес парочку других, причем пустил в ход несколько государственных соображений о необходимых мероприятиях; пустил также несколько слов — des mots — не столько острых, сколько веских, приготовленных им собственно для Петербурга. Одно из этих слов он даже повторил, предпослав фразу: «Если позволительно так выразиться». А именно: об одном из тогдашних министров он сказал, что у него непостоянный и праздный ум, направленный к мечтательным целям. С другой стороны, Сипягин, не забывая, что он имеет дело с русским человеком из народа, не преминул щегольнуть некоторыми изречениями, долженствовавшими доказать, что и он сам — не только русский человек, но «русак» и близко знаком с самой сутью народной жизни! Так, например, на замечание Калломейцева, что дождь может помешать уборке сена, он немедленно отвечал, что «пусть будет сено черно — зато греча бела»; употребил также поговорки вроде: «Товар без хозяина сирота»; «Десять раз примерь, один раз отрежь»; «Когда хлеб — тогда и мера»; «Коли к Егорью на березе лист в полушку — на Казанской клади хлеб в кадушку». Правда, иногда с ним случалось, что он вдруг промахнется и скажет, например — «Знай кулак свой шесток!» или «Красна изба углами!» Но общество, в среде которого эти беды с ним случались, большею частью и не подозревало, что тут «notre bon русак» дал промах; да и, благодаря князю Коврижкину, оно уже привыкло к подобным российским «патакэсам». И все эти поговорки и изречения Сипягин произносил каким-то особенным, здоровенным, даже сипловатым голосом — d’une voix rustique. Подобные изречения, вовремя и у места пущенные им в Петербурге, заставляли высокопоставленных, влиятельных дам восклицать: «Comme il connait bien les moeurs notre peuple!» А высокопоставленные, влиятельные сановники прибавляли: «Les moeurs et les besoins!»
Валентина Михайловна очень старалась около Соломина, но видимый неуспех ее стараний ее обескураживал, и, проходя мимо Калломейцева, она невольно проговорила вполголоса: «Mon Dieu, que je me sens fatiguee!»
На что тот отвечал с ироническим поклоном:
— Tu l’as voulu, georges Dandin!
Наконец, после той обычной вспышки любезности и привета, которые являются на всех лицах поскучавшего общества в самый момент расставания: после внезапных рукопожатий, улыбок и дружеских хмыканий в нос — усталые гости, усталые хозяева разошлись.
Соломин, которому отвели едва ли не лучшую комнату во втором этаже, с английскими туалетными принадлежностями и купальным шкафом, отправился к Нежданову.
Тот начал с того, что горячо поблагодарил его за согласие остаться.
— Я знаю… это для вас жертва…
— Э! полноте! — отвечал неторопливо Соломин. — Какая тут жертва! Да притом вам я не могу отказать.
— Почему же?
— Да потому, что я полюбил вас.
Нежданов обрадовался и удивился, а Соломин пожал ему руку. Потом он сел верхом на стул, закурил сигару и, опершись обоими локтями о спинку, промолвил:
— Ну, говорите, в чем дело?
Нежданов тоже сел верхом на стул против Соломина — но сигары не закурил.
— В чем дело, спрашиваете вы?.. А в том, что я хочу бежать отсюда.
— То есть вы хотите оставить этот дом? Ну что ж? с богам!
— Разве вас удерживают? Вы, может быть… забрали денег вперед? Так вам стоит только слово сказать… Я с удовольствием…
— Вы меня не понимаете, любезный Соломин… Я сказал: бежать, а не оставить, потому что я отсюда удаляюсь — не один.
Соломин приподнял голову.
— С кем же это?
— А с той девушкой, которую вы видели здесь сегодня…
— С этой! У ней хорошее лицо. Что ж? Вы полюбили друг друга?.. Или только так — решаетесь вместе оставить дом, где вам обоим нехорошо?
— Мы любим друг друга.
— А! — Соломин помолчал. — Она родственница здешним господам?
— Да. Но она вполне разделяет наши убеждения — и готова идти на все.
Соломин улыбнулся.
— А вы, Нежданов, готовы?
Нежданов нахмурился слегка.
— К чему этот вопрос? Я вам докажу мою готовность на деле.
— Я не сомневаюсь в вас, Нежданов; я только потому спросил вас, что, кроме вас, я полагаю, никто не готов.
— А Маркелов?
— Да! вот разве Маркелов. Да тот, чай, родился готовым.
В это мгновенье кто-то тихо и быстро постучал в двери. и, не дожидаясь отзыва, отворил ее. То была Марианна. Она тотчас подошла к Соломину.
— Я уверена, — начала она, — вы не удивитесь; увидевши меня здесь в эту пору. Он (Марианна указала на Нежданова) вам, конечно, все сказал. Дайте мне вашу руку — и знайте, что перед вами честная девушка. — Да, я это знаю, — серьезно промолвил Соломин. Он поднялся со стула, как только Марианна появилась. — Я уже за столом смотрел на вас и думал: вот какие у этой барышни честные глаза. Мне Нежданов, точно, сказывал о вашем намерении. Но собственно зачем вы хотите бежать?
— Как зачем? Дело, которому я сочувствую… не удивляйтесь: Нежданов ничего не скрыл от меня… это дело должно начаться на днях… а я останусь в этом помещичьем доме, где все ложь и обман? Люди, которых я люблю, будут подвергаться опасности, — а я…
Соломин остановил ее движением руки.
— Не волнуйтесь. Сядьте, и я сяду. Сядьте и вы, Нежданов. Послушайте: если у вас нет другой причины, то бежать еще вам отсюда не для чего. Дело это еще не так скоро начнется, как вы думаете. Тут нужно еще некоторое благоразумие. Нечего соваться вперед зря. Поверьте мне.
Марианна села и запахнулась большим пледом, который она накинула себе на плечи.
— Но я не могу остаться здесь больше! Меня здесь все оскорбляют. Сегодня еще эта глупая Анна Захаровна, при Коле, сказала мне, намекая на моего отца, что яблоко от яблони недалеко падает! Коля даже удивился и спросил, что это значит? Я уже не говорю о Валентине Михайловне!
Соломин опять остановил ее — и на этот раз улыбнулся. Марианна поняла, что он немножко посмеивается над нею, но его улыбка никогда никого оскорбить не могла. — Что ж это вы, милая барышня? Я не знаю, кто такая Анна Захаровна, ни о какой яблоне вы говорите… но помилуйте: вам глупая женщина скажет что-нибудь глупое, а вы это снести не можете? Как же вы жить-то будете? Весь свет на глупых людях стоит. Нет, это не резон. Разве что другое?
— Я убежден, — вмешался глухим голосом Нежданов, — что не нынче — завтра господин Сипягин мне сам откажет от дома. Ему, наверное, донесли; он обращается со мною… самым презрительным образом.
Соломин обернулся к Нежданову.
— Так для чего же вам бежать, коли вам без того откажут?
Нежданов не тотчас нашелся, что ответить.
— Я уже говорил вам, — начал он…
— Он так выразился, — подхватила Марианна, — потому что я ухожу с ним.
Соломин посмотрел на нее и добродушно покачал головою.
— Так, так, милая барышня но опять-таки скажу вам: если вы, точно, хотите оставить этот дом, потому что полагаете, что революция сейчас вспыхнет…
— Мы именно для этого и выписали вас, — перебила Марианна, — чтоб узнать достоверно, в каком положении находятся дела.
— В таком случае, — продолжал Соломин, — повторяю: вы можете еще сидеть дома довольно долго. Если же вы хотите бежать, потому что любите друг друга и иначе вам соединиться нельзя, — тогда…
— Ну, что тогда?
— Тогда мне остается только пожелать вам, как говаривалось в старину, любовь да совет; да если нужно и можно — оказать вам посильную помощь. Потому что и вас, милая барышня, и его — я с первого разу полюбил, как родных.
И Марианна и Нежданов, оба подошли к нему, справа и слева, и каждый из них взял одну его руку.
— Скажите нам только, что нам делать? — промолвила Марианна. — Положим, революция еще далека… но подготовительные работы, труды, которые в этом доме, при этой обстановке, невозможны и на которые мы так охотно пойдем — вдвоем… вы нам укажете их; вы только скажите нам, куда нам идти… Пошлите нас! Ведь вы пошлете нас?
— В народ… Куда же идти, как не в народ?
«До лясу», — подумал Нежданов… Ему вспомнилось слово Паклина.
Соломин поглядел пристально на Марианну.
— Да, то есть не узнать народ хотим мы только, но и действовать… трудиться для него.
— Хорошо, я вам обещаю, что вы его узнаете. Я доставлю вам возможность действовать — и трудиться для него. И вы, Нежданов, готовы идти… за нею… и за него?
— Конечно, готов! — произнес он поспешно. — «Джаггернаут, — вспомнилось ему другое слово Паклина. — Вот она катится, громадная колесница… и я слышу треск и грохот ее колес».
— Хорошо, — повторил задумчиво Соломин. — Но когда же вы намерены бежать?
— Хоть завтра, — воскликнула Марианна.
— Хорошо. Но куда?
— Тссс… тише… — шепнул Нежданов. — Кто-то ходит по коридору.
Все помолчали.
— Куда же вы намерены бежать? — спросил опять Соломин, понизив голос.
— Мы не знаем, — отвечала Марианна.
Соломин перевел глаза на Нежданова. Тот только потряс отрицательно головою.
Соломин протянул руку и осторожно снял со свечки.
— Вот что, дети мои, — проговорил он наконец. — Ступайте ко мне на фабрику. Некрасиво там… да не опасно. Я вас спрячу. У меня там есть комнатка. Никто вас не отыщет. Попадите только туда… а мы вас не выдадим. Вы скажете: на фабрике людно. Это-то и хорошо. Где людно — там-то и можно спрятаться. Идет, что ль?
— Нам остается только благодарить вас, — промолвил Нежданов; а Марианна, которую мысль о фабрике сначала смутила, с живостью прибавила: — Конечно! конечно! Какой вы добрый! Но ведь вы нас недолго там оставите? Вы пошлете нас?
— Это будет от вас зависеть… А в случае, если бы вам вздумалось сочетаться браком, и на этот счет у меня на фабрике удобно. Там у меня, близехонько, есть сосед — двоюродным братом мне приходится — поп, по
