прямо в сердце, брат… да. (Останавливается.) Однако, между прочим, надобно ж на что-нибудь решиться. (Подумав.) Поеду в департамент. Узнаю адрес. Да, да.
Шпуньдик (убедительным голосом). Друг мой, Ми-хайло Иваныч, позволь мне тебе сказать слово, как говорится, от избытка уст. Позволь, Миша. Иногда, знаешь, совет эдак… Позволь.
Мошкин. Ну, говори, что такое?
Шпуньдик. Послушайся меня, Миша: не езди. Не езди, послушайся меня: Брось. Хуже будет. Отказался — ну, делать нечего. Этого поправить нельзя, Миша, никак нельзя. Просто нет никакой возможности это поправить. Поверь мне. Вот и почтенная Катерина Савишна тебе то же самое скажет. Только напрасно осрамишься. Больше ничего.
Мошкин. Тебе легко говорить!
Шпуньдик. Нет, ты этого не говори. Я тоже чувствую, Миша, как оно… того… горько. Но благоразумие — вот что. Надо тоже подумать: что из этого выйдет? Вот на что следует, как говорится, внимание обратить. Ибо кому от этого хуже будет? Тебе, во-первых, и Марье Васильевне тоже. (Пряжкиной.) Не правда ли? (Пряжкина кивает головой) Ну, вот видишь. Право, брось. Будто, кроме его, женихов на свете нет? А Марья Васильевна девица благоразумная.
Мошкин. Эх, как это вы, право, толкуете-толкуете, а у меня голова кругом идет, словно кто меня через лоб по затылку дубиной съездил. Женихи найдутся… да, как бы не так! Ведь дело было гласное, свадьба на носу торчала; ведь тут честь запятнана, честь страдает. Вы это поймите. Да и Маша захочет ли за другого выйти? Вам легко говорить. А мне-то каково? Ведь она моя воспитанница, сирота; ведь я богу за нее отвечаю!
Шпуньдик. Да ведь уж дела поправить нельзя; ведь он отказался. Только себя, значит, мучить…
Мошкин. А я его пугну.
Шпуньдик. Эх, Михайло Иваныч, не нам с тобой пугать людей. Право, брось. Просто выкинь из головы.
Мошкин. Оно, ты думаешь, легко? Если б ты вот эдак, тоже два года, каждый день… Да что тут толковать! Удавлюсь- и больше ничего.
Шпуньдик. Ну зачем это говорить, Миша? Как не стыдно? В твои лета…
Мошкин. В мои лета?
Шпуньдик. Полно, брат, право полно. Это нехорошо, Полно. Опомнись. Плюнь,
Пряжкина. Плюньте, батюшка Михайло Иваныч!
Шпуньдик. Право, плюнь. Послушайся старого приятеля. Эй, плюнь!
Пряжкина. Эй, плюньте, Михайло Иваныч!
Мошкин (начиная ходить по комнате). Нет, это все не то. Это вы все не то толкуете. Мне с Машей нужно поговорить, вот что. Мне нужно ей объяснить… Пусть она решит. (Останавливаясь.) Это ведь ее дело наконец. Пойду скажу ей: я перед вами, Марья Васильевна, виноват. Я, мол, все это затеял, необдуманно поступил на старости лет. Извольте меня наказать как знаете. А коли, мол, сердцу вашему не терпится, я тотчас же к нему пойду, шиворот-навыворот его к вам притащу — вот и все. А вот, мол, Марья Васильевна, извольте теперь сообразить… (Ходит по комнате.)
Шпуньдик. Ну, это я, брат, одобрить тоже не могу. Это, брат, не девичье дело. Не правда ли, Катерина Савишна?
Пряжкина. Правда, ангелочик вы мой, Филипп Егорыч, правда.
Шпуньдик. Ну вот, видишь. Это, брат, ты все не то, не так… Ты послушай-ка лучше совет голоса благоразумия. Притом все еще может поправиться. Ты вспомни-ка лучше вот эти стишки: «Мила Хлоя, коль ужасно друга сердца потерять. Но печаль твоя напрасна; верь, не должно унывать».
Мошкин (продолжая ходить по комнате и рассуждать с самим собою). Да, да. Точно, это хорошая мысль. Это хорошо. Что она скажет, тому и быть. Да, да.
Шпуньдик. Ибо… (Останавливается и значительно взглядывает на Пряжкину.) Ибо, повторяю тебе, это не девичье дело. Да она и не поймет тебя — как можно! Это бог знает что ты такое выдумал! Она просто заплачет; возьмет да заплачет; что ты тогда станешь делать?
Пряжкина (хныкая). Ох, Филипп Егорыч, не говорите такие слова. Хоть меня-то пощади, Филипп Егорыч. О-ох! Хоть старуху-то пожалей, голубчик ты мой.
Мошкин (не слушая их). Да, да. Решительно. Это так. (К Шпуньдику и Пряжкиной.) Ну, друзья мои, спасибо вам, что дождались меня… а теперь, знаете что? оставьте-ка меня одного эдак на полчасика; погода, вишь, хорошая: по прешпехту, эдак знаете, прогуляйтесь немножко, друзья мои.
Шпуньдик. Да зачем же…
Мошкин (торопливо). Ну да, да, прощайте, прощайте… На полчасика, на полчасика.
Шпуньдик. Да куда же ты нас гонишь?
Мошкин. Куда хотите… (Шпуньдику.) Вот хоть в Милютины лавки ее свези: там, брат, вы такие ананасы увидите, просто с солдатский кулак… Кстати же и манументы там стоят… (Слегка понукает их в спину.)
Шпуньдик. Да я все это уже видел.
Мошкин. Ну, еще раз посмотри… И вы тоже ступайте, Катерина Савишна, ступайте…
Пряжкина. А самоварчик-то, Михаиле Иваныч, самоварчик-то… Вишь, кипит…
Мошкин. Ну, ничего… Не пропадет ваш самоварчик… Прощайте…
Шпуньдик. Да, право же…
Мошкин. Филипп, ради бога… Вот твоя шапка…
Шпуньдик. Ну, как хочешь. Так через полчаса…
Мошкин. Да, да, через полчаса. Вот ваша шляпка, Катерина Савишна… Салоп, чай, в передней висит… Прощайте, прощайте… (Выпроваживает их, быстро возвращается на авансцену и вдруг останавливается.) Ну, теперь наступает решительная минута. Их я спровадил, теперь действовать надо… Что ж я ей скажу? Я ей скажу, что вот, мол, как, вот какое дело; что ж теперь нам делать, душа ты моя?.. Подготовлю ее как следует, а потом… ну, потом представлю письмо. А впрочем, тут же присовокуплю, что, дескать, это все еще можно как-нибудь устроить, надежду терять еще не нужно… (Помолчав.) Но вообще я буду осторожен… У, как осторожен!.. Тут политика нужна… Ну, что ж? надо к ней войти. (Подходит к двери.) Боюсь, ей-богу боюсь… Сердце так и замирает… Чай, на себя не похож. (Быстро подходит к зеркалу.) Вона! вона лицо! вона как! (Взбивает щеткой волосы.) Хорош, брат, хорош, нечего сказать. Красив!.. Однако мешкать нечего. Фу! (Проводит рукой по лицу.) Вот положение! На сраженье, чай, не так жутко бывает… Да ну же, черт возьми! (Застегивается.) Главная беда — начать. (Подходит к двери.) Что, она спит? Не может быть. Мы все тут так шумели. Что, если она услышала?.. Тем лучше. Конечно, тем лучше. Да ну же, трус, ступай. А вот постой, я воды выпью немножко. (Возвращается к столу, наливает стакан и пьет.)
Из боковой двери выходит Маша.
Ну, теперь с богом! (Оборачивается и при виде Маши теряется совершенно.) Ах… это ты… это… это… как же это… ты…
Маша (с недоумением). Я, что с вами?
Мошкин (торопливо). Ничего, ничего. Я так. Я не ожидал тебя… Мне сказали, что ты почиваешь.
Маша. Да, я все время спала… Вот теперь только встала.
Мошкин. А как ты себя чувствуешь?
Маша. Недурно. Голова немножко болит.
Мошкин. И не удивительно после эдакой ночи.
Маша садится.
Так ты лучше себя чувствуешь?.. Ну, слава богу. Сегодня погода хорошая… Можно будет потом немножко в санках прокатиться… А? как ты думаешь?
Маша. Как хотите.
Мошкин. Нет, как ты хочешь… Разве я тебя когда принуждаю?.. Что тебе угодно, то и будет исполнено.
Маша. Вы такой добрый, Михаиле Иваныч.
Мошкин (подсаживаясь к ней). Вот еще, что выдумала!.. Какой я… то есть того, я точно… Ну, да все равно. А посмотри-ка на меня…
Она взглядывает на него.
Ах, Маша, Маша, ты опять плакала.
Маша отворачивается.
Я, понимаю, Маша, я все понимаю, а все-таки, право… Право, ты напрасно эдак… Право, оно еще может… того… все… Конечно… (Он делает неопределенные движения руками.) Вот ты увидишь, право.
Маша. Да я, Михайло Иваныч, я ничего…
Мошкин. Какое ничего!.. Ты… нет. Ты… не ничего. Ты вот плачешь. А отчего? Какая то есть причина? Конечно, я не спорю, а все-таки… То есть, разумеется… А, впрочем, мы увидим… (Утирает лицо платком.) Что это дурак Стратилатка как здесь натопил!..
Маша. Вы напрасно беспокоитесь, Михайло Иваныч, право напрасно.
Мошкин. Да кто тебе сказал…
Маша. По крайней мере обо мне вам не из чего тревожиться… Поверьте (с горькой усмешкой), я совершенно покорилась своей участи.
Мошкин. То есть как, однако же, покорилась?
Маша. Да. Я ни на что не надеюсь, Михаиле Иваныч, и ничего не желаю. Я не хочу больше себя обманывать. Я знаю: все кончено. Что ж? тем лучше, может быть.
Мошкин. Да нет… почему же?..
Маша. Посмотрите-ка на меня вы теперь в свою очередь.
Мошкин. А что ж? разве?.. (Хочет взглянуть на нее и не может.)
Маша. Ах, Михаиле Иваныч! К чему еще притворяться? Какая из этого польза?.. Кого мы обманем?
Мошкин (помолчав). Ну, да… я согласен… ну, да, конечно. Конечно, я никак не мог ожидать такого поступка.
Маша (вдруг с большим волнением). Что вы хотите сказать?
Мошкин (конфузясь). Я… я… то есть… я…
Маша. Вы были у него сегодня опять?
Мошкин. Я… да… точно… да, я был.
Маша (быстро). Ну, и что ж?
Мошкин. Я его дома не застал.
Маша. Так что ж вы говорите… чего вы не могли ожидать?
Мошкин. Он, конечно… Впрочем, ты сама… Он… он мне письмо написал.
Маша (быстро). Письмо?
Мошкин (с принужденной улыбкой). Да, письмо… Эдак, ты знаешь… Впрочем, оно… то есть нельзя сказать, чтоб… вообще…
Маша. Где оно?
Мошкин. Оно… у меня…
Маша. Дайте мне это письмо… ради бога, ради бога. Михаиле Иваныч, дайте мне это письмо.
Мошкин. Право, я не знаю, Маша… Мне по-настоящему не следовало сказывать… Я, эдак немножко, потерялся…
Маша. Дайте, дайте, дайте!..
Мошкин (ища у себя в карманах). Я не знаю, право, куда я его дел… Право, Маша, ты напрасно эдак… Ты теперь в таком волнении…
Маша. Я совершенно спокойна… но это письмо…
Мошкин (с отчаянием). Да я же не могу… Господи боже мой! Мне нужно тебя приготовить. Я то есть собирался… А то ты, пожалуй, эдак вообразишь… И как это я, право, вдруг так, с бухты-барахты…
Маша. Вы меня терзаете
Мошкин. Обещай мне по крайней мере…
Маша. Все, что хотите; только ради бога… вы видите… Ради бога…
Мошкин. Маша, ты, пожалуйста, не подумай… Это ничего. Это так, знаешь, написано, как говорится, сгоряча. Это все еще ничего. Это все очень легко поправить. Чрезвычайно легко. То есть просто ничего не стоит.
Маша. Дайте же, ради бога, дайте…
Мошкин (медленно вынимая письмо из бокового кармана). Только, пожалуйста…
Маша вырывает у него письмо и с жадностью начинает читать. Мошкин встает, отходит немного в сторону и отворачивается. Маша кончает письмо, остается на мгновение неподвижной и вдруг с глухими рыданиями закрывает лицо руками Мошкин подбегает к ней.
Маша, Маша, ради бога. Я тебе говорил, это ничего. Маша, Маша! ради самого господа! Маша! (К самому себе) Эх, старая скотина, дурак безмозглый! а еще об осторожности толковал, о политике… Ну, где тебе, необразованному олуху, до политики! Взял да и сунул письмо сейчас. (Снова обращаясь к Маше.) Душа ты моя, успокойся, пожалуйста. Не плачь. Я за все ручаюсь. Я все улажу. Маша, ты меня убиваешь, я не могу видеть тебя в таком положении.
Она протягивает ему руку.
Не плачь,
