Мошкиным, господин Мошкин неоднократно оказывал вам услуги, может быть даже весьма значительные…
Вилицкий. Да, да, я ему многим обязан, многим…
Фонк. Я нисколько в этом не сомневаюсь; я не сомневаюсь также в вашей благодарности… Благородство ваших мыслей мне слишком известно… Но тут представляется вопрос, на который следует обратить внимание. Господин Мошкин, конечно, достойнейший человек; но, скажите сами, любезный мой Петр Ильич, вы и он, принадлежите ли вы одному и тому же обществу?
Вилицкий. Я так же беден, как он; я еще беднее его.
Фонк. Дело не в богатстве, Петр Ильич: я говорю об образованности, о воспитании, об образе жизни вообще… Вы извините мою откровенность…
Вилицкий. Говорите; я вас слушаю.
Фонк. Теперь… теперь насчет вашей невесты. Скажите мне, Петр Ильич, вы ее любите?
Вилицкий. Люблю. (Помолчав немного.) Я ее люблю.
Фонк. Вы в нее влюблены?
Вилицкий молчит.
Вот, видите ли, мой друг, любовь… конечно… против любви говорить нечего: это огонь, это вихрь, это водоворот, что хотите, словом, феномен… с любовью точно трудно справиться. Я, с своей стороны, так думаю, что и тут рассудок не теряет своих прав; но мое частное мнение в этом случае не может служить общим правилом. Если вы так сильно любите вашу невесту, то нам нечего и разговаривать с вами; все наши слова будут, так сказать, совершенно напрасны. Но мне, напротив, кажется, что вы начинаете колебаться, вы в недоумении; вы наконец сомневаетесь в собственных чувствах, — а это очень важный пункт. Во всяком случае, вы теперь в состоянии, как говорится, принять советы дружбы. (Берет Вилицкого за руку.) Послушайте, бросимте холодный взгляд на ваши отношения к Марье Васильевне.
Вилицкий взглядывает на Фонка.
Ваша невеста очень любезная, очень милая девица, бесспорно…
Вилицкий опускает глаза.
Но, вы знаете, самый лучший алмаз требует некоторой отделки.
Вилицкий быстро оглядывается на Созомэноса.
Не беспокойтесь, он спит. Не в том вопрос, Петр Ильич, любите ли вы теперь вашу невесту или нет, а в том, будете ли вы с нею счастливы? У образованного человека есть потребности, которым супруга иногда не сочувствует; его занимают вопросы, которые ей недоступны… Поверьте, Петр Ильич, равенство необходимо в супружестве… то есть, позвольте, я объяснюсь. Я нисколько не допускаю того ложного равенства мужа и жены, о котором толкуют иные сумасброды… Нет, жена должна слепо повиноваться мужу… слепо… Вы понимаете, я говорю о другом равенстве.
Вилицкий. Все это так… и я во всем с вами согласен. Но послушайте, Родион Карлыч, поставьте вы себя тоже на мое место. Как вы хотите, чтоб я теперь от своего слова отступился? Помилуйте! Ведь я своим отказом убью Марью Васильевну… Ведь она, как дитя, отдалась мне в руки. Я ведь, можно сказать, ее вывел на свет; я ее отыскал, я навязался ей!., я теперь должен идти до конца. Как вы хотите, чтоб я сбросил эту ответственность?.. Да вы первый будете меня презирать…
Фонк. Позвольте, позвольте; я не намерен оправдать вас вполне; но на ваши доводы еще можно возразить. По-моему, обязанности бывают двоякого рода: обязанности перед другими и обязанности перед самим собою. Какое вы имеете право вредить себе, портить собственную жизнь? Вы молоды, во цвете лет, как говорится; вы на виду; вам предстоит, может быть, блестящая карьера… Зачем же вы хотите бросить дело, так хорошо начатое вами?
Вилицкий. Отчего же бросить, Родион Карлыч? Разве я не могу продолжать службу и…
Фонк. Конечно, вы можете, женившись, продолжать службу — спора нет; да вот что, Петр Ильич: до всего можно дойти со временем; но кто же не предпочтет кратчайшего пути? Трудолюбие, усердие, аккуратность — все это не остается без награды, точно; блестящие способности также весьма полезны в чиновнике: они обращают на него внимание начальства; но связи, Петр Ильич, связи, хорошие знакомства — чрезвычайно важная вещь в свете. Я вам уже сообщил мое правило насчет избежания близких сношений с людьми низшего круга; из этого правила естественно вытекает другое, а именно: старайтесь как можно более знакомиться с людьми высшими. И это даже не слишком затруднительно. В обществе, Петр Ильич, всегда готовы принять чиновника деятельного, скромного, с образованием; а будучи однажды принят в хорошем обществе, он со временем может заключить выгодную партию, особенно когда он одинок и не имеет никаких неуместных семейных связей.
Вилицкий. Я с вами совершенно согласен, Родион Карлыч; но я не честолюбив; я сам боюсь большого света и готов весь век прожить в домашнем кружку… К тому ж я не признаю в себе никаких блестящих способностей, а усердие в чиновнике, как вы сами говорите, не остается без награды… Меня другие мысли смущают. Мне все кажется, что на мне лежит нравственная обязанность… Скажу более, я не могу подумать об окончательной размолвке с своей невестой без некоторого ужаса, а между тем и брак меня пугает… так что я совершенно не знаю, на что решиться.
Фонк (с важностью). Я понимаю состояние вашего духа. Оно не так странно, как вы думаете. Это, видите ли, Петр Ильич, это переход; это переходное, так сказать, состояние, кризис. Поймите меня — кризис. Если б вы могли теперь удалиться отсюда, хоть на месяц, я уверен, вы бы вернулись совершенно другим человеком. И потому призовите на помощь всю силу вашего характера — и решитесь!
Вилицкий (взглядывая на Фонка). Вы думаете? Но Маша, Родион Карлыч, Маша? Совесть меня замучит.
Фонк. Это, конечно, очень неприятно. Я вполне вам сочувствую. Но что делать?
Вилицкий. Я гнусный, гнусный человек!
Фонк (строго). К чему такие слова? Это, позвольте вам заметить, это ребячество… Вы извините меня… Но искреннее участие, которое я в вас принимаю…
Вилицкий жмет ему руку.
Конечно, Марье Васильевне будет сначала очень тяжело; может быть, даже ее горесть не скоро рассеется; но будемте рассуждать хладнокровно. Вы совсем не так виноваты, как вы думаете. А ваша невеста, с своей стороны, вам должна быть даже благодарна… Вы протянули ей, так сказать, руку, вы первый вывели ее из мрака тьмы, вы разбудили ее дремлющие способности, вы, наконец, начали ее образование… Но вы пошли далее. Вы возбудили в ней надежды несбыточные; вы ее обманули, положим, но вы сами обманулись… Ведь вы, повторяю, не притворялись влюбленным, не обманывали ее с намерением?
Вилицкий (с жаром). Никогда, никогда!
Фонк. Так из чего же вы так волнуетесь? Зачем упрекаете себя? Поверьте, мой любезный Петр Ильич, вы до сих пор, кроме добра, ничего не сделали Марье Васильевне…
Вилицкий. Боже мой, боже мой! На что решиться?
Фонк молча глядит на него.
Вы должны презирать меня…
Фонк. Напротив, я об вас сожалею.
Вилицкий. Но уверяю вас, Родион Карлыч, я еще найду в себе довольно силы, чтоб выйти из этого положения… Я вам душевно благодарен за все ваши советы… Я не думаю, чтоб я совершенно был с вами согласен, всех ваших заключений я принять не могу… Я пока еще не вижу никакой необходимости переменить свое решение; но…
Фонк. Я нисколько этого не требовал, Петр Ильич… Обдумайте ваше положение сами…
Вилицкий. Конечно, конечно… Я несказанно благодарен…
Фонк. Мое дело, вы понимаете, здесь постороннее.
Вилицкий. Ради бога, Фонк, не говорите этого…
Митька входит из передней.
Кто это? А! ты? Чего тебе надобно?
Митька посмеивается.
Что такое?
Митька. Госпожа какая-то вас спрашивают-с.
Вилицкий. Кто?
Митька (опять ухмыляясь). Госпожа-с. Дама-с. Вас одних желают видеть-с.
Вилицкий (с волнением взглядывает на Фонка и опять обращается к Митьке). Зачем же ты не сказал ей, что меня дома нет?
Митька ухмыляется.
Где эта дама?
Митька. В передней-с.
Фонк (понизив голос). Да неужели ж вы станете с нами церемониться? Мы с ним (указывая на Созомэноса) уйти можем. (Будит его.) Алкивиад Мартыныч, проснитесь.
Созомэнос мычит.
Проснитесь.
Созомэнос открывает глаза.
Созомэнос. А я точно, кажется, вздремнул.
Фонк. Да, вздремнули. А теперь пойдемте. Пора.
Созомэнос медленно поднимается.
Вилицкий (который все время стоял неподвижно, вдруг, торопливым голосом). Да зачем же, господа, зачем же вы уходите?
Фонк. Как же…
Вилицкий. Может быть, это так, ничего. Это так, кто-нибудь меня спрашивает.
Созомэнос (громко). Мы, пожалуй, можем остаться.
Фонк (Созомэносу). Тссс… Алкивиад Мартыныч, поймите… К ним вот дама пришла…
Созомэнос (хрипло и выпуча глаза). Дама?
Вилицкий. Да это ничего не значит… Я вас уверяю, это так. Это что-нибудь такое… Я не знаю… это ничего.
Созомэнос (так. же хрипло). Молодая?
Вилицкий. Я, право, не знаю… Да не хотите ли вы, господа, пройти ко мне в спальню, на минуточку, а то через переднюю, может быть, знаете, неловко… На одну минуту.
Фонк. Как угодно… но, пожалуйста, не церемоньтесь.
Вилицкий. Нет, право, если вам не к спеху, если вы не собирались куда-нибудь, останьтесь, пожалуйста. Мы еще поболтаем.
Фонк. Извольте, с удовольствием. Пойдемте, Алкивиад Мартыныч.
Оба направляются к двери направо.
Созомэнос (на ходу, Фонку). Молодая? а?
Фонк (с улыбкой). Я не знаю…
Оба входят в спальню.
Митька (который все стоял, заложи руки за спину и посмеиваясь). Так как-с прикажете-с?
Вилицкий. Проси, разумеется.
Митька выходит. Вилицкий запирает дверь направо и возвращается на авансцену. Входит Маша, в шляпке под вуалем, и останавливается, не дойдя до середины комнаты. Вилицкий приближается к ней.
Позвольте узнать, с кем я имею… (Вдруг вскрикивает.) Марья Васильевна!
Маша подходит нетвердыми шагами к дивану, садится и поднимает вуаль. Она очень бледна.
Вы!.. здесь, у меня!.. (В течение всей следующей сцены Вилицкий часто взглядывает на дверь спальни и говорит вполголоса.)
Маша (слабо). Вы меня не ожидали, не правда ли?..
Вилицкий. Мог ли я подумать…
Маша. Вы меня не ожидали… Не бойтесь, я скоро уйду… Вы одни?
Вилицкий. Один… но…
Маша. Мне, кажется, я слышала голоса…
Вилицкий. У меня были приятели… они ушли…
Маша. Я тоже сейчас уйду… Давно вы вернулись из-за города?
Вилицкий (с смущением). Марья Васильевна… я…
Маша (взглянув на него). Стало быть, это правда, правда… вы прятались… боже мой! Не беспокойтесь… я не пришла сюда с намерением сделать вам неприятность… (Останавливается.)
Вилицкий. Марья Васильевна, простите меня… Клянусь вам богом, я сегодня собирался к вам.
Маша. Много чести… но я вас не упрекаю… Я пришла только объясниться с вами… Я сегодня написала к вам письмо…
Вилицкий. Успокойтесь, прошу вас… вы так бледны… Здоровы ли вы?
Маша. Я здорова… это ничего… я здорова, более чем нужно. Я пришла…
Вилицкий (садится с ней рядом и перебивает ее). Послушайте, Марья Васильевна, я виноват, кругом виноват пе-ред вами… простите меня. Ну да, точно: я не выезжал из Петербурга… Я избегал встречи с вами. Отчего? спросите вы. Не знаю, ей-богу. Я иногда… со мною иногда происходят непонятные вещи… глупые мысли мне лезут в голову… я сам на себя тогда не похож… но у вас тотчас рождаются такие подозрения… Вы очень мнительны, Марья Васильевна.
Маша. Я… мнительна, Вилицкий? Пять дней, целых пять дней…
Вилицкий. Ну да, да; виноват я, виноват; простите меня, будьте снисходительны…
Маша. Не
