идеи по преобразованию страны…
— Вот именно. И мы переиграем его на сверхъестественном поле. Только на таком уровне можно играть и побеждать.
— Я благодарю тебя за то, что ты дал мне жизнь… Но еще больше за то, что ты подаришь мне другую, иную жизнь. Я, как и ты, хочу бесконечно жить, отец. Мы не виноваты, что попали сюда.
— Брось говорить об этом. Мы попали куда нужно. Потому мы и создадим себе иную, сверхъестественную жизнь. Сохраняй полное спокойствие, эти выстрелы — не в нас…
Глава 34
Неестественный мрак опустился над столицей Ауфири, клубы его витали у зданий. Бои утихли к вечеру. Но на просторах мрака горело несколько огромных домов. Красное пламя поднималось высоко вверх, и в его очертаниях провиделись фигуры огненных демонов, которые как будто нависали над городом, приветствуя смерть.
Танира и Валентин стояли в своем доме у окна. Они видели этот локальный смерч, уносящий души в ад. Они молчали.
Танира вдруг обняла Валентина и спросила:
— Ты веришь, что во мне Мессия?
— Верю. Но у меня уже нет сил верить. Я верю, но сил нет. Потому что я ничего не понимаю, что происходит с родом человеческим…
— Давай подумаем о себе. Видишь этот парад демонов? Если победит Зурдан, он уничтожит всех нас: всех русских и нашу семью, моего отца.
— Но этого никогда не случится, если в тебе Мессия.
— Кто знает?.. Может быть, я одна спасусь от них. Но мне не надо такого спасения…
Валентин посмотрел на нее:
— Ты что, хочешь меня мучить, Танира?
— Нисколько. Но Зурдан патологически ненавидит русских. Это надо знать. Он ненавидит их, или нас, — Танира улыбнулась, — так сильно, с таким внутренним бешенством, так глубоко, что сам не понимает источник своей ненависти… Но Фурзд, влияя на правителя, наложил вето на эту нечеловеческую ненависть, исходящую от источника, который ему, Зурдану, не познать.
На ночном небе сверкнула молния, безумный гром обрушился на город.
— И какой же источник, что это? — слегка удивился Валентин.
— Я сама не знаю, — чуть жалобно ответила она. — Отец поведал мне об этом, но когда я спросила об источнике, он промолчал и почему-то не захотел меня в это посвящать.
— Может быть, все-таки по-человечески нам стоит подумать о бегстве?.. — тихо спросил Валентин.
— Куда бежать? Везде огонь, страх, истощение… Ауфирь одна, кажется, остается еще пригодной для жизни… Доверимся Божьей воле, ибо человеческая уже исчерпала себя…
Они опять замолчали. В ночи, на улице, рядом загорелся свет фонарей.
— Смотри, смотри, Валентин. Ты видишь, кто идет там?!
— О Господи… Темные фигуры людей.
— Это несуществующие, — тихо ответила Танира, — они всегда так идут. Идут и идут. Бои, взрывы им не помеха…
— Отойди от окна, Танира. Хватит.
Они отошли и присели на диван.
— Опять смерть, опять постоянные угрозы и повороты судьбы… Я не хочу умирать, потому что боюсь потерять тебя, Танира, в бесконечной невидимой Вселенной, в этих непонятных мирах, куда уходят умершие… Если бы мы там были вместе… Я же не хочу никакого рая или ада без тебя… Моя душа ранена тобой, и эта рана — неизлечима…
Танира обняла его, прижалась:
— И ты для меня тоже… Да, мы стоим на грани… Ты, родной, пришелец из далекой России, я — человек конца мира… Но мне кажется, наша мистическая, решающая встреча будет не там, а здесь, перед самым Концом, где-то за день до окончательного финала…
Валентин посмотрел в окно:
— Опять грохот… Взрыв… Где?.. Но ты сказала, перед самым Концом… Может быть… Это как у нашего великого пророка:
Мы встретимся с тобою в мире
За далью каменных дорог.
На страшном, на последнем пире
Для нас готовит встречу Бог.
— Достаточно, Валентин, — ответила Танира.
…А на следующее утро произошло некое качественное изменение. Что-то стало потихоньку происходить с Землей, с пространством, словно втайне стали проявляться черты иного мира.
Сначала Танира и Валентин ничего не заметили. Вагилид, как обычно, вышел из своей комнаты, чтобы позавтракать со всеми вместе. Он сказал, что звонил Фурзду и, кажется, идет перелом в пользу Террапа.
Танира и Валентин вздохнули с радостным облегчением.
— Но остается Крамун, — высказалась Танира, допивая чай.
— Он не будет вмешиваться, — ответил отец. — Но в действительности это, пожалуй, единственный по-настоящему странный человек. Он владеет большими знаниями, и воля его направлена к тому, чего еще не было… Но это потом…
Между тем эти изменения в матушке природе одними из первых заметили обыватели пригорода, граничащего с открытым полем и лесом…
Обыватели, несмотря на взрывы, бои, пошли в лес по грибы, и вдруг что-то заколебалось в их уме, и они увидели, что лесок, к которому они шли, стал как живой, как будто деревья там заговорили и зашелестели, как некие непостижимые существа. Словно что-то проснулось в них или за ними.
Обыватели остолбенели и перепугались даже.
— Да они нас съедят! — взвизгнула толстая баба.
Но от всего этого вида веяло странным успокоением.
И совсем уже окаменели бедные жители, когда увидели за деревьями (лесок был редкий), расположенными у самого поля, легкие очертания человеческих фигур, которые вдруг стали пританцовывать, можно даже сказать, танцевать около деревьев.
В утренней мгле эти фигуры напоминали не то покойников, не то лесных духов, может быть, скорее всего, покойников, но пришедших не отсюда.
Танцуя, они мелодично пели, и тихие звуки их песни, как ни странно, долетали до ушей обывателей. Но на каком языке пели дорогие гости, было непонятно, хотя смутный смысл этого пения каким-то образом доходил до сознания жителей. От ощущения этого смысла они бросились бежать…
На другом краю города природа на какое-то мгновение стала принимать иной облик, и от этого облика люди стали терять сознание.
А в других местах, в городе или на окраине, появилось ощущение некоего странного, но зловещего подземного гула, который был страшен своей непонятностью. Потом он так же внезапно исчезал… и потом снова возникал, где-то в другом месте, но рядом.
В город поползли слухи о странном оживании природы, оживании зловещем и пугающем. Люди побаивались подходить к деревьям, чувствуя их притяжение.
Одичавшие толпами рвались в город, несмотря на взрывы и выстрелы… Они бормотали, что в лесу стало жутко и невозможно, к тому же одолели лешие. Они угрожающе хохотали, мелькали из какого-нибудь открывающегося пространства в наше, земное, и походили на сошедших с ума идиотов. Плевали в небо, гримасничали, словно родная им плоть опротивела им и они хотели бы сбросить ее, отдать гиппопотамам. Ненависть к лешим гнала одичавших на улицы, охваченные бредом.
Солдатам было трудно сражаться среди катастроф и землетрясений. Некоторые стреляли не во врага, а в себя. Видимо, принимая себя за недружелюбное, если не враждебное существо.
Среди солдат обеих сторон в некоторых местах началось брожение, странное брожение, отнюдь не братание, скорее наоборот, точнее, солдаты переставали порой различать, кто свой, кто враг, и одиночные выстрелы раздавались и в своих, и в чужих. Командиры нервничали, опасаясь массовых кошмаров.
Надо было что-то делать. То в одном, то в другом районе солдаты то одной, то другой стороны вместо того, чтобы сражаться, пускались в пляс. Около горевших зданий жители озлоблялись и швыряли камнями в пляшущих бойцов. Но все-таки бои пока продолжались. Фурзд приказал руководству спецслужб любым путем немедленно убить Зурдана, что покончит с гражданской бойней. Выбрали странного агента, видом своим напоминающего деловой труп. Его выделили из тех разведгрупп, членом которых велено было походить на деловые трупы. На случай войны с ними. Этот разведчик, Заг, больше всего походил на деловой труп. Секрет состоял в тонком сочетании деловитости и трупности. Лицо Зага действительно походило на образ человека, только что вышедшего из могилы. Разве что трупных пятен не было. Но зато телодвижения были стремительные, наглые и крайне уверенные в своей правоте. Да и в глазах среди общей мертвенности лица светился интерес к деньгам. Свет этот был тошнотворно-особенный, и Заг лучше всех шпионов умел имитировать его.
Фурзд снабдил Зага хорошо сфабрикованными документами, что он, Заг, мол, из верхов спецслужб деловых трупов, кстати, довольно мощных. И что он хочет установить личный контакт с Зурданом на предмет оказания ему помощи против ненавидимого Республикой трупов Правителя Ауфири, изнасиловавшего к тому же уважаемого в Республике чрезвычайного и полномочного посла.
Заг должен был добавить, что нам, деловым трупам, этот случай прекрасно известен через наши каналы. После инструктажа Заг немедля приступил к действиям. Пробираясь по улицам охваченного землетрясением города, Заг вовсю чертыхался, поминая и Непонятного, и Понятного, и всех чертей на свете. Ему удалось, благодаря своему трупному виду и документам, пробраться к одной из предполагаемых «берлог» Зурдана. То был хорошо оборудованный бункер. Но до свидания с Зурданом было далеко. Зага стали проверять вдоль и поперек. Он почувствовал, что смерть скребется по его коже. Нет, при нем не было, разумеется, ни оружия, ни яда, никакой маскировки — при таком обзоре она вряд ли бы помогла. Яд должен был передать ему в самом подземелье солдат медицинской службы, но которого по его положению и близко не могли допустить к телу Зурдана. Медик был уже давно завербован всепроницающей спецслужбой Фурзда. Эта передача была самым опасным моментом этой операции.
Наконец Заг осознал, что он уже внутри, он вошел туда под отдаленное громыхание снаряда.
Зурдан страстно любил темноту, и это его погубило. Любая страсть кончается плохо, предупреждали его. Нет, он ни во что не верил, кроме себя. В коридорах бункера было патологически темно, и Зурдан обожал пробираться по ним в своем мраке. Гнодиада тоже обожала мрак и потому любила бродить, как потусторонняя рысь, по этим коридорам, облизывая свои нежные руки.
Медику ничего не стоило в таком мраке незаметно передать миниатюрное потаенное вещество в капсуле, перед тем как Заг уже должен был входить в кабинет Зурдана. В кабинете, кроме Зурдана, был личный телохранитель, а в углу, как кошка, с глазами, обезумевшими от страсти к собственному существованию, сидела Гнодиада.
Это был второй смертельно опасный момент. Загу нужно было незаметно пристроить свою «миниатюру» в кабинете Зурдана, чтобы оставить ее там. Вещество, точнее, парадоксальная форма яда, начинало действовать через час и таким образом, что в кабинете не осталось бы ничего живого: отрава была глобальная, у Зага задрожала рука, когда он пристраивал яд к нижней части кресла, на котором сидел. Но эта дрожь была предусмотрительно прорепетированной, так что, когда Заг вошел в кабинет, он разыграл эту легкую дрожь, как будто она была от простого волнения, что естественно при встрече с таким лицом. Поэтому на дрожь, несущую смерть, никто не обратил внимания.
