стараются в Петербурге, и, может быть, через несколько месяцев я что-нибудь и узнаю. Вы, вероятно, уже знаете, что Дуров по слабости здоровья выпущен из военной службы и поступил в гражданскую, в Омске. Может быть, Вы имеете о нем известия. Мы с ним не переписываемся, хотя, конечно, друг об друге хорошо помним.
Барон Врангель, Вам знакомый, Вам кланяется. Я с ним очень дружен. Это прекрасная молодая душа; дай бог ему всегда остаться таким.
Мое глубочайшее уважение, полное и искреннее, Вашему супругу. Желаю Вам полного счастья.
Не слыхали ли Вы чего об одном гадании, в Омске, в мое время? Я помню, оно поразило Ольгу Ивановну.
Прощайте, многоуважаемая Прасковья Егоровна. Я уверен, что бог приведет нам свидеться и, может быть, скоро. Я этого очень желаю. Я с благоговением вспоминаю о Вас и всех Ваших.
Позвольте пребыть, с глубочайшим уважением, Вам совершенно преданным.
Ф. Достоевский.
18 октября 55.
От Константина Ивановича я получил нынешним летом несколько строк.
А. И. Бахирева я очень уважаю, но не во всем с ним откровенен.
(1) как ее вписано
102. M. M. ДОСТОЕВСКОМУ
17 декабря 1855. Семипалатинск
Семипалатинск, декабря 17/55 г.
Добрый и незабвенный друг мой, брат Миша. Письмо это пишу тебе по случаю. Скоро я буду иметь возможность переслать тебе самое полное, самое подробное известие о моем здешнем житье-бытье за всё время. И потому извини, что посылаю тебе теперь только несколько строк, из которых, кроме просьбы моей, почти ничего больше не узнаешь. Я бы мог отложить и просьбу до большого письма, которое обещаю тебе, друг мой, в эту же зиму. Но обстоятельства мои таковы, что я принужден писать тебе теперь же. Друг мой! Я уверен, что ты меня любишь и потому будешь ко мне снисходителен. Если б ты знал, как тяжело просить, даже и у тебя! Мне нужно денег, друг мой, ибо я давно уже в крайности. Вот уже два года, как я ни разу не попросил у тебя сам ни одной копейки. Ты был так добр, что не забывал меня. Сестры тоже иногда присылали. И несмотря на то в эти два года у меня накопилось долгу довольно много, — для меня много по крайней мере! Одному прошу верить, милый брат (я боюсь, чтоб ты не подумал, что я худо понимаю свое положение, позволяя так много себе тратить и даже делать долги), — одному прошу верить, что в долгах моих я мало виноват. Были обстоятельства и были надобности неотразимые. Теперь не даю тебе никаких объяснений — не могу. Не пишу тоже, сколько я должен. Скажу только, что мне надо отдать 50 руб. серебр<ом> непременно. К тому же я порядочно обносился в два года, белье, платье (собственное), всё нужно заводить новое. И потому, если ты пришлешь мне рубл<ей> 100, о которых прошу тебя убедительнейше, то мне, расплатясь и обзаведясь, почти не останется ничего. Но я у тебя прошу только 100 руб., милый брат. Покамест не присылай больше. Я знаю, что ты не поскупишься, если у тебя есть. Но не хотел бы я, чтоб ты подумал обо мне не хорошо.
Да, брат, тяжело просить, повторяю это, даже и у тебя, особенно чувствуя в себе всё — и силы и способности самому достать себе необходимое. Но что делать, теперь не могу и потому говорю тебе как брату — помоги. Я тебе не скрою, что у меня есть большие надежды, (1) что, может быть, кончится наконец несносное положение мое и переменится во что-нибудь к лучшему. Отчасти ты, может быть, и слышал об этом. Тогда (2) жизнь пойдет по-другому. Но не скрою от тебя, друг мой, что мне, скоро может быть, понадобятся деньги, относительно меня и моего Положения, не маленькие. Всё это соединено будет отчасти с переменою моей участи, если только сбудутся надежды мои. Теперь же я пишу тебе только о моем насущном; ибо я в большой крайности, и эти 100 руб. серебром едва-едва помогут мне.
Я хочу обратиться, друг мой, с просьбой к дяде. Надобно же, чтоб кто-нибудь мне помог. Как бы мне не хотелось просить у него! Но что делать, если случится хоть какая-нибудь перемена судьбы, то деньги необходимы. Ты писал мне последний раз от 15 сентября. Письмо твое пришло ко мне около 15-го ноября. Видишь, как долго! В это время я должен был жить чем-нибудь. На присланные тобою деньги я почти ничего не мог сделать.
Не сердись, что я говорю тебе откровенно, голую правду. Помни только одно: я вовсе от тебя не требую, ибо знаю, что не имею на то никакого права. Одно из двух: или ты очень любишь меня и хочешь мне помочь, — или нет. Если любишь меня, то я прошу без церемоний, ибо знаю, что сам бы помог не только брату, но даже чужому, отказав себе. Вот почему я говорю тебе прямо. Здесь были люди, которые мне помогали в крайности. Конечно, я возьму не у всякого. Но есть люди, которые мне сделали столько бескорыстного добра, столько добра, что еще никто мне не сделал столько. У такого человека я брал. Но надо отдать. Впрочем, из этих 100 руб сереб<ром> я не могу отдать ему еще ничего. Этот человек барон Врангель. (3)
Друг мой милый, надеюсь, что ты мне поможешь охотно и с братским чувством. Я в тебя верю, я никогда не обидел тебя сомнением. Верь и ты: (4) что я не хочу жить всю жизнь на твой (5) счет, и надеюсь, что мне позволят наконец зарабатывать себе хлеб. Прошу тебя: пришли поскорее, если можно немедленно, по следующему адрессу: «Его высокоблагородию Станиславу Августовичу Ламоту в Семипалатинск». (Tout court.)
В письме к г-ну Ламоту напиши слово в слово так: «Милостивый > г<осударь>, Вы были так добры, что изъявили готовность передать барону Врангелю деньги в случае, если я вышлю их на Ваше имя. Прилагаю при сем… рублей. Передайте их по назначению. Еще раз позвольте благодарить Вас и вместе с тем пребыть и т. д.». Подписи твоей не надо. Сам письма на почту не подавай. (6)
Прощай, бесценный мой. Скоро получишь от меня большое письмо. Много со мной было, много я пережил! Прощай, не забудь меня. (7) Поклонись от меня Эмилии Федоровне, перецелуй детей.
На обороте 4-й страницы: Михаилу Михайловичу Достоевскому.
На углу Малой Мещанской
и Екатерининского канала, в доме Пономаревой, в С.-Петербурге.
(1) далее было: что за меня стараются и (2) далее было: может быть (3) далее было начато: Брат его передаст (4) далее было: в меня (5) в подлиннике ошибочно: на свой (6) далее было: А впрочем, бояться нечего. (7) далее было начато: Напомни обо мне
1856
103. M. M. ДОСТОЕВСКОМУ
13-18 января 1856. Семипалатинск
Семипалатинск, 13 генваря/56.
Пользуюсь случаем писать тебе, друг мой. С прошлого года, когда я писал тебе с M. M. Х<оментовским>, я не мог найти, до сих пор, ни одной другой оказии. Теперь она представляется. Надо сознаться, что прошлого года ты мне плохо отплатил за мое длинное письмо: не отвечал почти ничего, даже не отвечал на некоторые мои вопросы, на которые я ждал от тебя подробного ответа. Не знаю, что тебя останавливало: леность? — но она была совсем не у места; дела? — но я уже писал тебе, что никогда не поверю существованию таких дел, которые не дают и минуты свободной. Осторожность? Но если уж я пишу тебе, то, вероятно, нечего опасаться. Надеюсь, что этот раз ты напишешь мне что-нибудь побольше, хотя и долго еще мне придется ждать твоего ответа, — месяцев семь. Этот раз хотел тоже настрочить тебе очень много и подробно обо всем моем житье-бытье, с тех пор как я оставил Омск и прибыл в Семипалатинск.
Но ограничиваюсь одним этим листком, собственно, потому что Александр Егорович Wrangel, податель этого письма, очень подробно и очень интимно может уведомить тебя обо мне, если не во всех, то во многих отношениях. Прими его как можно лучше и постарайся всеми силами как можно короче с ним познакомиться и сойтись. Этот молодой человек того стоит: душа добрая, чистая, я уж не говорю, что он для меня столько сделал, показал мне столько преданности, столько привязанности, (1) чего родной брат не сделает. (Это к тебе не относится.) Сделай же одолжение, постарайся полюбить его и сойтись с ним короче. Ты уже отрекомендован ему мною как нельзя лучше. Да и притом, помня твой уживчивый, добрый и деликатный характер, который всем нравился, который все любили, я думаю, что тебе это будет не трудно. В двух словах изображу тебе на всякий случай характер Ал<ександра> Ег<оровича>, чтоб тебе было легче и чтоб ты уж ничем более не затруднялся. Это человек очень молодой, очень кроткий, хотя с сильно развитым point d’honneur, до невероятности добрый, немножко гордый (но это снаружи, я это люблю), немножко с юношескими недостатками, образован, но не блистательно и не глубоко, любит учиться, характер очень слабый, женски впечатлительный, немножко ипохондрический и довольно мнительный; что другого злит и бесит, то его огорчает — признак превосходного сердца. Trиs comme il faut. Он самым бескорыстнейшим образом взялся хлопотать обо мне и помогать мне, всеми силами. Впрочем, мы с ним сошлись, и он меня любит. Далее я еще скажу тебе о нем кое-что, а теперь, покамест, перейду к себе.
Ты, вероятно, уже знаешь, голубчик мой, что обо мне очень сильно хлопочут в Петербурге и что у меня есть большие надежды. Если не всё удастся получить, то есть если не полную свободу, то по крайней мере несколько. Брат Ал<ександра> Егоровича (служащий в конногвардии) был у тебя; я это знаю по его письму к брату, и, вероятно, он сообщил тебе о всех стараниях, сделанных для меня в Петербурге. Алек<сандр> Егор<ович>, я уверен, remuera ciel et terre с своей стороны, по приезде в Петербург, в мою пользу. Он тебе расскажет обо всем этом больше и подробнее, чем я могу тебе написать в этом письме. С своей стороны говорю тебе только, что я теперь в совершенно пассивном положении и решился ждать (мимоходом уведомляю тебя, что я произведен в унт<ер->офицеры, что довольно важно, ибо следующая милость, если будет, должна быть, натурально, значительнее унт<ер>-офицерства). Меня здесь уверяют, что года через два или даже через год я могу быть официально представлен в офицеры. Признаюсь тебе, что я хотел бы перейти в статскую службу, и даже теперь
