Сайт продается, подробности: whatsapp telegram
Скачать:PDFTXT
Письма 1857 год

оставшаяся во мне, то я вполне был бы спокоен и счастлив. Прощай до свидания.

Твой брат Ф. Достоевский.

23 февраля 1857 г.

(1) далее было: богатый

122. А. Е. ВРАНГЕЛЮ

9 марта 1857. Семипалатинск

Семипалатинск, 9 марта 1857 г.

Вот уже две недели с лишком, как я дома, дорогой мой друг и брат, Александр Егорович, и только теперь насилу собрался написать к Вам. Если б Вы знали, сколько выдалось мне хлопот, суеты и занятий, самых непредвиденных, при новом порядке вещей, то верно простите меня за то, что тотчас по прибытии не написал Вам. Во-1-х, свадьба моя, которая совершилась в Кузнецке (6 февраля), и обратный путь до Семипалатинска взяли гораздо более времени, чем я рассчитывал. В Барнауле со мной случился припадок, и я лишних 4 дня прожил в этом месте. (Припадок мой сокрушил меня и телесно и нравственно: доктор сказал мне, что у меня настоящая эпилепсия, и предсказал, что если я не приму немедленных мер, то есть правильного леченья, которое не иначе может быть, как при полной свободе, то припадки могут принять самый дурной характер, и я в один из них задохнусь от горловой спазмы, которая почти всегда случается со мной во время припадка.) Приехав в Семипалатинск, встретили меня хлопоты по устройству квартиры; потом заболела жена, потом приехал бригадный командир и делал смотр, так что я и Вам, и брату принужден был отложить писать до сегодня. А как мне хотелось поскорее отвечать, друг мой незабвенный, на Ваше доброе, милое, прекрасное письмо! Не тужите, не тужите, друг мой, хоть я и ясно вижу, что у Вас со всех сторон горе. Более всего беспокоят меня за Вас, друг мой, отношения Ваши с отцом. Я знаю, чрезвычайно хорошо знаю (по опыту), что подобные неприятности нестерпимы, и тем более нестерпимы, что Вы оба, я знаю это, любите друг друга. Это своего рода бесконечное недоразумение с обеих сторон, которое чем далее идет, тем более запутывается. Тут не отделаешься ни крестом, ни пестом. Никакие объяснения не восстановят согласия, а если восстановят, то на миг. Одна помощь, одно лекарство: разлука. В 1-е же дни разлуки Вы попадете опять в его сердце, и он первый обвинит себя во всем. Характеры, как у Вашего отца — странная смесь подозрительности самой мрачной, болезненной чувствительности и великодушия. Не зная его лично, я так заключаю о нем, ибо знал в жизни, два раза, точно такие же отношения, как у Вас с ним. Его тоже нужно щадить, и Вы знаете это лучше меня. Знаете что, друг мой милый: мне кажется, что Вы такого же характера, тоже больны сердцем и душою, и если в Вас еще не развилась мнительность и подозрительность, то не было случая, или еще рано, то есть разовьется потом. Зато у Вас болезненно развилась чувствительность. Берегите и спасайте себя от этого; сильные перевороты в жизни помогают всегда; я был ипохондриком в высшей степени, но излечился вполне крутым переворотом, случившимся в судьбе моей. Путешествие превосходно; но так как Вы, добрейший друг мой, были со мной очень откровенны в письме своем, то и я считаю за долг быть с Вами вполне откровенным, хотя долго восставала против меня совесть и сердце запрещало мне высказывать свое мнение. Мимоходом скажу еще: Вы пишете о возможности случая жениться. На это скажу Вам, что это, по-моему, самое лучшее в судьбе Вашей, ибо разом разрешит очень многое и перевернет Вашу жизнь. Но вот в чем дело: я не знаю всех обстоятельств, я прочел только намек об этом в Вашем письме. Судить поэтому вполне не могу, и потому скажу мое мнение (а Бы его спрашиваете) вообще. Но прежде этого скажу еще об одном деле, именно о котором не хотел с Вами говорить откровенно до сих пор, то есть Вы понимаете, об X. Я не хотел говорить моего мнения, во-первых, потому, что, зная очень немного фактов, не хотел его считать верным и окончательным; 2-е, не хотел расстраивать и язвить Ваше сердце, 3-е) не хотел быть передатчиком и сплетником; но теперь вот что заставляет меня быть откровенным. 1-е) что я во всяком случае не выдаю мое мнение за окончательное и безошибочное, а только за мнение и так почему же не говорить; 2-е) я полагаю теперь, что время многое уже изгладило и излечило в Вашем сердце, и Вы теперь видите яснее и здоровее, и 3-е (главное), что эта женщина, по моему убеждению искреннему, не стоит Вас и любви Вашей, ниже Вас, и Вы только напрасно мучаете себя сожалением о ней. Наконец, 4) мне хочется высказать еще последнее мнение: не ошиблись ли Вы в ней окончательно? Может быть, Вы уверили себя, что она Вам может дать то, что она вовсе не в состоянии дать решительно никому. Именно: Вы думали искать в ней постоянства, верности и всего того, что есть в правильной и полной любви. А мне кажется, что она на это неспособна. Она способна только подарить одну минуту наслаждения и полного счастья, но только одну минуту; далее она и обещать не может, а ежели обещала, то сама ошибалась, и в этом винить ее нельзя; а потому примите эту минуту, будьте ей бесконечно благодарны за нее и — только. Вы ее сделаете счастливою, если оставите в покое. Я уверен, что она сама так думает. Она любит наслажденье больше всего, любит сама минуту, и кто знает, может быть, сама заране рассчитывает, когда эта минута кончится. Одно дурно, что она играет сердцем других; но знаете ли, до какой степени простирается наивность этих созданий? Я думаю, что она уверена, что она ни в чем не виновата! Мне кажется, она думает: «Я дала ему счастье; будь же доволен тем, что получил; ведь не всегда и это найдешь, а разве дурно то, что было; чем же он недоволен». Если человек покоряется и доволен, то эти созданья способны питать к нему (по воспоминаниям), навеки бесконечную, искреннюю дружбу, даже повторить любовь при встрече. Но к делу: меня, с самого 1-го моего приезда в Барнаул, в ноябре, поразило то, что она на меня смотрела и недоверчиво и в то же время с некоторым любопытством. Впрочем, в короткий срок моего там пребыванья, она была и мила и вежлива со мной. Он же принял меня с радушием необыкновенным и чрезвычайно мне понравился. Меня поразило тогда одно, что он, как видно, был сильно против Вас, а она в присутствии его и многих других говорила о Вас с пренебрежением и даже с насмешкою, смеясь над Вашим портретом, который передала мне, и говоря, что в нем выразилась претензия и кокетство Ваше, и на мой вопрос: неужели Вы его считаете таким? — она положительно отвечала: да. Я заметил и слышал тогда еще кое-что. Всего не перескажешь; но в последний мой проезд я узнал наверно вот какое поведение ее относительно Вас. (1) Le mari говорил мне наедине про Вас, чрезвычайно серьезно, что он Вас очень любил прежде, но что Вы оказались самым дурным человеком и что он жалеет, что знает Вас. Мне показалось (и, может быть, я и ошибся), что он нарочно с намерением говорил мне это, желая внушить мне, чтоб я не верил ни слову из того, что Вы будете говорить и писать мне про X., зная, что я с Вами в дружеской переписке. По серьезности же его я заключаю, что X. верно приняла меры и успела вооружить его против Вас, рассказав ему, может быть, что Вы хвалитесь сношениями с нею. Конечно, всё это сделано из предосторожности, и знаете что: или она действительно подозревает Вас почему-нибудь в нескромности насчет сношений с нею, или это ее обыкновенная тактика, то есть чернить в глазах мужа и следующего любовника и любовника, предшествовавшего ему. Положим, она с мужем брала предосторожности; но рассудите: может ли любящее сердце чернить и выставлять смешным того, кого оно любило, не имея на это причин; да если б и были причины, то благородно ли это? Еще в Семипалатинске я слышал, что всеобщая молва по Алтаю приписывает ей нового любовника. Так как я с этим новым лицом был в отношениях дружеских (не назову Вам его; скажу только, что это не горный, а лицо, прибывшее на время из Петербурга (и не Маркиз), — человек превосходный, умный, нежный и чувствительный, но немного с смешными странностями), — то мне легче других было узнать: правда ли это? Я действительно увидал что-то новое, что-то есть наверно, но до какой степени? — неизвестно. Во всяком случае, он проводил там время безвыходно и был посвящен во многие тайны, про Вас много говорил, конечно не в смысле связи. Этому он очевидно не верил. О Маркизе же ему внушены были самые уважительные мысли (он Маркиза знает лично). Со мной он хитрил и многого мне не досказывал. Я даже заметил, что он ко мне получил даже несколько враждебное расположение (из самого дружеского прежде); по крайней мере, стал скрытен и осторожен. Скоро я его опять увижу. Впрочем, не думаю, чтоб он у X. добился всего. В 1-е мое прибытие (в ноябре) Боб сидел у Х. безвыходно; теперь его нет в Барнауле. Маркиза тоже нет. Итак, друг мой, не выдаю моего мнения за окончательное) вспомните, что я был там мельком. Но мне кажется, она не стоит Вашей любви; забудьте ее и не вините очень. Сойтись же Вам с ней опять очень трудно, ибо le mari раздражен против Вас. Забудьте же ее и если не исчезла еще в Вас идея о браке с К., то женитесь. Говорю вообще и говорю как друг Ваш, не зная, впрочем, многих обстоятельств.

NB. на другом листе.

NB. Кажется мне, друг мой, что К., должно быть, прекрасно воспитана, должно быть, превосходное нежное сердце. Она будет любить Вас, а это прочнее всего, потому что не может быть, чтоб Вы не полюбили ее. Мне кажется, что сердце Ваше отдохнет в тихой и покойной жизни, да и характер изменится к лучшему. Пусть отец Вас обеспечит (не берите жены богаче Вас), выбирайте службу при посольстве и уезжайте за границу (хоть на первое время). Вот мой совет, совет дружеский. Не чуждайтесь меня, не лишайте доверенности и, ради бога, пишите чаще.

Теперь в

Скачать:PDFTXT

Письма 1857 год Достоевский читать, Письма 1857 год Достоевский читать бесплатно, Письма 1857 год Достоевский читать онлайн