руб. Что мне делать, не знаю. Советовался только с Полонским. Много говорил мне о том, что надо непременно подождать с журналом, и советовал написать роман и еще что-нибудь, чтоб подновить свое имя, и тогда уже начинать. Значит, через год. Насчет же вспоможения — качает головой. Но я еще не пробовал, а всё еще хочу попробовать. Я буду просить для семейства брата у министра.
В голове у меня есть одно периодическое издание, не журнал. И полезное и выгодное. Может быть осуществлено в будущем году. Но пока надо роман кончить. Работаю из всех сил, а между тем это запрещено докторами, ибо припадки.
Сейчас Вам ничего не могу выслать. Потерпите, добрейший Друг. За роман получу не менее 2500 р. Отдам. Ведь уж это верно; я и задаток получил. Только бы кончить!
Пальто и плед пришлю. Может, завтра же вышлю в Любек.
Что мне делать с Янышевым! Боже мой: к 12-му декабря ему надо непременно выслать долг. Тогда, может, и Вам тоже вышлю. Но где взять? Съезжу к министру. У Каткова же слишком неполитично еще просить вперед. Невозможно. Нелепо. Совсем не те у меня отношения.
Полную преданность и беспредельное уважение свидетельствую Вашей супруге. А главное, желаю ей здоровья — это главное. Поздравляю с дочерью и целую всех детей, особенно умницу.
До свидания, голубчик и старый друг. Крепко жму Вам руку.
Ваш весь Ф. Достоевский.
Всё хотел Вам писать и всё выжидал чего-нибудь положительного.
Паша мой здоров и меня утешает, а брат больной наверно скоро умрет — в этом году, может быть. Буду Вам подробно писать о всех новостях и планах. Не забывайте меня и Вы.
У нас снег, санная дорога, и Нева становится. Пароходы вряд ли могут быть. Перешлю другим образом.
Чемодан получил из Франкфурта. Всё стоило 62 руб.
269. И. Л. ЯНЫШЕВУ
22 ноября 1865. Петербург
Петербург 22 ноября/65.
Добрейший и многоуважаемый Иван Леонтьевич,
Довел дело до последней минуты и все-таки принужден Вам послать пустое письмо. Кто больше Вас имеет права обвинить меня в настоящую минуту? Но будьте долготерпеливы и добры до конца, и я оправдаю себя в глазах Ваших. Я до того виноват перед Вами, что конечно и неприлично было бы мне оправдываться. Но так как я, по совести, не чувствую себя виноватым умышленно, то и напишу несколько слов по крайней мере, чтоб разъяснить теперешнее положение. (Что давно бы надо было сделать).
Всё дело в том, что я уже десять раз хотел писать к Вам и всё ждал (то есть твердо надеялся), что придет та минута, когда мне возможно будет написать Вам хоть что-нибудь положительное. И от ожидания к ожиданию довел до сегодня, когда уже нельзя более откладывать.
Как приехал 1 1/2 месяца назад в Петербург, получил перевод (от Вас) из «Русского вестника». У меня была надежда через 2 недели быть в Москве и там, конечно, получить еще денег. А так как, по приезде в Петербург, я увидал в семействе братниных сирот недостаток в высшей степени, то и распорядился Вами присланными деньгами, надеясь на Москву. Писать в Москву мне нельзя, надо лично. Чтобы ехать лично, надо кончить работу, то есть хотя бы половину работы. Засел я работать ускоренно и усиленно. Начались припадки, один за другим. Четыре припадка в 1 1/2 месяца, и до сих пор болен. Но это ничего, потому что я все-таки работал, но работа моя пошла так, что надо было вновь переработать — и я решился на это (надо сделать хорошо, иначе будущему поврежу). Таким образом, поездка моя в Москву отложена на месяц. Что же касается до других надежд моих (о которых я Вам, помнится, говорил), то люди опытные мне посоветовали отложить мои намерения на год, ибо тогда дело будет вдвое вернее. А так как мне в то же время представилась одна весьма выгодная работа (которою займусь по окончании теперешней), и я ничего не проиграю, если подожду, то я и решился ждать.
Таким образом, я сам себя посадил без денег, чтобы выиграть несравненно больше и, главное, — вернее потом. До января месяца денег с «Русского вестника» я не получу, несмотря на то, что мне придется получить с него от 3-х до 4-х тысяч рублей. Но просить вперед через письмо невозможно. Есть такие отношения, многоуважаемый Иван Леонтьевич, которые почти невозможно нарушить, и потому я осудил себя на время ждать и терпеть.
Но Вас я не могу, не должен и не смею осудить ждать и терпеть. Помню, как Вы мне говорили при прощании, что Вам очень будет трудно уплатить, если я не вышлю к сроку. (Говорили Вы мне тогда и другое — как тяжело Вам будет, если я Вас обману). И это меня так мучает, что я решился бы лучше холеру вынесть. Но при расчетах моих теперешних я и не имел намерения заставить Вас ждать и терпеть. Да и сам бы я не мог терпеть и ждать и работать без некоторого обеспечения (ибо 300 р., присланные Вами, в одну неделю ушли на разные выдачи и уплаты, и я сам остался ни с чем). Но здесь есть люди, которые и мне должны. Изредка я получал небольшими суммами, но вот уже целый месяц жду (верного) получения от одного лица 400 р. (мимо всех других получении, н<а>прим<ер> из «Русского вестника» и проч.) и всё не могу получить. В этот месяц я думал, что десять раз успею Вам выслать 134 талера, которые Вам должен, и 170 гульденов, за которые Вы поручились за меня в Hotel, — оттого и мешкал Вам писать, что хотелось послать письмо с деньгами. Но до сих пор не получил ничего. И не я виноват. Но знайте, что при первой возможности, которая, может быть, и очень скоро будет, я Вам тотчас же вышлю, хотя бы пришлось самому себя обрезать.
Но боже мой, если б только дело шло обо мне одном. Никогда еще я не был в таком тяжелом и обязанном положении, как теперь.
Если Вы на меня очень сердитесь и сетуете, то знайте, что я очень наказан. Одна мысль: как Вы обо мне теперь думаете, — приводит меня в исступление. Может быть, не ошибусь, если скажу, что я теперь болен от этого, по крайней мере наполовину.
Думаю, что очень скоро напишу Вам еще и на этот раз письмо будет не пустое. А теперь обнимаю Вас крепко (если Вы всё еще верите в меня хоть капельку) и свидетельствую мое полное уважение Вашей супруге.
Прощайте, добрейший и многоуважаемый Иван Леонтьевич. Разве могу я забыть когда-нибудь, как много помогли Вы мне в минуту тяжелой тоски моей и уныния — Вы, чужой мне, во имя Того, Кто Вас послал!
Я Вам докажу, что и я честный человек, Иван Леонтьевич.
Вам бесконечно преданный
Федор Достоевский.
За помарки в письме извините и не сочтите за небрежность, но иначе и не умею писать.
270. H. M. ДОСТОЕВСКОМУ
15 декабря 1865. Петербург
Посылаю тебе, любезнейший Коля, 1 р. серебр<ом>. Николай говорит, что ты хочешь в больницу. Это очень хорошо, если б только возможно было взяться серьезно.
У меня всё припадки, сильнейшие и так часто, как никогда еще не бывало. Работа идет туго, и сверх того простужаюсь, да и в доме беспорядки.
Одним словом, много скверного.
Твой весь Ф. Достоевский.
15 дек./65.
На конверте: Е<го> в<ысокоблагороди>ю Николаю Михайловичу Достоевскому.
271. M. H. КАТКОВУ
Декабрь 1865. Петербург Черновое
Михаил Никифорович.
Получив, в ответ на письмо мое к Вам из-за границы, (1) 300 руб. в октябре месяце, я счел себя вправе считать, что дело о напечатании моего романа в «Русском вестнике» вполне решено, а вследствие того усердно принялся за продолжение работы. (2)
Но занятый моей работой, я уже не искал никакой другой, а так как я совсем не имею денег и никого теперь, у кого бы я мог занять, для поддержанья меня во время работы, то и впал теперь в совершенную нищету. Извините, что вдаюсь в большие откровен<ности>. Я верил (3) всегда, что Вы человек благородный, хотя и не имею удов<ольствия> (4) знать Вас лично как человека и как <не дописано> Обращаюсь к Вам как литератор к литератору и прошу Вас вникнуть в мое положение. Я не один, от меня зависит отчасти семейство покойного брата моего, которое находится в совершенной нищете и с которым я делю последний грош. Кроме того, у меня есть другие, святые обязанности, которыми я не могу пренебречь. Не имея ни малейших средств содержать себя, истощая добродушие моих знакомых беспрерывными займами, бегая по три дня за каким-нибудь рублем, (5) я в то же время должен работать усиленно и страдаю нравственно: (6) я люблю мою теперешнюю работу, я слишком много возложил надежд и положил свою (7) на этот (8) роман мой, которым занят, а между прочим, беспрерывно отрываюсь от работы, теряю золотое время и с расстроенным духом (а Вы (9) литератор, Вы сами занимались изящной литературой, Вы поймете это!) — должен садиться за вещь, прежде всего поэтическую, которая требует и спокойствия духа и определенного настроения. (10) Я бы давным-давно уже прислал Вам все четыре части, которые у меня уже кончены начерно, в обделанном виде, но не могу по беспрерывным замедлениям в работе все дни и теперь кончаю отделывать (11) вторую… (12) Клянусь Вам, что я не преувеличиваю. Клянусь Вам, что ровно половину м<оего> врем<ени>, а может и больше, я теряю в хлопотах в приискании денег и в дурном расположении духа.
А между тем на все письма мои в редакцию и на вопросы А. Ф. Базунова через меня к г-ну Цветкову, секретарю Вашему, о высылке мне сколько-нибудь денег, для поддержания меня, я не получил еще даже никакого ответа. Мало того: не знаю, когда будет напечатан мой роман, и наконец, будет ли еще он напечатан у Вас? Находясь в таком невыносимом (13) положении, покорнейше прошу Вас обратить внимание Ваше на нижеследующие и убедительнейшие просьбы мои: Я искренне желаю сотрудничать в «Р<усском> В<естник>е».
Во-первых, прошу Вас — помогите мне. Работая для Вашего журнала, я не могу взять никакой другой работы, чтоб содержать себя, и на содержание мое я не имею ни копейки (14) и заложил даже платье мое. И потому прошу Вас выдать мне 1000 рублей вперед. 300 руб. я уже от Вас получил, таким образом, теперь я прошу прислать в дополнение <к> 1000 только 700. Из
