что это так и есть) и что ты последуешь его совету и будешь пить.
Но вот что прошу: если последуешь совету, то не бери в аптеках ваших, если даже и найдется, чтоб не сбиться и взять не того швальбаха. Лучше пусть сам Бретцель вышлет. (5) Прошу тебя, ангел мой, не затягивай дела и спроси Шенка (Шенка и без того давно пора позвать для Феди). Не щади 20 руб. Здоровье дороже всего.
Сегодня был у Кашпирева. У него нога опять в гипсе. Доктор Каде обещает ему, что к зиме он будет ходить, хотя и хромая. Они перебираются через неделю на дачу, близ Гатчины. Говорит, что этого требуют доктора. Софью Сергеевну не видал, ее не было дома. Благодарил меня, что я навестил его. Он очень жалок. Обедал у Вольфа вместе с Страховым, затем зашел к Базунову (который в воскресенье едет тоже за границу) и просил настоятельно высылать тебе «Русский вестник» за июнь и июль. (Майский я беру с собой.) Обещали. Затем поехал (в седьмом часу) к Полякову и опять не дозвонился. Может быть, он еще не получил твоего письма. Это мне было очень досадно, ибо если б не было дано этого рандеву (от 6 до 8 часов), то я бы сам отправился бы, может быть, в Павловск. Но я проспал до 11 часов, а потом рассудил, что если поеду в Павловск и там узнаю, что он уже уехал в Петербург, то не поспею вовремя видеться с ним и в Петербурге. Может быть, он тебе напишет. Тогда напиши ему, что я у него был (5-го и 6-го числа). Напиши это непременно.
Завтра просыпаюсь в 8 часов, чтоб успеть всё сделать, а теперь (6) устал от письма ужасно. Уж одиннадцатый час. Через час лягу. Очень у меня смутно на душе и тоска. Думаю о вас, о Фединьке милом, который меня крестил, об ангеле моем Любочке и о тебе очень. Аня, милая, ради бога, будь внимательна к ним. Что ты их любишь, я знаю. Не кричи только на них и веди их чисто. Да не обижай <нрзб.> няню. (7) Найдешь другую и проворнее на вид, но вряд ли будет так любить ребенка, как она. Старушка, слабая, а вскакивает ночью в один миг, чуть только шевельнется Федя. Не сердись на меня за эти просьбы. Ты ведь знаешь, как я вас всех люблю. А мне теперь очень тяжело одному.
Обнимаю тебя крепко, жду в Эмсе твоего письма. Целую Любу, Федю. Благословляю их. Поклонись Александру Карловичу, Анне Гавриловне, отцу Ивану и всем (няне и Прасковье тоже). Ах, ангел мой, как я боюсь за вас. Пиши же.
В Петербурге хотя и было ясно (сегодня только облачно), но холодно не по сезону. Боюсь пробыть в Берлине лишний день, так как приеду в воскресение и, пожалуй, контора банкира заперта.
Ну, до свидания, целую тебя крепко и всех вас тысячу раз и еще раз благословляю.
Твой навсегда Ф. Достоевский.
Боюсь, ужасно устану дорогой, авось, даст бог, займу целую скамейку и буду спать в вагоне. Не забудь же швальбах. Скажи, что детям привезу гостинцев и игрушек.
(1) вместо: то есть завтра — было: (сегодня)
(3) далее было начато: У мен<я> (4) далее было: по получении письма от Бретцеля
(7) текст: Не кричи … … не обижай <нрзб.> няню. — густо зачеркнут. Вместо него было рукой А. Г. Достоевской: Да уважай няню.
535. А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ
12 (24) июня 1874. Эмс
Эмс 15/27 среда.
Вот я и в Эмсе, голубчик дорогой Аня, приехал вчера около полудня, но до того устал с дороги и от хлопот в Эмсе, что решительно не мог вчера же вечером (как рассчитывал) написать тебе; голова кружилась, и в ушах звенело. Из Петербурга выехал я в пятницу утром в холодный дождливый день и в Эйдкунен прибыл бодро и даже ночью успел проспать часа четыре в лежачем положении. Холод в Эйдкунене был еще сильнее, чем в Петербурге, и так шло до Берлина, где тоже в 1-й день было так холодно, что хотел было надеть ватное пальто. В 2-ю ночь почти не спал в вагоне. Было много интересных и даже смешных приключений в дороге, расскажу при свидании. В Берлин приехал в воскресение, и банкирская контора Мендельсона, на которую был сделан у меня от Виникена перевод, была заперта. Доктора не принимают тоже по воскресеньям, и я должен был нестерпимо скучать весь день. Спать, впрочем, не лег (приехали в 7 часов утра), ходил в Королевский музеум смотреть Каульбаха, в котором нашел одну холодную аллегорию и больше ничего. Но другие картины, древние, разных школ, там недурны, и мы с тобой, в первый приезд наш, напрасно там не побывали. Но, боже, что это за скучный, (1) ужасный город Берлин! Скучно и тоскливо (по вас) было до невероятности. Всё смотрел на фотографию Любочки, раза три взглядывал, припоминал. — Немцы в воскресение были все на улицах и в праздничном платье, народ грубый и неотесанный. Мне в кондитерской один молодой человек советовал съездить в театр Кроля за Тиргартеном, где увеселительный сад и опера. Действительно, шел «Фиделио», и мне очень хотелось съездить, но, придя домой, до того почувствовал себя усталым, что так и свалился спать. Наутро был у Мендельсона и был у Фрерихса. Этот светило науки немецкой живет во дворце (буквально). Дожидаясь вызова, я спросил у одного ожидавшего больного, сколько платят Фрерихсу, и он ответил мне, что это неопределенно, но что он сам даст 5 талеров. Я решил дать три. Больных он держит минуты по три, много пять минут. Меня держал буквально 2 только минуты и лишь дотронулся только стетоскопом до моей груди. Затем изрек (2) одно только слово: Эмс, сел молча и написал 2 строки на клочке бумажки: «Вот вам адрес доктора в Эмсе, скажите, что от Фрерихса». Я положил три талера и ушел: было зачем ходить. В этот день были наконец открыты магазины, и я отправился покупать Анне Гавриловне шаль, которая стоила мне много хлопот. Искал-искал магазина. Магазинов в Берлине бездна, товаров бездна, но добиться долго не мог: или не понимают, или показывают очевидно не то. Наконец в одном магазине дали мне адрес в другой, и там, хоть и не было шалей, но за ними послали, и я наконец купил. Думаю, что хороша очень и даже, может быть, материя лучше твоей, потому что цвет чернее, самый черный, какой только может быть, а твоя ударяет в рыжеватый оттенок. Они уверяют, что качество цвета очень ценится. Велика как твоя, без всяких вышивок, но с легкой бахромой (иначе не бывает). Спросили 22 талера. Я торговался, уходил из магазина, и наконец-то согласились отдать за 19. Была тут и другая шаль, которую отдавали за 18, но цвет был не так черен. Я решился взять в отчаянии найти другую. Когда я их уверял, что была куплена шаль (твоя) с вышивками и дешевле, то они спросили, давно ли это, и когда я сказал, что 5 лет назад, то они засмеялись: «С тех пор, — сказали они, — почти все эти товары поднялись процентов на 25». Так как Анна Гавриловна дала 14 руб. серебряных, то по курсу (3) это было бы талеров 16, значит, я переплатил лишку не более 3 или много что 3 1/2 руб. Эту переплату, голубчик Аня, уж мы лучше подарим Анне Гавриловне (они так любят тебя и детей), и ты, наверно, на меня за это не станешь сердиться. Теперь эту шаль буду таскать с собой в чемодане, потому что переслать в Россию по почте возможности нет и представить, дорого возьмут, сам привезу. Затем накупил много папирос, а так как оставалось время съездить в сад Кроля, то поехал. В этот день погода была ясная. Этот сад мерзость ужаснейшая, но публики бездна, и немцы гуляют с наслаждением. За мои 10 входных грошей я имел право пройти и в театр, но только стоять в галерее. Театр — огромная темная зала, где до 1000 человек публики, сцена в 10 шагов длины, оркестр в 12 человек (весьма недурной), и дают, можешь себе представить, — «Роберта». Я прослушал половину 1-го акта и убежал от страшных немецких певцов прямо домой, ибо пора было ехать. Наконец отправились в 10 часов вечера в Эмс. Здесь ночи (4) темные, как зимой. В эту ночь не спал нисколько, сидели мы, как сельди в бочонке, но когда стало рассветать — Аня, милая, ничего я в жизни не видал подобного! Что Швейцария, что Вартбург (помнишь?) сравнительно с этой последней половиной дороги до Эмса. Всё, что представить можно обольстительного, нежного, фантастического в пейзаже, самом очаровательном в мире; холмы, горы, замки, города, как Марбург, Лимбург с прелестными башнями в изумительном сочетании гор и долин — ничего еще я не видал в этом роде, и так мы ехали до самого Эмса в жаркое, сияющее от солнца утро. Эмс совершенно в этом роде. Вчерашний же день был очарователен. Эмс — это городок в глубоком ущелье высоких холмов — этак сажень по двести и более высоты, поросших лесом. К скалам (самым живописным в мире) прислонен городок, состоящий по-настоящему из двух только набережных реки (неширокой), а шире негде и строиться, ибо давят горы. Есть променады и сады — и всё прелестно. Местоположением я очарован, но говорят, что это самое местоположение, в дождь или в хмурое небо, переменяется в мрачное и тоскливое до того, что способно в здоровом человеке родить меланхолию. Но зато удобствами я далеко не очарован. Цены, цены — ужас! Всё, что мы с тобой воображали, рассчитывая, о частной квартирке для меня в Эмсе, оказалось невозможным, ибо частных квартир — нет (5) совсем ни одной. Лет 5 тому назад Эмс мало значил, но теперь, когда вдруг его прославили и стали в него съезжаться со всей Европы, всякий домохозяин догадался, что надо ему делать: все дома переладили и перестроили в отели. И потому есть два сорта отелей: домов 10 под настоящими, формальными отелями, и затем все (буквально) остальные дома называются приват-отелями. В них те же номера, та же прислуга и даже почти во всех рестораны. В самом маленьком доме до 20 №-в. Номера почти все
