вчера, но опоздал, ибо только до 3-х часов положенное письмо идет в тот же день. Обнимаю вас всех крепко.
Твой весь Ф. Достоевский.
Вообрази, вчера, только лишь приехал в 11 часов и остановился в отеле, приказал чай и ростбиф, мне принесли, а я сел на диван, капельку закрыл глаза и вдруг заснул на полтора часа. До того изломан.
580. А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ
1 (13) июня 1875. Эмс
Эмс, 13/1 июня/75. Воскресение.
Милый друг мой, Аня, получил твое письмо еще в четверг и сегодня жду, по обещанию твоему, опять письма. Так хотелось бы тебя видеть и поцеловать. А я здесь скучаю смертельно, мучительски. Погода, с самого четверга, холодная и дождливая. Были два дня такого ветра, что я даже и нигде не запомню, целая буря. Дождь льет как из ведра, больше по утрам, к вечеру же проглядывает иногда солнце. Зато 13 и много что 15 градусов тепла, так что я постоянно надеваю пальто. Хотел было поберечь зонтик, но нечего делать, надобно защищаться от ливня. Здоровье мое порядочно, разумеется, от вод еще не ощущаю никакого действия. Да и пью я всего 3 стакана в день, в микроскопических приемах (по 4 унции воды). Хочу опять спорить с доктором; пойду к нему сегодня, по уговору с ним. Сон и аппетит хорошие, но вздрагиваю по ночам, и, кажется, будет падучая. Мои товарищи по соседству иногда гремят и топают, и боюсь, что не дадут мне спокойно работать, когда начну. Теперь же сижу больше дома и кое-что читаю. И рад бы ходить, да и требуется это лечением, но невозможно. Вот и в эту минуту дождь льет как из ведра. Из русских здесь никого знакомого, да и русских еще совсем мало. Аксаков этот верно из других Аксаковых, а не мой знакомый. А то всё по печатному листу прибывших какие-то Мясоедовы, Дундуковы да Веберы из России. Вообще из России множество немцев. Итак, у меня ни одного знакомого, предвижу, что и не будет. Повторяю, скука невыносимая. Обед мне приносят, за 20 грошей — довольно невкусный. Хозяин и хозяйка со мной очень предупредительны, а маленькие дети их (с Лилю и Федю) принесли мне вчера в подарок цветов. Надо бы им купить гостинцу, а здесь и гостинцу-то нет. Одним словом, скучно.
Что-то ты, Аня? Всё хочется поцеловать тебя, и ночью ты мне снилась. Думаю про вас всякую свободную минуту, а свободных минут у меня множество. Пиши подробнее о деточках. Милая Аня, как я горевал, что у вас бани не было, несмотря на мои просьбы! Во-первых, я бы желал, чтобы тебя та осмотрела, а во-вторых, мысль, что дети по 1/2 месяца без бани — ужасна. Это вредит развитию их тела, заклеивает его, не дает ему питаться воздухом; не одним только ртом питается тело. Так мне было грустно прочитать это в письме твоем, что я целый тот день думал, да и теперь думаю. Аня, голубчик, как-нибудь сладимся, сделаем так, чтоб у нас это как-нибудь устроилось с детьми.
Что тебе еще написать о себе? Здесь в Курзале всего из русских газет один только «Голос». Пуцыкович хотел мне высылать «Гражданин», но я не получил. Уговорился тоже у Базунова, что «Русский вестник» мне пришлют сюда. Сегодня в первый раз видел императора Вильгельма. Музыка здесь очень недурна, два больших хора, инструментальный и духовой. Но, главное, скука, скука и скука. Просто с ума думаю сойти. За занятия еще и не садился. А дождю даже и конца не предвижу.
Целую и обнимаю тебя сто раз, детишек тоже, поговори им обо мне, скажи, что я об них думаю и спрашиваю. Анечка, голубчик, не кричи на них нетерпеливо. Я верю, ангел мой, и понимаю, что в твоем положении тебе трудно, а она, должно быть, часто мучает тебя. Но, ради бога, смотри за нянькой. Всё-то я беспокоюсь и мучаюсь, и, признаюсь тебе, расположение моего духа очень мрачно. А всего пуще боюсь за тебя; что если лечение мне не принесет особенной пользы — зачем же я тебя оставлял в таком случае! Упрекаю себя и мучаюсь. До свидания, голубчик, крепко, крепко обнимаю тебя, перецелуй деточек. Поклоны всем, кому надо.
Твой весь Ф. Достоевский.
Не сердись на меня за то, что я написал о бане. Люблю тебя, как моего ангела, который меня хранит и дал мне счастье. Грустно мне, Аня, здесь без тебя.
581. А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ
4 (16) июня 1875. Эмс
Эмс 4/16 июня 75. Среда.
Голубчик мой Аня, получил твое письмецо от 28 мая третьего дня, ужас, как долго идет. Благодарю за письмецо, за то, что в бане были, и за известия о тебе и о детишках. Пожалуйста, разнообразь время, ходи в театр и гулять почаще и всеми силами бодрись, то есть сопротивляйся окислению. В твоем положении стоит только начать поддаваться и уступать разным давлениям, как втрое станет тяжеле. Главное, пиши почаще, срочно, непременно в три дня (по крайней мере) раз, а то я здесь бог знает что выдумаю. С детишками говори иногда обо мне. Федина песенка премиленькая. Лилю целую особенно. Я здесь, Аня, буквально мучаюсь. Ни единого знакомого (хоть бы Кублицкий приехал). Не с кем слова молвить. Русские есть, но все совершенно мне неизвестные, и наполовину всё русские иностранцы и русские купцы. Неужели так всё время останется, очень тяжело. Погода у нас сквернейшая. До вчерашнего дня был сплошь дождь и ветер, а вчера дождь шел всего только три раза в день. Поутру, в семь часов, тринадцать и 14 градусов, затем к двум часам возрастает до 24-х и потом вдруг, в какой-нибудь час, вихрь, и падает опять на 15 и на 14. Третьего дня я почувствовал, что простудился, а вчера был весь день страшнейший насморк, чихал в час раз по 200 и по 300 (без малейшего преувеличения) и испортил в один день 5 платков и целое полотенце, в которое принужден был начать сморкаться. К вечеру жар, головная боль и большая слабость, так что я даже и испугался; но сегодня утром встал несравненно бодрее, чем предполагал, ложась. Насморк хоть и продолжается, но впятеро меньше. Жару тоже нет, только немножко болит голова. Главное же ободрило меня, что аппетит всё тот же (прекрасный) и язык совершенно чист (то есть завтра буду совсем здоров). Вот почему и не пойду к доктору, а пойду в свое время, чтоб не платить лишних талеров. Затем скука адская, тоска невыразимая. Народу здесь очень много, по курлисту уже 5000 имен. До невероятности чванные, жеманные, нахальные и грубые рожи. Развлечений никаких, гулять негде (все полно гадостью). Я был в Духов день в русской церкви, народу много, больше, чем я ожидал, но все бог знает кто. Дамы жеманничают, садятся на стульях и падают в обмороки. При мне в церкви три упали в обморок (от ладану и от духоты будто бы), а небось на бале пропляшет всю ночь или такой наворотит обед, что и двум мужикам было бы в сытость. Гадко. Доктор прибавил мне три стакана утром, по 6 унцев, и 2 после обеда, по 4 унца. Про лечение еще нечего сказать. Сквернее всего то, что еще и не думал начинать работу: и тоска, и все эти хворости и свинства всякую охоту из меня вышибают. А другие-то думают, что я за границу веселиться поехал. Анна Гавриловна и Александра Павловна, кажется, это думают. Кстати, которой из них нужна карточка Гамбетты, я забыл? Гамбетту я еще не сыскал, да и не до него мне, да и не понимаю нетерпения, чтоб посылать в письме. Подождут пока привезу. Если не отыщу здесь, то в Берлине надобно нарочно поискать его; там-то найду. Голубчик мой милый Аня, все ужасаюсь взятых на себя обязательств: вижу, что как ни старайся я, но почти не будет времени писать. Между тем чуть выеду отсюда, то уж и совсем нельзя будет писать с дорогой, с переездом в Петербург и потом ввиду того, что последует. Просто прихожу в большую тоску. Да подумывай тоже и об том, Аня, как нам решить насчет квартиры в Петербурге: должен ли я там отыскать ее, проездом, или мы вместе приедем из Руссы, хоть в гостиницу, и потом уже найдем? Об этом нужно твердо и окончательно решить. Также и об служанках: недурно, если б поехала с нами Лукерья.
Написать тебе еще ничего не имею. Желал бы сегодня совсем выздороветь. Воду пью аккуратно. Встаю в 6 утра, а ложусь в 11-м вечера. Жить здесь не совсем дешево, но я особенно денег не бросаю. Целую и обнимаю тебя чрезмерно, но любишь ли ты-то меня, голубчик, вот вопрос! Я об вас думаю беспрерывно. Детей целуй и пиши мне об них подробности. Хорошо, кабы ты всякую подробность, которую мне пишешь о детях, вписывала бы и для себя, на память, в особую тетрадку. Для этого можно бы особую книгу купить. И как бы это было хорошо, как пригодится и им и нам, чрез много лет, если удастся еще пожить. У тебя была идея в этом роде.
Милая Аня, верь моей любви бесконечной, умоляю, береги себя и детей. Кстати, не подумай обеспокоиться моим насморком. Всё это вздор. А может, прочтя это, засмеешься и назовешь меня фатом. Я потому написал: не беспокойся, что знаю доброе, милое сердечко моей женки, без которой, увы, живу вот уже две недели. Аня, милая, люби меня и думай обо мне иногда, от мысли о том мне будет веселее.
Деток целую, всем поклон. Нет ли известий от мамы, от Иван<а> Григорьевича? Ах, Аня, как я боюсь, что у них там опять что-нибудь выйдет и на тебя это подействует. Проклятая Ольга Кирилловна, гадкое купецкое отродье!
Обнимаю вас всех и всех.
Твой весь Ф. Достоевский.
582. Е. П. ИВАНОВОЙ
5 (17) июня 1875. Эмс
Эмс 5/17 июня/75.
Многоуважаемая и любезнейшая Елена Павловна, пишу Вам из Эмса (близ Рейна), где лечусь от моей грудной болезни здешними минеральными водами. Послали доктора хором и предсказывали самый дурной исход, если не поеду (вроде как с П. М. Леонтьевым, покойником, который тем же самым был болен). В прошлом году мне Эмс помог ужасно, и, конечно, вижу теперь ясно, что если бы прошлым летом (1) не был в Эмсе, то наверно бы прошлою зимою умер. От этой болезни
