и обида. Целую вас всех: ты мне снилась в вагоне. Снилась и вчера. Целую вас всех тысячу раз.
Твой вечный и неизменный Ф. Достоевский.
Кланяйся всем.
Р. S. Сейчас заходил переплетчик. Бог знает, как они все узнали, что я приехал. Он хоть и хворый, но сам ведет дела. Я ему сказал, что дам знать, когда надо. Потом заходил подписчик и подписался. (Сколько их, должно быть, перебывало, да с тем и ушли.) Давеча, когда еще спал, изо всех сил звонил один мальчишка из Садовой от какого-то купца Николаева с требованием и с деньгами продать книгу, роман "Униженные и оскорбленные" (!) Разбудили меня. С тем и отправил.
Пиши подробности о детях. Будь терпелива. Целую твои ножки и еще всю, то есть в каждое место, и об этом много думаю. (2)
(1) дальше зачеркнута 21 строка. В копии А. Г. Достоевской, где этот текст также зачеркнут, прочитываются начальные слова: В квартире нашей прибрано по возможности <…>
(2) текст: Целую … … много думаю.
— в копии вычеркнут
702. А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ
7 июля 1877. Петербург
Четверг. 7-го июля/77. Петербург.
Милый друг Аня, пишу тебе это уже в полночь, так что письмо пойдет только в пятницу, завтра, 8-го июля. Сегодня (то есть в четверг) утром, в 6 часов, во сне, со мной был припадок и разломал меня так, как редко когда. И устал, и обессилел, и нервы расстроены, и мрак в душе! А между тем дел и хлопот бездна, дела не перестают, а еще пуще нарастают. Цензора мне дали, Лебедева, но всё же я не знаю, когда я выйду? Цензор вряд ли завтра, (1) то есть в пятницу, всё отчитает, а затем все-таки третья корректура, просмотр, печатание, а вдобавок Александров сегодня заболел и в типографию не приходил! Ну что если разболеется и не придет завтра и послезавтра! Тогда всё пропало, потому что никто в типографии, кроме него, не может рассчитать и определить числа строк, а я, со вставками и вымарками в корректуре, до сих пор не знаю: достает ли у меня тексту или перешло за 3-й лист? Если перешло, тогда ничего нельзя будет сделать, потому что и выкинуть уже невозможно, так как, по мере получения от цензора, они сейчас же уж и печатают. С другой стороны, если хоть и выздоровеет Александров, то когда я выйду?
— вот вопрос. В субботу 9-го, уж конечно, не выйдет, 10-го же воскресение, да и выйдет ли еще и 10-го-то? Ничего не знаю! А меж тем надо нести объявление о выпуске № в газеты. (NВ. А формы-то объявления я не имею, надо вновь сочинять.)
Вчера заехал к Сниткиным и видел Марью Николавну. Все Сниткины (то есть Мих<аил> Ник<олаевич>) дома, но уезжают в начале будущей недели в деревню. О тебе много расспрашивали. Но Марья Николавна приняла меня свысока и дерзко: была в большой претензии, как это ты написала ей когда-то, чтоб она пришла ко мне 5-го, "и вдруг прихожу, вижу самовар на столе — и нет никого дома, признаюсь, я была чрезвычайно обижена!". Чем она могла быть обижена? Когда ты написала ей, чтоб она зашла 5-го, ты написала тоже, что и я приеду к 30-му июня; но я всего только успел приехать к 5-му. В письме ко мне, которое она мне оставила, она просит уведомить меня: когда она должна ко мне явиться. Мне она (хотя я и не спрашивал) объявила, что она все объяснения посылает тебе по почте, а что ей мне нечего объяснять. "Оставила мне Анна Григорьевна какие-то там пачки, под буквами и под цифрами, будут где-то на окнах лежать, а я все это забыла теперь и ничего не помню". Вообрази, как мне приятно это теперь слышать. И вообще, она тонирует и говорит свысока, чувствует, что с ней надобность. Полагаю, что она наговорит мне каких-нибудь грубостей и выведет из терпения. Вообще, теперь я и без того в болезненном настроении, а всё это, и ожидание дня выхода, производит на меня чрезвычайно гадкое впечатление. Впрочем, постараюсь с своей стороны избегнуть этой дряни, не замаравшись об нее, и буду терпелив.
Вчера вечером получил письмо от Победоносцева. Пишет наугад, беспокоясь за меня и не зная, где я, на прежний адрес: "Не выходит, дескать, "Дневник", не сделалось ли чего с Вами?". Сам он в Ораниенбауме, живет во дворце. Напишу ему, но вряд ли сам поеду — некогда.
На тараканов уже высыпал две стклянки купленного порошка. Много вымели (2) мертвых, но остальные еще кишат, особенно в кухне, в дровах. Вот тут их главные гнезда. Завтра велю вытаскивать дрова в сарай. Дворник не сказал мне, что 13-го июня по 13 июля у тебя всё забрал: значит, я ему заплатил по 13-го августа, да еще 4 руб. сверх того вперед. Прошу тебя очень, отыщи у меня на столе (или в зале на столе, но вернее это в моей каморке) статью "Северн<ого> вестника", фельетон, о Корниловой, против меня. Так как "Сев<ерный> вестн<ик>" мы совсем не получаем, то будет легко отыскать, всего какой-нибудь один номер. Отыщи и припрячь особенно, чтоб, сохрани бог, не пропало, для того и пишу. Иначе у меня статьи на следующий № не будет.
Одним словом, послезавтра, или когда только будет свободная минута, напишу и еще тебе. А теперь голова кружится, и весь изнурен, и мысли не собираются! Кстати, Марья Николаевна сообщила мне, что Овсянников воротил ей 280 экз<емпляров> за апрель. Каково! Значит, он всего 200 продал. Стало быть, двойных № за май — июнь, может быть, и совсем не возьмет, кроме тех, которые выменяет за 280 апрельских.
Марья Николавна дала мне 74 р. Но подробного счета не дала, говорит, что тебе напишет. Из этих 74 р. прислал 42 какой-то купец из провинции, он пишет, что ему надо вместо 60 экз<емпляров> присылать всего 40. Одним словом, "Дневник" видимо падает.
Что дети? Пиши. Целую их всех и благословляю. Аня, береги их! Напомни им об папе. Сегодня в 6 1/2 часов, очнувшись от припадка, пошел к тебе, и вдруг Прохоровна говорит мне в зале, что барыни нету.
— Где же она?
— Да она в деревне на даче.
— Как это можно? Она должна быть здесь, когда она уехала?
— И едва поверил, когда Прохоровна уверила меня, что я сам только 3-го дня приехал. Как мне тяжело было давеча пробуждаться!
Прощай, Аня, обнимаю тебя, целую крепко всех вас вчетвером. (3)
Тв<ой> ве<сь> Ф. Достоевский.
Р. S. Александров заболел, а помощник его уведомляет меня, (4) что выйти раньше 12-го, то есть вторника, невозможно. Черт знает, что делается на свете. Погода у нас со вчерашнего дня вдруг переменилась на холодную и пасмурную.
(2) было: выбили
(3) было начато: втр<оем>
(4) в тексте письма описка: его
703. H. M. ДОСТОЕВСКОМУ
8 июля 1877. Петербург
8 июля/77.
Любезный брат Коля, я приехал еще 5-го июля. Прохоровна передавала мне, что ты заходил без меня и обещал зайти, но вот тебя нет. Здесь застал много неприятностей по выпуску "Дневника", хлопочу, в типографии говорят, что выйдет только 12-го, метранпаж Александров заболел, и я без него как без рук, у меня же был вчера припадок падучей и разбил меня. Если здоров и можешь навестить меня, то заходи после 1-го часу утра, около самого этого времени, от часу до трех, но не позже и не раньше. Буду очень рад взглянуть на тебя.
Брат твой Ф. Достоевский.
704. А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ
11 июля 1877. Петербург
Петербург. Понедельник 11 июля/77.
Милый друг мой Аня, целую тебя и обнимаю. Деток тоже. По них болит сердце. Скучно мне без вас здесь ужасно.
Сегодня вышел №. Он еще в субботу ночью был готов, и можно бы было выйти в воскресение, но в воскресение они не работали, а готово было всего только 3000 экз<емпляров>, к тому же в воскресенье. Вот я и отложил в понедельник. Довольно всё неудачно. Во-1-х, публиковать успел только в "Новом времени". Правда, и это оказалось довольно, потому что все как будто только и ждали в Петербурге, когда выйдет №? По всем продавцам публика беспрерывно спрашивала, и ко мне приходили все эти дни довольно, звоня и осведомляясь: когда выйдет. Переплетчикова дочь пришла еще вчера с вечера; но вчера и сегодня утром больше 500 экз<емпляров> заклеить не могли, так и свезли в 3 часа только эти 500 экз<емпляров> (само собою, городские были утром отправлены), тоже и 22 пакета городск<их> равно как сданы на почту в обертках по 5, по 4 и по 2. Большую половину посылок успели зашить, отправили раньше 3-х часов, там уж печати приложили, и что же: в конце концов чиновник отказался принять! "Поздно, дескать, и посылок много". Так и привезли их назад. Ездил сын переплетчика. Марья Николавна, как он рассказывает, сдала только 500 в бандеролях, а посылок не хотела дожидаться и уехала из почтамта, думая, что сын переплетчика один сдаст. Так и не знает теперь, что их не приняли. Сын переплетчика уверял, однако, что еще 4-х часов тогда не было и у других принимали. Сегодня вечером дочь переплетчика заклеила все бандероли, а нянька и дочь ее зашили и приготовили посылки. Остается только завтра поутру Марье Николавне проверить бандероли, что делает она очень мешкотно, например, сегодня. Сегодня же, например, утром переписывала и адреса тех, которые переменили их, всё это взяло время, а можно бы было с ее стороны раньше сделать. Наконец, она долго провозилась с посылками в синей бумаге, заклеила их все, и не так, так что сама оставила до завтра переделывать. Думаю, однако, что завтра, 12-го, всё пошлем, до капли, и гораздо раньше трех. Марья Николавна работала усердно, но она большая размазня, хотя мы, однако, совсем не ссорились и вели себя по-приятельски. Кстати, ты мне ни слова не сказала и в инструкции ни одного слова не написала о тех бандеролях, которые лежали в дубовом шкафе (продолжение арабских цифр и проч.). Я их уж отыскал случайно, а их несколько сот! Поздно приехал Коля. Капельку и он помог, съездив к Исакову.
№ брали в розничную продажу, но не так как в старину. Овсянников сдал 290 № апрельского Марье Николавне, пришел ко мне сегодня и взял ровно 145 май-июньского, с тем и ушел, ни на копейку больше: "Денег теперь нет". Я не предлагал на комиссию. Оглоблину я выдал 100 экз<емпляров>, Кузьмину
