и от разных поляков. Они и не садятся в "банчишку", не рассказав этот анекдот. Легенда относится к 20-м годам столетия. Но тут упоминается Подвысоцкий, фамилия, кажется, известная (в Черниговской губернии есть тоже Подвысоцкие). Но так как в этом анекдоте собственно о Подвысоцком не говорится ничего обидного, позорного или даже смешного, то я и оставил настоящую фамилью. Не думаю, чтобы кто-нибудь когда-нибудь мог обидеться и быть в претензии.
Итак, вышлю еще в декабре.
Примите, многоуважаемый Николай Алексеевич, мое искреннее уважение.
Ваш покорный слуга Ф. Достоевский.
Р. S. Если не Подвысоцкий, то можно бы напечатать: Подвисоцкий, по-польски совсем другой смысл, но лучше, если оставить "Подвысоцкий", как у меня.
Д.
NB. Песня, пропетая хором, записана мною с натуры и есть действительно образчик новейшего крестьянского творчества.
826. H. M. ДОСТОЕВСКОМУ
6 декабря 1879. Петербург
6 декабря/79
Дорогой брат, Николай Михайлович,
Спешу поздравить тебя со днем ангела и пожелать здоровья и всего лучшего. Как твое здоровье? Я занят день и ночь самой срочной и спешной работой, и меня рвут на клочки. Я был с месяц тому у Катерины Михайловны, и та тоже говорит, что тебя давно не видала.
У нас дело по имению с Шером и Ставровскими опять расходится. Шер рассердился и отказывается от всякого раздела. Это нескончаемое наследство меня очень беспокоит. Но более всего беспокоит меня работа. Измучился, как кляча.
До свидания, будь здоров и счастлив на много лет.
Тебя любящий брат Ф. Достоевский.
827. H. A. ЛЮБИМОВУ
8 декабря 1879. Петербург
Петербург. 8 декабря/79 г.
Милостивый государь, многоуважаемый Николай Алексеевич,
Опять я выхожу до крайности виноватым перед Вами и перед "Русским вестником": обещанную столь утвердительно "Девятую книгу" "Карамазовых" на декабрь — я не могу прислать в декабре. Причина та — что я заработался до болезни, что тема книги (Предварительное следствие) удлинилась и усложнилась, а главное, главное, — что эта книга выходит одна из важнейших для меня в романе и требует (я вижу это) такой тщательной отделки, что если б я понатужился и скомкал, то повредил бы себе как писателю и теперь и навеки. Да и идея моего романа слишком бы пострадала, а она мне дорога. Роман читают всюду, пишут мне письма, читает молодежь, читают в высшем обществе, в литературе ругают или хвалят, и никогда еще, по произведенному кругом впечатлению, я не имел такого успеха. Вот почему и хочется кончить дело хорошо.
А потому простите меня, если можете. Эту Девятую книгу я пришлю Вам на январский №. Будет в ней три листа minimum, может быть, 3 1/2. (Столько же, как и в ноябрьской.) Девятая книга эта закончит три части "Карамазовых". Четвертую же часть напечатаю в будущем году, начав с мартовской книги (то есть пропустив февральскую). Этот перерыв мне решительно необходим. Зато кончу уже без промежутков.
Тем не менее я решительно прошу Вас, многоуважаемый Николай Алексеевич, напечатать в декабрьской теперешней книжке "Русского вестника" мое письмо в редакцию, о котором я писал Вам еще прежде. Письмо это пришлю Вам около 14-го декабря, то есть в этот день, может быть, и получите. В газетах уже сам читал раза три обвинения и инсинуации на редакцию "Русского вестника" в том, что она нарочно (для каких-то причин непонятных) растягивает романы (Льва Толстого и мой) на два года. В письме моем я именно объявляю, что виноват один я в том, что обещал кончить роман в один год и оттянул на другой и что от редакции "Русск<ого> вестника" видел лишь самое деликатное и просвещенное к себе внимание, как к писателю. (1) (Это в ответ на другие инсинуации.) Постараюсь написать прилично и убедительно. (Пройдет через Вашу цензуру.) Вместе с тем объявлю в письме: как и когда я намерен продолжать роман. Может быть, кстати, скажу несколько слов об идее романа для читателей, но не знаю еще: вообще постараюсь не написать лишнего. По моему соображению, это письмо совершенно необходимо напечатать в декабрьской книжке, главное для меня необходимо, это дело моей совести.
Теперь позвольте мне, столь виноватому перед Вами, обратиться к Вам с самой убедительнейшей просьбой. К празднику я остаюсь совершенно без денег и к тому же должен раздать очень много и имею долги. Нельзя ли будет поэтому выслать мне, к празднику, на Ахенбаха и Колли рублей тысячу. Если же будет можно и побольше, то было бы для меня просто спасительно, потому что ужас как нуждаюсь. Всего лучше если б к 20-му декабря! А позже, так у Ахенбаха и Колли, пожалуй, еще запрется контора. Извините за настоятельность просьбы, и если б не нужда, я бы не стал беспокоить.
От всего сердца благодарю Вас, что так скоро и охотно исполнили просьбу мою касательно выдачи денег 60 р. племяннице моей Нине Александровне Ивановой. Она мне написала и ужасно Вам благодарна.
Итак, повторяю, к 14 декабря (или раньше) получите письмо мое в редакцию для напечатания.
Еще раз испрашивая извинение, прошу Вас, многоуважаемый Николай Алексеевич, принять искреннее мое уверение в глубочайшем моем к Вам почтении и преданности.
Покорный слуга Ваш Ф. Достоевский.
Р. S. Позвольте еще поблагодарить за хорошее исправление польских слов в моей последней книге.
(1) было: автору
828. М. Н. КАТКОВУ
12 декабря 1879. Петербург
Письмо к издателю "Русского вестника"
Милостивый государь, Михаил Никифорович,
В начале нынешнего года, начиная печатать в "Русском вестнике" мой роман "Братья Карамазовы", я, помню это, дал Вам твердое обещание окончить его в этом же году. Но я рассчитывал на прежние мои силы и на прежнее здоровье и вполне был убежден, что данное обещание сдержу. К моему несчастью, случилось иначе: я успел написать лишь часть моего романа, а окончание его принужден перенести в будущий 1880-й год. Даже и теперь для декабрьской книжки не успел выслать в редакцию ничего и девятую книгу моего рассказа принужден отложить на январский номер "Русского вестника" будущего года, тогда как еще месяц тому уверенно обещал редакции закончить эту девятую книгу в декабре. И вот вместо нее посылаю Вам лишь это письмо, которое и прошу убедительно напечатать в уважаемом Вашем журнале. Это письмо дело моей совести: пусть обвинения за неоконченный роман, если будут они, падут лишь на одного меня, а не коснутся редакции "Русского вестника", которую если и мог бы в чем упрекнуть, в данном случае, иной обвинитель, то разве в чрезвычайной деликатности ко мне как к писателю и в постоянной терпеливой снисходительности к моему ослабевшему здоровью.
Кстати, пользуюсь случаем, чтоб исправить одну мою ошибку, вернее, простой недосмотр. Роман мой "Братья Карамазовы" я пишу "книгами". Вторая часть романа началась с четвертой книги. Когда же заключилась шестая книга (1), я забыл обозначить, что этою шестою книгой окончилась вторая часть романа. Таким образом, третью часть надо считать с седьмой книги, а заключится эта третья часть именно тою девятою книгой, которая предназначалась на декабрьский помер "Русского вестника" и которую обещаю теперь выслать непременно на январский номер будущего года. Так что на будущий год останется лишь четвертая и последняя часть романа, которую и попрошу Вас начать печатать с мартовской (третьей) книги "Русского вестника". Этот перерыв в один месяц мне опять необходим всё по той же причине: по слабому моему здоровью, хотя и надеюсь, начав с мартовской книжки, окончить роман уже без перерывов.
Примите уверение и проч.
Ф. Достоевский.
2 декабря/79 г.
Другая редакция:
828. M. H. КАТКОВУ
9-11 декабря 1879. Петербург
Мертвые руки, бьющие по мертвым персям.
Зосима и который верит, что во Христе заключаются все правды и всякий исход.
— 4 года как уже проходят толпами. Я их знаю, а может быть, и они меня знают.
Для чего пишу я это (то есть про важность для меня идей моего романа, успешного по возможности окончания его)? А именно в надежде, что не только Вы, но и читатели Ваши простят то, что я не кончил и прошу промежутка для успешнейшего окончания работы.
Совокупите все эти 4 характера, и Вы получите, хоть уменьшенное в 1000-ю долю, изображение нашей современной действительности, нашей современной интеллигентной России. Вот почему столь важна для меня задача моя.
Это ли мертвые руки. Судят ходячие мертвецы, вдобавок трусливые мертвецы, казенные мертвецы и, главное, рутинные ретроградные мертвецы. Есть ли трусливые ретроградные казенные мертвецы? Я сам смеюсь в эту минуту моим эпитетам, но уж пусть останется так, как я написал, прошу Вас, допустите в печать, потому что, по-моему, есть трусливые мертвецы и есть ретроградные мертвецы, именующиеся у нас либералами.
Инквизитор. (Иван холоден). Такие концепции, как билет обратно и Великий Инквизитор, пахнут эпилепсией, мучительными ночами.
— А, скажут, сами сознались, что эпилепсией. Да коли такие люди есть, то как же их не описывать? Да разве их мало, оглянитесь кругом, господа, эти взрывы — да вы после этого (1) ничего не понимаете в современной действительности и не хотите понимать, а это уже хуже всего.
829. H. A. ЛЮБИМОВУ
12 декабря 1879. Петербург
Петербург 12 декабря/79
Милостивый государь, многоуважаемый Николай Алексеевич,
Прилагаю при сем письмо "К издателю "Русского вестника"", о котором уже два раза извещал Вас прежде и которое убедительнейше прошу напечатать в декабрьской книжке. В этом письме, как Вы сами знаете, всё правда, от первого до последнего слова. Другое дело, как выражено: если найдете нужным что-либо изменить или исправить, то сделайте это, но чрезвычайно просил бы ничего не выбрасывать из него. Озаглавил я письмо "К издателю "Русского вестника"" и пишу на имя Михаила Никифоровича. Вы, конечно, ему покажете. Если сочтете нужным озаглавить письмо иначе, то есть, например, более вообще: "В Редакцию "Русского вестника"", то поступите, как найдете удобнее. Я на всё согласен, только было бы напечатано письмо.
Я хотел было прибавить (о чем и писал Вам в последний раз) некоторые разъяснения идеи романа для косвенного ответа на некоторые критики, не называя никого. Но, размыслив, нахожу, что это будет рано, надеясь на то, что по окончании романа Вы уделите мне местечко в "Р<усском> вестнике" для этих разъяснений и ответов, которые, может быть, я и напишу, если к тому времени не раздумаю.
Девятую книгу "Предварительное следствие" пришлю по возможности раньше для январского нумера. Хоть опоздал, но надеюсь ее отделать получше.
Меня очень беспокоит, многоуважаемый Николай Алексеевич, что я оказался столь несостоятельным перед "Русским вестником", не прислав на декабрь. Живу теперь с искренними угрызениями совести и упрекаю себя поминутно, верьте мне.
Примите уверение в моем совершенном уважении и искренней преданности.
Покорный слуга Ваш Ф. Достоевский.
830. В. В. САМОЙЛОВУ
17 декабря 1879. Петербург
