мой (франц.)
откровенно, без обиняков (франц.)
Форштадт (от нем. Vorstadt) — предместье.
Когда говорят о веревке… (франц.)
Монстрюозный (от. франц. monstrueux) — чудовищный, уродливый.
Вы будете спать, как маленький король (франц.)
здесь: уже не у дел (от нем. verbannen — ссылать, прогонять).
дамского угодника, ветреника
Но… это очаровательно! (франц.)
острота (от франц. bon mot)
Мой друг (франц.).
Дитя мое (франц.).
а теперь… теперь вознесем хвалу… и я благословляю тебя! (франц.)
Черт возьми! (франц.)
в одно прекрасное утро (франц.)
ломбард, ссудная касса (франц.)
т. е. плетет небылицы.
Плиэ — (франц. plie, букв. согнутый, сложенный). В старинных карточных играх — восклицание, обозначающее желание играть на удвоенную ставку, на гнутую карту; удвоенная ставка.
Вот как! (франц.)
Гантированная (от франц. gant) — в перчатке.
Оставим это, мой милый (франц.).
Это само собой разумеется (франц.).
Но (франц.).
Рансеньирована (от франц. ranseigner) — осведомлена.
Конфидент (от. франц. confident) — доверенное лицо.
Это смешно, но так мы и сделаем (франц.).
Но оставим это (франц.).
Это зависит от обстоятельств, милый мой (франц.).
ноль, зеро (франц.)
За ваши прекрасные глаза, мой кузен! (франц.)
Бедное дитя (франц.)
Черт возьми! (франц.)
между нами говоря (франц.)
очень прилично (франц.)
одобряет.
Кипсек — роскошно изданная подарочная книга с гравюрами.
поэзия в жизни (франц.)
Какая очаровательная особа, а? Песни Соломона… нет, это не Соломон, это Давид, который укладывал на свое ложе юную красавицу, чтобы согреть свою старость. Впрочем, Давид, Соломон (франц.)
Эта юная красавица старого Давида — это же целая поэма (франц.).
Здесь: альковная сцена (франц.)
Ну вот! (франц.)
Проводите же мать … что за бессердечный мальчик! (франц.)
Шамбр-гарни (от франц. chambre garnie) — меблированные комнаты.
Альфонсина! (франц.)
Я здесь! (франц.)
Несчастный! (франц.)
вы понимаете, милая моя? у вас есть деньги? (франц.)
Понимаете! понимаете! (франц.)
Но вы же совсем не спали, Морис! (франц.)
Замолчите, потом посплю (франц.)
Спасена! (франц.)
Сударь, сударь! никогда еще мужчина не был так жесток, не был таким Бисмарком, как это существо, которое смотрит на женщину как на что-то никчемное и грязное. Что такое женщина в наше время? «Убей ее!» — вот последнее слово Французской академии! (франц.)
… Увы! какую пользу принесло бы мне это открытие, сделай я его раньше, и не лучше ли было бы скрывать мой позор всю жизнь? Быть может, непристойно девице так откровенно говорить с мужчиной, сударь, но признаюсь, если бы мне было дозволено иметь какие-то желания, я хотела бы одного: вонзить ему в сердце нож, но только отвернувшись, чтобы от его отвратительного взгляда не задрожала моя рука и не исчезло мое мужество. Он убил того русского попа, сударь, вырвал его рыжую бороду и продал парикмахеру на Кузнецком мосту, совсем рядом с магазином господина Андриё, — вы, конечно, знаете: парижские новинки, модные изделия, белье, сорочки… О сударь, когда дружба собирает за столом супругу, детей, сестер, друзей, когда живая радость наполняет сердце моё, — скажите мне, сударь: есть ли большее счастье, чем то, которым все дышит в эти минуты? А он смеется, сударь, это отвратительное и непостижимое чудовище смеется, и если бы все это устроилось не через господина Андриё, никогда, никогда бы я не… Впрочем, что с вами, сударь? (франц.)
Магазином господина Андриё — последние новинки, модные изделия и т. д. (франц.).
от господина Андриё этим ужасным и непостижимым чудовищем (франц.)
Куда вы, сударь? (франц.)
Да, сударь! Но это недалеко, сударь, это совсем недалеко, не стоит надевать шубу, это совсем рядом! (франц.)
Сюда, сударь, вот сюда! (франц.)
Он уходит, уходит! (франц.)
но ведь он убьет меня, сударь, убьет! (франц.)
т. е. из шкурок ягнят.
клевета… от нее всегда что-нибудь да остается (франц.)
дешевое сукно
заметка (франц.)
простите, мой дорогой (франц.)
здесь: Подождите!
Илька — мех американского хорька.
Князь, у вас нет ли для нас рубля серебром, одного на двоих, идет? (франц.)
Мы вам вернем (франц.)
В вагонах (франц.)
А, проклятый… (франц.)
Послушайте, друг мой, не хотите ли вы, чтобы я проломил вам голову! (франц.)
Друг мой, вот Долгоровкий, другой мой друг (франц.)
Вот он! (франц.)
Это он! (франц.)
Мадемуазель Альфонсина, поцелуйте меня? (франц.)
не подходите ко мне, вы меня запачкаете, и вы тоже, длинный дурак, а то я вас обоих тут же выставлю за дверь! (франц.)
Мадемуазель Альфонсина, вы продали вашу болонку? (искаж. франц.)
Что это такое, моя «болонь»? (франц.)
Что за страшный жаргон? (франц.)
Я говорю, как русская дама на минеральных водах (ломан. франц.)
Что такое русская дама на минеральных водах… и где же красивые часы, что вам дал Ламберт? (франц.)
У нас есть рубль серебром, который мы заняли у нашего нового друга (ломан. франц.)
возвращаем вам с большой благодарностью (франц.)
Эй, Ламберт! где Ламберт, ты не видел Ламберта? (франц.)
Двадцать пять рублей! (франц.)
Прощайте, князь (франц.)
Очень хороша (франц.)
Раз так, то это меняет дело (франц.)
Собственность есть кража (франц.)
Истина в вине (лат.)
Я прежде всего дворянин и дворянином умру! (франц.)
«Отверженных» (франц.)
Я умру дворянином (франц.)
Наконец! (франц.)
Вот вы! А ваши друзья? (франц.)
Да это настоящий медведь! (франц.)
Да, да… это позор! Даму… О, как вы великодушны! Не беспокойтесь, я сумею образумить Ламберта… (франц.)
Я же говорил, что он великодушный юноша! (франц.)
Не правда ли, не правда ли? (франц.)
он всегда берет чувствами… (франц.)
Потом, потом, не правда ли? Моя дорогая! (франц.)
Да, да, он очень мил… (франц.)
Но это ужасно , что ты говоришь (франц.)
Не правда ли? я говорю немного, но хорошо (франц.)
Да, конечно (франц.)
Он, кажется, глуп, этот дворянин. Милое дитя… (франц.)
Ничего, ничего… Но я здесь свободен, не правда ли? (франц.)
Дорогой князь, мы должны быть друзьями хотя бы по рождению… (франц.)
Это мое мнение! (франц.)
Это ангел, ангел небесный! (франц.)
Я говорю прелестные вещи, и все смеются… (франц.)
Дорогое дитя, я люблю вас (франц.)
Да, да, понимаю, я сразу понял… (франц.)
этим черным человеком (франц.)
генеральшу (франц.)
Ах, я забыла, как же его зовут… Ужасный человек… А, Версилов (франц.)
это письмо (франц.)
О, они отомстят! (франц.)
эта дама, генеральша (франц.)
Спасите ее, спасите! (франц.)
Вы — красивая женщина! (франц.)
Поскребите русского и вы увидите татарина (франц.).
Мысль семейная — мысль народная
Всякий, кто искренно захотел истины, тот уже страшно силен…
Великие произведения искусства — а роман «Подросток» безусловно одна из вершин отечественной и мировой литературы — имеют то неоспоримое свойство, что они, как утверждал автор «Подростка», Федор Михайлович Достоевский, — всегда современны и насущны.
Правда, в условиях обычной повседневной жизни мы порою даже и не замечаем постоянного мощного воздействия литературы и искусства на наши умы и сердца. Но в те или иные времена эта истина вдруг становится для нас очевидной, не требующей уже никаких доказательств. Вспомним хотя бы, например, о том поистине всенародном, государственном и даже в полном смысле слова — всемирно-историческом звучании, которое обрели в годы Великой Отечественной стихи Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Блока… Лермонтовское «Бородино» с его бессмертно-патриотическим: «Ребята! Не Москва ль за нами?!..» или гоголевский «Тарас Бульба» с его устремленным в будущее словом-пророчеством о бессмертии русского духа, о силе русского товарищества, которых не одолеть никакой вражьей силе, — действительно обрели мощь и значимость духовно-нравственного оружия нашего народа. Совершенно заново были осмыслены в ту эпоху многие произведения русской классической литературы и за рубежом. Так, например, в странах антигитлеровской коалиции в годы войны издание эпопеи Льва Толстого «Война и мир» выходило снабженным картами наполеоновского и гитлеровского нашествий, что «подсказывало аналогию между неудачей наполеоновского похода на Москву и предстоящим разгромом немецкой фашистской армии… Главное, что в романе Толстого… нашелся ключ к пониманию духовных качеств советских людей, защищающих свою родину»[Григорьев А. Л. Русская литература в зарубежном литературоведении. Л, 1977, с. 35.].
Конечно, все эти примеры остросовременного, гражданского, патриотического звучания классики в условиях экстремальных. Но — ведь это все-таки факты. Реальные исторические факты.
И, однако, «Подросток», о котором пойдет речь, по своему общественному гражданскому заряду — очевидно — далеко не «Бородино», не «Тарас Бульба» и не «Война и мир» или «Что делать?» Чернышевского или, скажем, «Тихий Дон» Шолохова. Не так ли?
Перед нами обыкновенная, чуть не сказал — семейная, хотя скорее уж — бессемейная, с элементами детектива, но все же — достаточно обыденная история, и, кажется, не более того.
В самом деле: лет двадцать назад, двадцатипятилетний тогда Андрей Петрович Версилов, человек образованный, гордый, преисполненный великих идей и надежд, увлекся вдруг восемнадцатилетней Софьей Андреевной, женой своего дворового человека, пятидесятилетнего Макара Ивановича Долгорукого. Детей Версилова и Софьи Андреевны, Аркадия и Лизу, признал Долгорукий своими, дал им свою фамилию, а сам с сумой и посохом ушел странничать по Руси в поисках правды и смысла жизни. С тою же, по существу, целью отправляется скитаться по Европе Версилов. Пережив за двадцать лет скитаний немало политических и любовных страстей и увлечений, а заодно и промотав три наследства, Версилов возвращается в Петербург едва ли не нищим, но с видами обрести четвертое, выиграв процесс у князей Сокольских.
Приезжает из Москвы в Петербург и юный девятнадцатилетний Аркадий Макарович, у которого, за недолгую его жизнь, накопилось уже немало обид, мучительных вопросов, надежд. Приезжает — открывать отца: ведь он, по существу, впервые встретится с Андреем Петровичем Версиловым.
Но не только надежда обрести наконец семью, отца влечет его в Петербург. В подкладке сюртука подростка зашито и кое-что материальное — некий документ, вернее, письмо неведомой ему молодой вдовы, генеральши Ахмаковой, дочери старого князя Сокольского. Подросток знает наверняка — и Версилов, и Ахмакова, и, может быть, еще кое-кто отдали бы многое, дабы заполучить это письмо. Так что Аркадий, собираясь наконец броситься в настоящую, как ему представляется, жизнь, в жизнь петербургского столичного общества, имеет виды проникнуть в него не бочком, мимо зазевавшегося швейцара, но прямо-таки властелином чужих судеб, находящихся в его руках, а точнее, пока — за подкладкой сюртука.
И вот, чуть не на протяжении всего романа нас интригует вопрос: а что же там все-таки в этом письме? Но ведь эта (далеко не единственная в «Подростке») интрига — скорее уж более детективного свойства, нежели нравственного, идейного. А это, согласитесь, совсем не тот интерес, который преследует нас, скажем, в том же «Тарасе Бульбе»: выдержит ли Остап нечеловеческие пытки? Уйдет ли старый Тарас от вражьей погони? Или в «Тихом Доне» — к кому в конце концов прибьется Григорий Мелехов, на каком берегу обретет правду?
Да и в самом романе «Подросток» окажется в итоге, что ничего такого уж особенного, пожалуй, в письме и не обнаружится. И мы чувствуем, что главный интерес вовсе не в содержании письма, но совсем в другом: позволит ли подростку его совесть использовать письмо ради собственного самоутверждения? Разрешит ли он себе стать хотя бы на время властелином судеб нескольких людей? А он ведь уже заразился мыслью о собственной исключительности, в нем уже успели пробудить гордыню, желание попробовать самому, на вкус, на ощупь, все блага и соблазны этого мира. Правда — он еще и чист сердцем, даже наивен и непосредствен. Он не совершил
