же — ННС. С. 16. Затем — Изд. СПб., 1886. С. 28; Изд. 1900. С. 59.
Печатается по автографу.
В автографе выделены две строфы, в конце стихотворения — черта, обозначившая его завершенность. Своеобразные авторские знаки: тире — в конце 2-й, по-видимому, в конце и 3-й, а также 4, 6-й строк, возможно, и в конце 7-й (но здесь последнее слово упирается в край страницы). В 3-й строке — слово «долъ», но так как буква «ъ» написана очень бегло, одной черточкой, то получилось как бы слово «дом», однако по грамматическим правилам той поры здесь оказалась бы ошибка (в то время писали «домь», а такого длинного конца слова нет в автографе). Тютчевские тире в этом стихотворении обозначили какие-то параллели и противопоставления человека и явления природы, разлад в их существовании (см. коммент. к стих. «Тени сизые смесились…». С. 436). Точки отсутствуют в стихотворении, в нем запечатлены движущиеся линии странных взаимоотношений человека и явления природы.
В РА два стих. — «Какое дикое ущелье!..» и «С поляны коршун поднялся…» напечатаны слитно, как одно произведение. В первых трех изданиях 3-я строка — «Он в дом спешит на новоселье…», в Изд. 1900 вместо слова «дом» поставлено «дол», в дальнейших изданиях — «дол».
Датируется 1830-ми гг.; в начале мая 1836 г. было послано Тютчевым И.С. Гагарину.
С.Л. Франк (Франк. С. 23), найдя «новое измерение» мироздания в поэзии Тютчева — противопоставление «дольнему» «горнего», сблизил три стих.: «Яркий снег сиял в долине…», «Какое дикое ущелье!..» и «С поляны коршун поднялся…»; философ предложил такой комментарий к ним: «Только горные вершины, таким образом — царство непреходящего, вечного света и цвета. Поэт грустит, что он, царь земли, «в поте и пыли прирос к земли». Взобравшись на вершину горы, «радостен и тих», он говорит ключу, спешащему в долину к людям: «Попробуй, каково у них!»
«С ПОЛЯНЫ КОРШУН ПОДНЯЛСЯ…»
Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 19. Л. 2. об.
Первая публикация — РА. 1879. Вып. 5. С. 125; тогда же — ННС. С. 17. Затем — Изд. СПб., 1886. С. 8; Изд. 1900. С. 60.
Печатается по автографу. См. «Другие редакции и варианты». С. 250.
Автограф помещен на обороте листа, на лицевой стороне которого стих. «Какое дикое ущелье!..». Есть исправления в 1-й строке: «Вот коршун с поля поднялся», после зачеркиваний и вставки слов «с поляны», вместо «вот», получилась строка: «С поляны коршун поднялся». Поэт отчеркнул строфы, но синтаксически стихотворение почти не оформлено, представлен какой-то единый речевой поток в первой и второй строфах.
В РА напечатано слитно со стих. «Какое дикое ущелье!..», будто это одно стихотворение, состоящее из четырех строф. Но в ННС они разъединены и у них разные номера: «V» и «VI».
К.В. Пигарев (Лирика I. С. 367) отметил, что «тема, композиция и образы этого стихотворения близки стихам А.Д. Илличевского «Орел и человек», напечатанным в альманахе Северные цветы (1827. С. 291). Ученый высказал предположение, что оба стихотворения, Тютчева и Илличевского, «восходят к какому-то общему первоисточнику».
Датируется так же, как и «Какое дикое ущелье!..», 1830-ми гг.
Л.Н. Толстой отметил стихотворение буквой «Г» (Глубина), отчеркнул его и выделил последнюю строку (ТЕ. С. 145). В.Я. Брюсов (см. Изд. Маркса. С. XXXV) писал о стихотворении: «Только с горькой насмешкой называет Тютчев человека «царем земли» («С поляны коршун поднялся…»). Скорее он склонен видеть в человеке случайное порождение природы, ничем не отличавшееся от существ, сознанием не одаренных. «Мыслящий тростник» — вот как определяет человека Тютчев в одном стихотворении». Брюсов напоминает и другое тютчевское определение человека — «злак земной», приходя к выводу о том, что Тютчев усматривает подлинную свободу только в жизни природы, а в человеческой жизни видит лишь «призрачную свободу». С.Л. Франк процитировал фрагмент этого стихотворения, рассмотрев его в контексте с такими, как «Яркий снег сиял в долине…», «Какое дикое ущелье!..» (Франк. С. 23. См. коммент. к этим стих. С. 447, 438).
«Я ПОМНЮ ВРЕМЯ ЗОЛОТОЕ…»
Автограф ранней редакции — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 18. Л. 1.
Первая публикация — Совр. 1836. Т. III. С. 11–12, под общим названием «Стихотворения, присланные из Германии», с общей подписью «Ф.Т.», под номером «VII». Затем — Совр. 1854. Т. XLIV. С.89; Изд. 1854. С. 8–9; Изд. 1868. С. 16; Изд. СПб., 1886. С. 44–45; Изд. 1900. С. 26–27.
Печатается по первой публикации с исправлением опечатки в 13-й строке в слове «ветер». См. «Другие редакции и варианты». С. 250.
В автографе — иной вариант 6-й, 9–10-й строк. Вариант первичный — «Руина с крутизны глядит», живописный, рисующий больше какую-то возвышенность, холм, нежели замок: что за «руина» — остается без объяснения. В 10-й строке этот образ возвышенности дополняется зарисовкой «Громады камней вековой»; упоминание о замке появилось лишь в 12-й строке.
В печатных изданиях усилена романтизация картины, и образ замка уже в 6-й строке — «Руина замка в даль глядит», притом он приобрел одухотворенный вид («глядит») и романтическую многозначность — «в даль» пространственную и временную. В 10-й строке образ замка дополняется — «Обломков груды вековой»; так подтвержден образ руины. Потеснена картина природы, запечатленная в раннем автографе, но усилены исторические, средневековые реминисценции.
Изд. Совр. 1836 г. и Изд. 1854 идентичны. В них допущена опечатка в 13-й строке («И вечер тихий мимолетом»), затем опечатка исправлена, и «вечер» превращен в «ветер». В этих изданиях слово «Фея» напечатано с прописной буквы, в дальнейших — со строчной. В изд. Совр. 1836 г. многоточием заканчивается только 17-я строка, в Изд. 1854 — также и 22-я; в Изд. 1868 — также и 10-я, в Изд. СПб., 1886 — еще и 2-я строка; то же самое и в Изд. 1900. В Изд. СПб., 1886 указан в конце год — «1827». В Альбоме Тютчевой — «1829».
Датировать скорее всего возможно не ранее 1834 г., так как первоначальная редакция — на одном листе с автографом перевода из Гейне «В которую из двух влюбиться…», и не позднее апреля 1836 г., так как в мае этого года окончательная редакция была послана Тютчевым И.С. Гагарину.
Посвящено баронессе Амалии Максимилиановне Крюденер (1808–1888), внебрачной дочери графа Максимилиана Лерхенфельда и княгини Турн-Таксис, родственницы русской императрицы. Увлечение ею относится к первым годам пребывания поэта в Баварии (см. Биогр. С. 18). Поэту было отказано в ее руке. В 1825 г. А.М. Лерхенфельд вышла замуж за сослуживца Тютчева в Мюнхене бар. А.С. Крюденера. Добрые отношения между поэтом и Крюденерами сохранялись; он нередко говорит о них в письмах. В 1836 г. Тютчев с ними отправил свои стихотворения в Петербург для И.С. Гагарина. А.М. Крюденер (во втором браке гр. Адлерберг) посвящено также стих. «Я встретил вас — и все былое…» (1870).
Н.А. Некрасов, восхищаясь, процитировал стихотворение полностью и сопроводил такой оценкой: «…стихотворение… принадлежит к лучшим произведениям г. Ф.Т., да и вообще всей русской поэзии… от такого стихотворения не отказался бы и Пушкин» (Некрасов. С. 212). И.С. Аксаков упомянул об «известном грациозном стихотворении Тютчева», посвященном шестнадцатилетней великосветской красавице, по поводу которой дядька поэта Н.А. Хлопов сердито писал матери своего барина, сообщая о том, что влюбленный Федор Иванович обменялся с ней часовыми шейными цепочками и вместо своей золотой получил только шелковую…» (Биогр. С. 19). Л.Н. Толстой отметил стихотворение буквой «К» (Красота); отчеркнул он и первые 12 стихов (ТЕ. С. 145).
«ТАМ, ГДЕ ГОРЫ, УБЕГАЯ…»
Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 16. Л. 5–5 об.
Первая публикация — Совр. 1837. Т. VI. С. 393–394, под общим названием «Стихотворения, присланные из Германии», под № XXIV, с общей подписью «Ф.Т.». Затем — Совр. 1854. Т. XLIV. С. 20–21; Изд. 1854. С. 39; Изд. 1868. С. 44; Изд. СПб., 1886. С. 93; Изд. 1900. С. 114.
Печатается по первому изданию. См. «Другие редакции и варианты». С. 251.
В автографе записано чернилами под римской цифрой «V»; «VI» помечено стих. «Сижу задумчив и один…». Оба написаны одним почерком, на однотипной бумаге. В стих. «Там, где горы, убегая…» 6-я строка — «По лазоревым ночам»; 25-я — «И лишь дремой забывался…»; 32-я — «Нынче ходят по тебе». Авторские знаки: тире в конце 2, 8, 12, 16, 29-й строк; многоточия (три-четыре точки) в конце 4, 9, 18, 20, 24, 26, 28-й строк. И хотя тире иногда тяготеют к точке, все же чаще оба знака говорят о незавершенности впечатления и высказывания. Как обычно у Тютчева, и здесь «открытость» высказывания, романтические недоговоренности: чувства бегут скорее, чем слова, которые не поспевают за эстетической эмоцией, поэтому автору приходится обрывать высказывание и ставить многоточие или тире. Последняя строфа («Все прошло, все взяли годы…») отделена чертой от предыдущих, получилось в автографе выделение заключения. Печатные издания не воспроизводят тютчевских субъективных знаков препинания. Как правило, многоточия превращаются в точки.
В Муран. альбоме (с. 91–93) есть правка рукою Тютчева (такая же по почерку и чернилам, как в стих. «Рассвет»): в последней строке слово «ходят» зачеркнуто и сверху синими чернилами написано «рыщут»; 5-я строка в этом списке — «Там-то, бают…»; 6-я — «По лазуревым…»; 25-я — «Чуть дремотой забывался»; последняя строфа не отделена от предыдущих. Тире — в конце 4, 25, 29-й строк, многоточий вообще нет. Предшествует стихотворению «Яркий снег сиял в долине…», последует «Над виноградными холмами…», а следующее стихотворение в альбоме — «Смотри, как запад разгорелся…». Таким образом, собраны вместе стихотворения о горных высях и далях.
В изданиях XIX в. (но не в первом), а также в Изд. 1900 и в Изд. Маркса 5-я строка — «Там-то, молвят, в стары годы», то есть убрано народное слово «бают».
Датируется 1830-ми гг.; в начале мая 1836 г. было послано Тютчевым И.С. Гагарину.
«Там, где горы, убегая…» включается в своеобразный ряд тютчевских стихотворений о реках: два — с образом Дуная («Я помню время золотое…», «Там, где горы, убегая…»), три о Неве («Глядел я, стоя над Невой…», «На Неве», «Опять стою я над Невой…»). Обе реки поэт включал в число семи «великих рек» (Нил, Нева, Эльба, Волга, Евфрат, Ганг, Дунай, см. «Русская география». С. 200); есть стихотворный разговор с Неманом («Ты ль это, Неман величавый..»); или просто поэт любовался речными водами и размышлял («Смотри, как на речном просторе…», «В небе тают облака…»). Вечно бегущие речные воды наводили на мысли о вечности, о сохранении «памяти» обо всем минувшем, что было и прошло на берегах, и тогда река выступала в образе «свидетеля» и становилась возможной беседа с ней; в то же
