бы моя! Свершится ль предвещанье

Стоять на высоте и замыкать созданье,

На высоте — один — меж небом и землей

И видеть целый мир в уступах под собой:

Сперва цари, потом — на степенях различных —

Старейшины домов удельных и владычных,

Там доги, герцоги, церковные князья,

Там рыцарских чинов священная семья,

Там духовенство, рать, — а там, в дали туманной,

На самом дне — народ, несчетный, неустанный,

Пучина, вал морской, терзающий свой брег,

Стозвучный гул, крик, вопль, порою горький смех,

Таинственная жизнь, бессмертное движенье,

Где, что ни брось во глубь, и все они в движенье —

Зерцало грозное для совести царей

Жерло, где гибнет трон, всплывает мавзолей!

О, сколько тайн для нас в твоих пределах темных!

О, сколько царств на дне — как остовы огромных

Судов, свободную теснивших глубину,

Но ты дохнул на них — и груз пошел ко дну!

И мой весь этот мир, и я схвачу без страха

Мироправленья жезл! Кто я? Исчадье праха!

«Душа хотела б быть звездой…»

Душа хотела б быть звездой;*

     Но не тогда, как с неба полуночи

Сии светила, как живые очи,

     Глядят на сонный мир земной, —

Но днем, когда, сокрытые как дымом

     Палящих солнечных лучей,

Они, как божества, горят светлей

     В эфире чистом и незримом.

Двум сестрам*

Обеих вас я видел вместе —

И всю тебя узнал я в ней…

Та ж взоров тихость, нежность гласа,

Та ж прелесть утреннего часа,

Что веяла с главы твоей!..

И все, как в зеркале волшебном,

Все обозначилося вновь:

Минувших дней печаль и радость,

Твоя утраченная младость,

Моя погибшая любовь!..

«Как над горячею золой…»

Как над горячею золой*

Дымится свиток и сгорает,

И огнь, сокрытый и глухой,

Слова и строки пожирает —

Так грустно тлится жизнь моя

И с каждым днем уходит дымом,

Так постепенно гасну я

В однообразье нестерпимом!..

О Небо, если бы хоть раз

Сей пламень развился по воле —

И, не томясь, не мучась доле,

Я просиял бы — и погас!

Странник*

Угоден Зевсу* бедный странник,

Над ним святой его покров!..

Домашних очагов изгнанник,

Он гостем стал благих богов!..

Сей дивный мир, их рук созданье,

С разнообразием своим,

Лежит развитый перед ним

В утеху, пользу, назиданье…

Чрез веси, грады и поля,

Светлея, стелется дорога, —

Ему отверста вся Земля —

Он видит все и славит Бога!..

«Здесь, где так вяло свод небесный…»

Здесь, где так вяло свод небесный*

На Землю тощую глядит, —

Здесь, погрузившись в сон железный,

Усталая природа спит!..

Лишь кой-где бледные березы,

Кустарник мелкий, мох седой,

Как лихорадочные грезы,

Смущают мертвенный покой.

Безумие*

Там, где с Землею обгорелой

Слился, как дым, небесный свод, —

Там в беззаботности веселой

Безумье жалкое живет…

Под раскаленными лучами,

Зарывшись в пламенных песках,

Оно стеклянными очами

Чего-то ищет в облаках…

То вспрянет вдруг и, чутким ухом

Припав к растреснутой Земле,

Чему-то внемлет жадным слухом

С довольством тайным на челе…

И мнит, что слышит струй кипенье,

Что слышит ток подземных Вод,

И колыбельное их пенье,

И шумный из Земли исход!..

Успокоение*

Гроза прошла — еще курясь, лежал

Высокий дуб, перунами сраженный —

И сизый дым с ветвей его бежал

По зелени, грозою освеженной —

А уж давно, звучнее и полней,

Пернатых песнь по роще раздалася,

И радуга концом дуги своей

В зеленые вершины уперлася.

Цицерон*

Оратор римский* говорил

Средь бурь гражданских и тревоги:

«Я поздно встал* — и на дороге

Застигнут ночью Рима был!»

Так!.. но, прощаясь с римской славой,

С Капитолийской высоты*

Во всем величье видел ты

Закат звезды ее кровавой!..

Счастлив, кто посетил сей мир

В его минуты роковые —

Его призвали всеблагие

Как собеседника на пир.

Он их высоких зрелищ зритель,

Он в их совет допущен был —

И заживо, как небожитель,

Из чаши их бессмертье пил!

Silentium![3]*

Молчи, скрывайся и таи

И чувства и мечты свои —

Пускай в душевной глубине

Встают и заходят оне

Безмолвно, как звезды в ночи, —

Любуйся ими — и молчи.

Как сердцу высказать себя?

Другому как понять тебя?

Поймет ли он, чем ты живешь?

Мысль изреченная есть ложь —

Взрывая, возмутишь ключи,

Питайся ими — и молчи…

Лишь жить в себе самом умей —

Есть целый мир в душе твоей

Таинственно-волшебных дум —

Их оглушит наружный шум,

Дневные разгонят лучи —

Внимай их пенью — и молчи!..

«Через ливонские я проезжал поля…»

Через* ливонские* я проезжал поля,

Вокруг меня все было так уныло…

Бесцветный грунт небес, песчаная Земля —

Все на душу раздумье наводило…

Я вспомнил о былом печальной сей земли —

Кровавую и мрачную ту пору,

Когда сыны ее, простертые в пыли,

Лобзали рыцарскую шпору…

И, глядя на тебя, пустынная река*,

И на тебя, прибрежная дуброва,

«Вы, — мыслил я, — пришли издалека,

Вы, сверстники сего былого…»

Так! вам одним лишь удалось

Дойти до нас с брегов другого света.

О, если б про него хоть на один вопрос

Мог допроситься я ответа!..

Но твой, природа, мир о днях былых молчит

С улыбкою двусмысленной и тайной, —

Так отрок, чар ночных свидетель быв случайный,

Про них и днем молчание хранит…

«Песок сыпучий по колени…»

Песок сыпучий по колени…*

Мы едем — поздно — меркнет день —

И сосен, по дороге, тени

Уже в одну слилися тень.

Черней и чаще бор глубокий —

Какие грустные места!

Ночь хмурая, как зверь стоокий,

Глядит из каждого куста…

Осенний вечер*

Есть в светлости осенних вечеров

Умильная, таинственная прелесть!..

Зловещий блеск и пестрота дерев,

Багряных листьев томный, легкий шелест,

Туманная и тихая лазурь

Над грустно-сиротеющей землею

И, как предчувствие сходящих бурь,

Порывистый, холодный ветр порою,

Ущерб, изнеможенье — и на всем

Та кроткая улыбка увяданья,

Что в существе разумном мы зовем

Божественной стыдливостью страданья!..

Листья*

Пусть сосны и ели

Всю зиму торчат,

В снега и метели

Закутавшись, спят —

Их тощая зелень,

Как иглы ежа,

Хоть ввек не желтеет,

Но ввек не свежа.

Мы ж, легкое племя,

Цветем и блестим

И краткое время

На сучьях гостим.

Все красное лето

Мы были в красе —

Играли с лучами,

Купались в росе!..

Но птички отпели,

Цветы отцвели,

Лучи побледнели —

Зефиры ушли.

Так что же нам даром

Висеть и желтеть?

Не лучше ль за ними

И нам улететь!

О буйные ветры,

Скорее, скорей!

Скорей нас сорвите

С докучных ветвей,

Сорвите, умчите,

Мы ждать не хотим,

Летите, летите!

Мы с вами летим!..

Альпы*

Сквозь лазурный сумрак ночи

Альпы снежные глядят —

Помертвелые их очи

Льдистым ужасом разят —

Властью некой обаянны,

До восшествия Зари

Дремлют, грозны и туманны,

Словно падшие цари!..

Но Восток лишь заалеет,

Чарам гибельным конец —

Первый в небе просветлеет

Брата старшего венец.

И с главы большого брата

На меньших бежит струя,

И блестит в венцах из злата

Вся воскресшая Семья!..

Mal’aria[4]*

Люблю сей Божий гнев! Люблю сие, незримо

Во всем разлитое, таинственное Зло —

В цветах, в источнике прозрачном, как стекло,

И в радужных лучах и в самом небе Рима.

Все та ж высокая, безоблачная твердь,

Все так же грудь твоя легко и сладко дышит —

Все тот же теплый ветр верхи дерев колышет —

Все тот же запах роз, и это все есть Смерть!..

Как ведать, может быть, и есть в природе звуки,

Благоухания, цвета и голоса,

Предвестники для нас последнего часа

И усладители последней нашей муки —

И ими-то Судеб посланник роковой,

Когда сынов Земли из жизни вызывает,

Как тканью легкою свой образ прикрывает,

Да утаит от них приход ужасный свой!..

«Сей день я помню, для меня…»

Сей день, я помню, для меня*

Был утром жизненного дня:

Стояла молча предо мною,

Вздымалась грудь ее волною —

Алели щеки, как заря,

Все жарче рдея и горя!

И вдруг, как Солнце молодое,

Любви признанье золотое

Исторглось из груди ея…

И новый мир увидел я!..

«Поток сгустился и тускнеет…»

Поток сгустился и тускнеет,*

И прячется под твердым льдом,

И гаснет цвет, и звук немеет

В оцепененье ледяном, —

Лишь жизнь бессмертную ключа

Сковать всесильный хлад не может:

Она все льется — и, журча,

Молчанье мертвое тревожит.

Так и в груди осиротелой,

Убитой хладом бытия,

Не льется юности веселой,

Не блещет резвая струя, —

Но подо льдистою корой

Еще есть жизнь, еще есть ропот —

И внятно слышится порой

Ключа таинственного шепот!

«О чем ты воешь, ветр ночной?..»

О чем ты воешь, ветр ночной?*

О чем так сетуешь безумно?..

Что значит странный голос твой,

То глухо-жалобный, то шумно?

Понятным сердцу языком

Твердишь о непонятной муке —

И роешь и взрываешь в нем

Порой неистовые звуки!..

О, страшных песен сих не пой

Про древний Хаос, про родимый!

Как жадно мир души ночной

Внимает повести любимой!

Из смертной рвется он груди,

Он с беспредельным жаждет слиться!..

О, бурь заснувших не буди,

Под ними Хаос шевелится!..

Весенние воды*

Еще в полях белеет снег,

А воды уж весной шумят —

Бегут и будят сонный брег,

Бегут и блещут и гласят —

Они гласят во все концы:

«Весна идет, весна идет!

Мы молодой весны гонцы,

Она нас выслала вперед».

Весна идет, весна идет!

И тихих, теплых майских дней

Румяный, светлый хоровод

Толпится весело за ней!

«В душном воздуха молчанье…»

В душном воздуха молчанье,*

Как предчувствие грозы,

Жарче роз благоуханье,

Звонче голос стрекозы…

Чу! за белой, дымной тучей

Глухо прокатился гром;

Небо молнией летучей

Опоясалось кругом…

Жизни некий преизбыток

В знойном воздухе разлит,

Как божественный напиток

В жилах млеет и горит!

Дева, дева, что волнует

Дымку персей молодых?

Что мутится, что тоскует

Влажный блеск очей твоих?..

Что, бледнея, замирает

Пламя девственных ланит?

Что так грудь твою спирает

И уста твои палит?..

Сквозь ресницы шелковые

Проступили две слезы…

Иль то капли дождевые

Зачинающей грозы?..

«Что ты клонишь над водами…»

Что ты клонишь над водами,*

Ива, макушку свою!

И дрожащими листами,

Словно жадными устами,

Ловишь беглую струю?..

Хоть томится, хоть трепещет

Каждый лист твой над струей…

Но струя бежит и плещет

И, на солнце нежась, блещет

И смеется над тобой…

«Вечер мглистый и ненастный…»

Вечер мглистый и ненастный…*

Чу, не жаворонка ль глас?..

Ты ли, утра гость прекрасный,

В этот поздний, мертвый час?

Гибкий, резвый, звучно-ясный,

В этот мертвый, поздний час,

Как безумья смех ужасный,

Он всю душу мне потряс!..

«И гроб опущен уж в могилу…»

И гроб опущен уж в могилу,*

И все столпилося вокруг…

Толкутся, дышат через силу,

Спирает грудь тлетворный дух…

И над могилою раскрытой

В возглавии, где гроб стоит,

Ученый пастор, сановитый,

Речь погребальную гласит…

Вещает бренность человечью,

Грехопаденье, кровь Христа…

И умною, пристойной речью

Толпа различно занята…

А небо так нетленно-чисто,

Так беспредельно над землей…

И птицы реют голосисто

В воздушной бездне голубой…

«Восток белел… Ладья катилась…»

Восток белел… Ладья катилась,*

Ветрило весело звучало…

Как опрокинутое небо,

Под нами море трепетало…

Восток алел… Она молилась,

С кудрей откинув покрывало, —

Дышала на устах молитва,

Во взорах небо ликовало…

Восток вспылал… Она склонилась…

Блестящая поникла выя —

И по младенческим ланитам

Струились капли огневые…

«Как птичка, раннею зарей…»

Как птичка, раннею зарей*

Мир, пробудившись, встрепенулся…

Ах, лишь одной главы моей

Сон благодатный не коснулся…

Хоть свежесть утренняя веет

В моих всклокоченных власах,

На мне, я чую, тяготеет

Вчерашний зной, вчерашний прах!..

О, как пронзительны и дики,

Как ненавистны для меня

Сей шум, движенье, говор, крики

Младого, пламенного дня…

О, как лучи его багровы,

Как жгут они мои глаза!..

О ночь, ночь, где твои покровы,

Твой тихий сумрак и роса!..

Обломки старых поколений,

Вы, пережившие свой век,

Как ваших жалоб, ваших пеней

Неправый праведен упрек!

Как грустно полусонной тенью,

С изнеможением в кости,

Навстречу солнцу и движенью

За новым племенем брести!..

К****

Уста с улыбкою приветной,

Румянец девственных ланит

И взор твой светлый, искрометный —

Все к наслаждению манит…

Ах! этот взор, пылая страстью,

Любовь на легких крыльях шлет

И некою волшебной властью

Сердца в чудесный плен влечет.

«Душа моя, Элизиум теней…»

Душа моя*, Элизиум* теней,

Теней безмолвных, светлых и прекрасных,

Ни помыслам годины буйной сей,

Ни радостям, ни горю не причастных!

Душа моя, Элизиум теней,

Что общего меж жизнью и тобою!

Меж вами, призраки минувших лучших дней,

И сей бесчувственной толпою?..

«Над виноградными холмами…»

Над виноградными холмами**

Плывут златые облака.

Внизу зелеными волнами

Шумит померкшая река —

Взор, постепенно из долины

Подъемлясь, всходит к высотам

И видит на краю вершины

Круглообразный, светлый Храм.

Там в горнем, неземном жилище,

Где смертной жизни места нет,

И легче и пустынно-чище

Струя воздушная течет.

Туда взлетая, звук немеет,

Лишь жизнь природы там слышна —

И нечто праздничное веет,

Как дней воскресных Тишина.

«Нет, моего к тебе пристрастья…»

Нет, моего к тебе пристрастья*

Я скрыть не в силах, мать-Земля.

Духов бесплотных сладострастья,

Твой верный сын, не жажду я —

Что пред тобой утеха рая,

Пора любви, пора весны,

Цветущее блаженство мая,

Румяный свет, златые сны?..

Весь день в бездействии глубоком

Весенний, теплый воздух