195. Оп. 1. Ед. хр. 5638. Л. 3–4.
Первая публикация — Раут. 1854. С. 163–164 (ценз. пом.: «февраля 10-го дня 1854 г.»). Вошло в Совр. 1854. Т. XLIV. С. 44–45; Изд. 1854. С. 88–89; Изд. 1868. С. 152–153; Изд. СПб., 1886. С. 202–204; Изд. 1900. С. 205–206.
Печатается по автографу РГБ. См. «Другие редакции и варианты». С. 284*.
Датируется 5–7 сентября 1853 г.
Автограф РГБ беловой. Стихотворение помещено на 3–5 страницах письма. Озаглавлено «Неман», ниже — помета в скобках: «(Проездом через Ковно*)». Начало стихотворения старательно выписано, почерк мелкий, ровный, буквы носят несколько заостренный характер, затем почерк становится крупнее, размашистее. Последняя строфа и конец письма выглядят небрежно из-за густо набранных чернил, в результате следы остались на предыдущем листе (видимо, Тютчев торопился закончить письмо и отослать его, чернила не успели просохнуть). Зачеркнуто «чуд» («чудной»), рядом написано «дивной» (2-я строка 4-й строфы). Ряд слов начинается с прописной буквы: «Струя», «Славой», «Часовой», «Супостата», «Годины», «Сам», «Солнце», «Другой» (подчеркнуто), «Стороне», «Рать», «Десница», «Гордо», что связано скорее с особенностями почерка Тютчева, нежели с каким-то особым смыслом, вкладываемым в эти слова поэтом.
В автографе РГАЛИ вместо заглавия помета в скобках: «(Проезжая через Ковно)» и дата (рукой Эрн. Ф. Тютчевой): «Сентябрь 1853» (запись выполнена карандашом). Порывистый характер поэта проявляется и здесь (к концу стихотворения почерк теряет свою первоначальную ясность). Строфы также отделяются чертой друг от друга. Не вполне совпадает ряд слов, написанных с прописной буквы: «Бога», «Супостата», «Годины», «Сам», «Демон», «Струю», «Чудными», «Солнце», «Другой» (подчеркнуто), «Стоял», «Рать», «Лица», «Десница», «Строе».
Автографы «Немана» создают неверное ощущение «неустойчивости и случайности тютчевской пунктуации», так как «при полном тождестве текста знаки препинания расставлены в них по-разному» (Чулков II. С. 343). В тексте РГБ ряд риторических вопросов — обращений к Неману — завершается второй строфой (в первой и последней строчках), тогда как текст РГАЛИ ограничивается лишь первыми тремя предложениями; отсутствие восклицательного знака в последнем из них объясняется, видимо, сохранением вопросительно-восклицательной интонации. Знаки трудно различимы в тексте. В автографе РГБ повышенная смысловая нагрузка распределяется между тире и многоточием. В тексте РГАЛИ многоточие используется лишь дважды (после «ждал» и в конце стихотворения), когда говорится о власти времени над судьбами людей. Тире является основным конечным знаком строк и строф (за исключением последней). Общее число тире, по сравнению с автографом РГБ, возрастает.
В Рауте постановка знаков препинания перестает быть содержательной. Тире и многоточия часто стоят не на своем месте, появляются точки, восклицательные знаки. Переосмысливается содержание стихотворения: с прописной буквы написано и курсивом выделено (6 раз): «Он», «Он сам» (о Наполеоне). Со строчной буквы начинается «другой» (не подчеркнуто), «десница». Наполеон становится главным героем событий, затмевая своим величием Неман, «навеки» утвердивший «целость русского порога».
Совр. и последующие издания сохраняют тютчевское понимание событий. «Одного» (1-я строка 4-й строфы) персонифицировано и напечатано с прописной буквы, как и «Другой», «Десница». 1-я строка последней строфы читается: «Итак, победно шли полки» (также в Изд. 1854, Изд. 1868, Изд. СПб., 1886; «И так…» — в Изд. 1900) вместо «А так» (в автографах). Отступление от автографа, видимо, вызвано недооценкой тютчевской интонации противопоставления Божественной Воли («неизбежная Десница») и победного, гордого шествия наполеоновских полков. Пунктуация «выравнена» в соответствии с существующими нормами. В конце 4-й строки 1-й строфы поставлен восклицательный знак (что было поддержано другими изданиями), в конце 1-й строки 4-й строфы — двоеточие. Строфы завершаются точкой. Простые предложения в составе сложных отделяются запятой.
Изд. 1854, Изд. 1868 практически повторяют текст Совр.; с незначительными пунктуационными изменениями — Изд. СПб., 1886, Изд. 1900. Варьируется заглавие стих.: «Проезд через Ковно» (Раут), «Проезжая через Ковно» (Совр. и последующие), «Неман», с пометой в скобках: «(Проездом через Ковно)».
В письме к Эрн. Ф. Тютчевой, датированном в СН 14 сентября 1853 г., поэт пишет: «Я хотел продолжать и послать тебе стихотворение, которое навеяно было мне скукой в Ковно, но у меня его нет сейчас под рукой — и потому до другого раза» (СН. 1914. Кн. 18. С. 52–53). В следующем письме к жене Тютчев записывает текст стихотворения, предваряя его такими строками: «Так как ты еще занимаешься русским языком, то вот тебе нечто для испытания твоих познаний. Это стихи, о которых я тебе говорил, навеянные Неманом. Чтобы их уразуметь, следовало бы прочесть страницу из истории 1812 года Сегюра, где говорится о переходе через эту реку армии Наполеона; или по крайней мере вспомнить картинки, так часто попадающиеся на постоялых дворах и изображающие это событие» (там же. С. 54).
Произведение получило сочувственный отклик в Пантеоне. В заметке о Рауте имя Тютчева названо в числе многих «доброхотных дателей», таких, как Ростопчина, Павлова, Жадовская, Берг, Миллер, Лизиндер, Колошин, Кушнерев и пр. «Из стихотворений нам лучше всего понравилось «Проезд через Ковно» Ф. И. Тютчева, которое мы и решились выписать…» (Пантеон. 1854. Т. XIV. Кн. 3. (Март). С. 8).
Тематически связано с произведениями Я. П. Полонского («Переход через Неман (13 июня 1812 года)», К. Н. Батюшкова («Переход русских войск через Неман 1-го января 1813 года»), Л. Н. Толстого («Война и мир»). (См.: Горожанский Я. И. Отражение Отечественной войны 1812 г. в поэзии, художественной и народной, и в литературе вообще. Юбилейный сборник. 1812–1912. СПб., 1912. С. 7–13, 231).
В. В. Кожинов отмечает «остросовременное звучание» стихотворения: «Вспоминая о прошлом, поэт не мог не думать о надвигающемся — и давно предвиденном им — новом вторжении с Запада» (Кожинов. С. 321). Стих. «Неман» появилось в печати в феврале 1854 г., а в марте Франция и Англия, к которым вскоре присоединилась Италия, объявили войну России.
Ковно — ныне г. Каунас. Здесь «и сегодня показывают тот холм на берегу Немана, с которого французский император наблюдал переправу своих войск» (там же).
Южный демон — намек на корсиканское происхождение Наполеона (А. М.).
<А. С. ДОЛГОРУКОЙ>
(«Un charme vit en elle — irrésistible et pur…»)
Автограф неизвестен.
Список — РГАЛИ. Ф. 485. Оп. 1. Ед. хр. 118. Л. 15, в письме Д. Ф. Тютчевой.
Первая публикация — Т. Г. Динесман: ЛН-1. С. 176.
Печатается по списку.
Датируется началом 1854 г.
Список содержится в письме Д. Ф. Тютчевой от 13 февраля 1854 г. к приятельнице О. Н. Смирновой. Перед стихотворением следуют такие строки: «Si je pouvais rimer je vous ferais de jolis vers, dans le genre de ceux que papa a fait à Alek. Dolg. que je vais vous citer». («Если бы я обладала поэтическим даром, я написала бы вам что-нибудь в духе прелестного стихотворения, которое мой отец посвятил Алек<сандрине> Долг<орукой>» — перевод с фр. Т. Г. Динесман). Далее идет четверостишие. В первой публикации слова «irrésistible et pur» прочитаны как «
Александра Сергеевна Долгорукая (1836–1913?) — из древнего княжеского рода. Отец, Сергей Алексеевич Долгорукий, (1809–1891) был тайным советником, статс-секретарем, членом Гос. совета (с 1871 г.). Мать, Марья Александровна, урожденная Апраксина (1816–1892). С 1852 г. Александра Долгорукая вместе со старшей дочерью Тютчева Анной была фрейлиной цесаревны Марии Александровны, жены будущего царя Александра II. Александре было 18 лет, когда Тютчев написал эти стихи. В основе поэтического образа лежат ее реальные черты. Анна Федоровна отмечала в своем дневнике «непреодолимое обаяние» Александры, ее «ум и изящество», а также удивительную «загадочность» ее характера. Приезжая к дочери, Тютчев неоднократно встречал Долгорукую: «На первый взгляд, эта девушка, высокого роста, худая, развинченная, несколько сутуловатая, с свинцово-бледным лицом, бесцветными и стеклянными глазами, смотревшими из-под тяжелых век, производила впечатление отталкивающего безобразия» (При дворе-1. С. 91–92). Поэт мог неоднократно наблюдать, как она совершенно преображалась, оживляясь «под влиянием разговора, танцев или игры», и «во всем ее существе происходило полнейшее превращение. Гибкий стан выпрямлялся, движения округлялись и приобретали великолепную чисто кошачью грацию молодого тигра, лицо вспыхивало нежным румянцем, взгляд и улыбка приобретали тысячу нежных чар, лукавых и вкрадчивых. Все ее существо проникалось неуловимым и поистине таинственным обаянием…» (там же. С. 92). Об этой загадочности и говорит Тютчев, не касаясь другой стороны ее характера, отмеченной Анной Федоровной: «…в гордой и вкрадчивой пленительности ее, по существу, жестокой и властной натуры было что-то хищное, напоминавшее не кошку с ее мелким коварством, а, скорее, тигра, горделивого и царственного в своей развращенности» (там же. С. 92–93). Причину «жестокости» Долгорукой А. Ф. Тютчева видела в тяжелой семейной обстановке, где, по рассказам, Александра «всегда была предметом ненависти со стороны своей матери» (там же. С. 93).
Как указывает Динесман, в начале 1860-х гг. с Долгорукой (к тому времени женой генерала П. П. Альбединского) познакомился И. С. Тургенев, и она послужила ему прототипом героини романа «Дым» — Ирины Ратмировой (А. Б.).
СПИРИТИСТИЧЕСКОЕ ПРЕДСКАЗАНИЕ
Автограф — ИРЛИ. Р. 1. Оп. 27. № 76. Л. 3.
Первая публикация — Звенья. 1932. Кн. 1. С. 87.
Печатается по автографу.
При первой публикации снабжено обширным комментарием Е. П. Казанович (с. 87–91): «Четверостишие «Спиритистическое предсказание» относится ко времени начала Крымской кампании, когда Тютчев особенно увлекался спиритизмом, правильнее сказать — той отраслью его, которая называется в обыденной речи «столоверчением», и искал у двигающихся столов ответа на особенно захватывавшие его в те годы вопросы об исходе кампании и о будущей судьбе России. Об этом увлечении поэта мы знаем из разных печатных источников, и более подробно из дневника А. Ф. Тютчевой-Аксаковой». «Отец провел у меня вчерашний день, — записывает она 14 ноября 1853 года. — Он с головой увлечен столами, не только вертящимися, но и пророчествующими. Его медиум находится в общении с душой Константина Черкасского <…> Теперь эта душа, став православной и патриотичной, проповедует крестовый поход и предвещает торжество славянской идеи. Странно то, что дух этого стола как две капли воды похож на дух моего отца: та же политическая точка зрения, та же игра воображения, тот же слог. Этот стол очень остроумный, очень вдохновенный, но его правдивость и искренность возбуждают во мне некоторые сомнения» (При дворе-1. С. 128). А в другом месте, 6/18 апреля 1854 г.: «Мой отец находится в состоянии крайнего возбуждения, он весь погружен в предсказания своего стола, который по поводу восточного вопроса и возникающей войны делает множество откровений, как две капли воды похожих на собственные мысли моего отца. Стол говорит, что восточный вопрос будет тянуться 43 года, что он разрешится только в 1897 г., когда потомок теперешнего императора вступит на константинопольский престол…» (там же. С. 135–136) и т. д.
Четверостишие могло быть написано в промежутке между этими двумя записями дневника, т. е.
