них. Эта вынужденная близость такова, что подчас меня стесняет; но изменить ее нельзя. Последнее время их посещало немного больше народу, но теперь открылся театр и все это прекратится. Жена на исходе беременности, она должна родить в конце января. Она хороша собой, обладает большим тактом, умением держать себя. Но здесь она пропадает от скуки. И в самом деле неприятно после пятилетнего пребывания в стране чувствовать себя столь чуждыми, как они здесь. Но надо сказать, что в этом нельзя всецело винить туринское общество. Я должен признать, что в своих сношениях с местными жителями Обрезков далеко не так любезен, как, например, со мной. Он недостаточно скрывает ту малую симпатию, какую они ему внушают, и свое крайнее желание от них уехать.

Миссия только что обогатилась молодым атташе, неким г-ном Том-Гаве, ганноверцем, который был секретарем принца Ольденбургского* и которого сей последний, с целью от него отделаться, я думаю, пинком ноги швырнул на дипломатическое поприще. Это добрый малый, высокий, несгибающийся, простодушный, несколько слабогрудый и чувствующий себя несчастным, как и должен быть человек, свалившийся с неба в Турин. За неимением лучшего, он нежно привязался ко мне и поселился в доме, где я живу. Ибо по возвращении моем из Генуи я переехал из гостиницы в меблированные комнаты. Я занимаю помещение из двух комнат с каморкой для лакея и плачу 100 франков в месяц — с обстановкой, само собой разумеется. Это все, что я мог найти наименее дорогого.

Симонетти* здесь уже несколько дней. Он кажется мне менее сонным, менее официальным, нежели в Петербурге, но, конечно, не менее сдержанным. Здесь говорят, что он более не вернется на свой пост. Но это слух, которым не упускают приветствовать всякого дипломата земляка, приезжающего в отпуск в Турин. Таков местный обычай. Он поручил мне передать сердечный поклон Нелли.

Недавно я получил письмо от Потемкина в ответ на мое, написанное ему из Генуи*. Он только что приехал в Рим и еще не успел освоиться там. Его письмо, как всегда, полно дружеских изъявлений. Одновременно, и по своему собственному побуждению, он написал другое письмо Обрезкову, настоятельно поручая ему меня. Славный, милый человек! Со стороны вице-канцлера грех разлучать два сердца, как будто созданные друг для друга.

Судя по тому, что вы пишете мне о продлении отпуска Николушке, думаю, что это письмо уже не застанет его в Петербурге. Что вы с ним сделали, чего вы от него добились? Поддается ли он на женитьбу? Самый сердечный поклон Дашиньке и ее мужу. Все ли благополучно у их ребенка?

Теперь перехожу к моей жене. Терпение, мой друг! Я напишу тебе через несколько дней. Теперь же я хочу уверить тебя в том, что запоздание твоих писем заставляет меня переживать тяжелые минуты. Предпоследнее было от 13 ноября, а последнее, написанное 16/28 ноября, я получил только 23 декабря. Все те, что ты посылаешь мне через Серсэ, идут на Париж и прибывают сюда лишь через 22 дня. Вот прелести разлуки! В моем следующем письме я буду говорить тебе подробно о моем состоянии, как внешнем, так и внутреннем. Тебе достаточно будет знать, что нет ни одной минуты, когда я не ощущал бы твоего отсутствия. Я никому не желаю испытать на собственном опыте всего, что заключают в себе эти слова. Я сообщил тебе мой проект*. Через несколько дней я узнаю по ответам из Рима и Неаполя, может ли он осуществиться. В случае, если нет, у меня есть другое предложение для тебя. Хорошенько береги свое здоровье. Бываешь ли ты в свете? У графини Нессельроде, например? Делай это, прошу тебя. Это для меня существенно. Сложились ли денежные дела, как я желал? Как поживают дети? Что поделывают Крюденеры? В моем следующем письме к тебе будет вложено письмо к Амалии. Я имел известия от Мальтица. Он очень несчастлив в своем положении. Клотильда и ее тетка, кажется, отправились в Фарнбах. В письме, которое я написал ему в ответ*, я много говорю ему о твоей сестре, и мне интересно знать, каков будет результат.

Прощай, мой друг, до скорого свидания. О, разлука, разлука!

И вы, любезнейшие папинька и маминька, простите.

Целую ваши ручки.

Ф. Тютчев

Мальтицу Ап. П., 23 марта/4 апреля 1838*

41. Ап. П. МАЛЬТИЦУ 23 марта/4 апреля 1838 г. Линдау

Ce 4 avril 1838

Nous avons pu tous deux, fatigués du voyage,

Nous asseoir un instant sur le bord du chemin —

Et sentir sur nos fronts flotter le même ombrage,

Et porter nos regards vers l’horizon lointain.

Mais le temps suit son cours et sa peine inflexible,

A bientôt séparé ce qu’il avait uni —

Et l’homme, sous le fouet d’un pouvoir invisible

S’enfonce, triste et seul, dans l’espace infini.

Et maintenant, ami, de ces heures passées,

De cette vie à deux, que nous est-il resté?

Un regard, un accent, des débris de pensées. —

Hélas, ce qui n’est plus a-t-il jamais été?*

Adieu, que je suis enfant, que je suis faible. Tout le jour aujourd’hui je n’ai fait que vous lire* et penser à vous. Mes amitiés à Clotilde. Puisse-t-elle être heureuse et vous aussi.

T. Tutchef

Перевод

4 апреля 1838

Мы шли с тобой вдвоем путем судьбы тревожным.

На наших лицах тень лежала, как печаль.

Мы сели отдохнуть на камень придорожный,

И взглядам нашим вдруг одна открылась даль…

…Бег времени, увы, не терпит постоянства.

Разъединяет всех, всему отводит срок.

И бренный человек в бездушное пространство

Идет Судьбой гоним, уныл и одинок.

От тех часов теперь минуты не осталось.

Где наша жизнь? И мысль? И взгляд? И общий путь?

Где тень от тени той? Где сладкая усталость?

И были ль мы с тобой вообще когда-нибудь?*

Прощайте, как я ребячлив, как я слаб. Весь день сегодня я читал вас* и думал о вас. Кланяюсь Клотильде. Дай Бог ей счастья и вам тоже.

Ф. Тютчев

Гагарину И. С., 30 марта/11 апреля 1838*

42. И. С. ГАГАРИНУ 30 марта/11 апреля 1838 г. Женева

Genève. Ce 11 avril <18>38

Deux mots, mon cher Gagarine, car je n’ai ni le loisir, ni la disposition d’esprit assez épistolaire, pour vous en écrire davantage. J’apprends que vous êtes à Paris, et c’est là où je vous adresse ces lignes. J’ignore quels sont dans ce moment vos projets et vos espérances pour l’avenir, mais dans tous les cas vous ferez de mon avis tel usage qu’il vous plaira. — Voici ce que c’est: la place de 2d secrétaire à Turin va devenir vacante, car le Petit-Russien, qui l’a remplie jusqu’à présent*, quitte ces jours-ci Turin pour n’y plus retourner. Or, maintenant que je connais le pays, j’ai pensé que cette place, à moins que vous n’ayez en vue quelque chose de beaucoup mieux, pourrait vous convenir sous plus d’un rapport. — Ne vous laissez pas rebuter par l’insipidité du séjour qui est grande, j’en conviens; pour vous la place en Turin n’est qu’un pied-à-terre en Italie, qui vous mettrait à même de la parcourir dans toutes les directions et d’y choisir à volonté le séjour qui vous conviendrait le mieux. Vous feriez ainsi le stage de 2d secrét d’une manière beaucoup moins ennuyeuse là que partout ailleurs, et vous savez que d’après les nouveaux arrangements il y a moins de chance que jamais de pouvoir enjamber les degrés. Espérer le contraire, c’est une illusion dont on ne saurait assez soigneusement se garantir, car elle en a déjà perdu plusieurs. — Quant au caractère personnel d’Obrescoff*, je vous le garantis aussi bon, sinon meilleur que celui de la plupart de ceux qui passent pour l’avoir très bon. La réputation qu’on lui a faite est une très plate mystification, et il n’est pas même nécessaire que vous soyez ce que vous êtes, pour pouvoir compter sur les meilleurs procédés de sa part. D’ailleurs, il est probable que vous n’auriez pas affaire à lui. — Depuis longtemps il brûle du désir de quitter Turin, et le désagrément qu’il vient d’éprouver à cette cour* n’aura pas contribué à le lui faire passer. Notre Ministère, de son côté, sentira probablement aussi qu’il y a opportunité et convenance de ne pas le contrarier dans ce désir, — et comme en ce moment il n’y a pas d’autre poste à lui donner, on sera, je suppose, bien aise de pouvoir lui accorder en attendant ce congé qu’il désire si ardemment.

Voilà mes confidences pour la place en question. — Si vous les trouvez dignes d’attention, prenez les mesures en conséquence et sans perte de temps faites faire à Pétersb les démarches nécessaires, car les concurrents ne manqueront pas. — Maintenant un autre avis. Vous devez avoir appris que l’Impératrice vient à Tegernsee, c’est-à-d à Kreuth vers la fin de juillet. L’Empereur vient l’y chercher dans les derniers jours du mois d’août. Le Vice-Chancelier y vient aussi, ainsi que les trois quarts de notre diplomatie d’Allemagne. Il y aura du mouvement de tout genre et peut-être quelques bonnes chances pour vous, si vous y venez. Vous y trouverez les Krüdener, les Lerchenfeld et toute sorte de facilités par eux de faire votre cour d’une manière utile. — Vous pourrez avoir sur le voyage de plus amples informations soit de Munich, soit de Pétersb par Mad. de Krüdener ou par ma femme. — Ne négligez pas cette occasion — il vous serait facile d’en tirer un bon parti.

Adieu. Mes deux mots sont devenus quatre pages. Je suis donc moins paresseux que je ne croyais l’être. — Je retourne dans quelques jours à Turin, et c’est là où vous pouvez m’adresser votre lettre, si tant est que Paris vous laisse le loisir de l’écrire. Adieu. Portez-vous bien et conservez-moi un peu d’amitié.

T. Tutchef

Перевод

Женева. 11 апреля <18>38

Пишу вам всего два слова, любезный Гагарин, ибо у меня нет ни времени, ни настроения, чтобы писать больше. Я узнал, что вы в Париже, туда и направляю эти строки. Не ведаю, каковы в настоящую минуту ваши планы и надежды на будущее, но во всяком случае вы можете воспользоваться моим сообщением, как вам вздумается. — Вот в чем дело: в Турине освобождается место 2-го секретаря, так как малоросс, занимавший его доселе*, на днях покидает Турин с тем, чтобы более туда не возвращаться. И вот теперь, когда я ознакомился с краем, я подумал,