complaisance pour mon frère que je m’y détermine. Ce pauvre garçon est au fond si malheureux de son isolement et le sort sous ce rapport, comme pour beaucoup d’autres, m’a accordé tant d’avantages sur lui que je me serais reproché, comme un manque de générosité, de ne pas acquiescer à l’extrême désir qu’il avait que je l’accompagne dans ce voyage.
Vous voyez bien, ma chatte chérie, que c’est encore vous qui êtes au fond de cette détermination, comme de tout ce que je fais et de tout ce que je suis…
D’ailleurs, il mérite bien quelque petit sacrifice pour son propre compte pour l’amitié qu’il nous porte. Tout à l’heure encore dans le partage qu’il va se faire, il veut à toute force me faire accepter, de vue de la famille, une terre de cent et quelques paysans en sus de la part qui me revient. A mon arrivée dans l’endroit je ne manquerai pas de vous mettre au fait de l’état des affaires qui sont plus particulièrement encore les vôtres, puisque c’est patrimoine de vos fils. Et il faut que je me dise cela pour y prendre quelque intérêt.
Tout ce que tu me dis dans ta lettre de la nécessité de prendre un part définitif et de la convenance qu’il y aurait pour nous à nous établir à Moscou est parfaitement vrai et incontestable, et tu penses, si le point de vue a été goûté et opprimé de la famille. Pour ma part, je n’y fais pas la moindre objection et je ne demande pas mieux que d’employer cet hiver à préparer ce bienheureux définitif. Mais cet hiver-ci il faudra bien le passer encore à Pétersb
C’est donc une chose décidée, je pense que nous serons les hôtes de Safonoff encore pour quelques mois, et à cette occasion il serait bon d’engager le maître d’hôtel à faire sans perte de temps les provisions nécessaires pour cet hiver.
Le beau temps se soutient jusqu’à présent, et c’est ce qui me reconcilie un peu avec l’idée de ce voyage. D’ailleurs, il n’y a de vraiment déplaisant que la seconde moitié, c’est-à-d
J’ignore encore l’impression que me fera la vue du lieu natal, quitté depuis 27 ans et si peu regretté… Je crains qu’en fait de mélancolie je n’y trouve que de l’ennui. C’est qu’aucun de mes souvenirs vivants ne remonte à l’époque, où j’y ai été pour la dernière fois. Ma vie a commencé plus tard, et tout ce qui est autrui à cette vie-là, m’est aussi étranger que la veille du jour de ma naissance. Il n’est pas ainsi de toi, ma chatte chérie, dont j’aime tous les récits souvent répétés et toujours bienvenus de ta première enfance*.
La tante Chérémétieff, arrivée ici depuis hier, me charge de ses amitiés pour toi… Adieu. Je me sens tout triste et tout découragé de la sotte lettre que je viens de t’écrire. C’est si peu satisfaisant, les écritures. Mais j’ai hâte de recevoir les tiennes qui m’amusent et me tranquillisent. Adieu, ma chatte, conserve-toi, je t’en prie.
Вторник. 20 августа 1846
Милая моя кисанька, наконец-то, после многих отсрочек и бесчисленных колебаний, мы, кажется, уезжаем в деревню. Еще немного, и я отказался бы от этого намерения… А знаешь, что повлияло на мое решение? Вот уже несколько дней я не получаю от тебя писем, а судя по последнему письму, мне кажется, что твое следующее письмо ждет меня в Брянске. Итак, я еду туда за твоим письмом. Мы отправляемся через Калугу, и там я рассчитываю повидать госпожу Смирнову — будь то теперь или на обратном пути, если только она не поехала сейчас, пока я строю эти планы, повидаться со мной в Петербург. Всегда полезно учитывать такие неожиданности, если хочешь избавить себя от разочарований.
По правде говоря, я не вполне знаю, для какой надобности пускаюсь в эту поездку. Во всяком случае — не дела ради, ибо я узнал, что раздел имения может произойти не ранее как через 9-10 месяцев и совершится это здесь, в Москве. Так что только по дружбе и из любезности к брату решаюсь я на это. Бедняга, в сущности, так тяготится своим одиночеством, и судьба в этом отношении, как и во многих других, наделила меня столькими преимуществами сравнительно с ним, что я стал бы винить себя в недостатке великодушия, если бы не снизошел к его горячему желанию, чтобы я сопутствовал ему в этой поездке.
Вот видишь, моя милая киска, и тут ты являешься основою моего решения, как являешься ею во всем, что я делаю и во всем, что я есмь…
Впрочем, он и сам по себе вполне заслуживает этой маленькой жертвы за дружбу, которую он питает к нам. Вот и теперь, в предстоящем разделе, имея в виду мою семью, он во что бы то ни стало хочет заставить меня принять сверх того, что мне причитается, имение, насчитывающее более сотни душ крестьян. По приезде на место я не премину сообщить тебе о состоянии дел, которые особенно касаются тебя, раз это наследие твоих сыновей. И мне приходится напоминать себе об этом, чтобы относиться к этим делам с некоторым интересом.
Все, что ты мне пишешь о необходимости принять окончательное решение и о том, что стоило бы поселиться в Москве, все это совершенно верно и бесспорно, и ты легко можешь себе представить, насколько такая точка зрения нравится всей семье и одобряется ею. Со своей стороны я ничуть не возражаю и только и думаю о том, чтобы предстоящей зимой подготовить благословенный переезд. Но эту зиму придется еще провести в Петербурге, хотя бы ради экономии, ибо один только расход на квартиру составит разницу по крайней мере в несколько тысяч рублей. Итак, мне думается, это дело решенное, еще несколько месяцев мы будем постояльцами Сафонова, а потому следовало бы приказать дворецкому приступить не теряя времени к закупке необходимых запасов на зиму.
До сих пор держится хорошая погода, и это немного примиряет меня с мыслью о предстоящей поездке. Впрочем, действительно, неприятна только вторая половина, то есть после Калуги. Но тут придут нам на помощь Мальцовы*, ибо эта вторая часть пути пролегает главным образом по их владениям и они любезно обещали предоставить нам и лошадей и кров. Я только что похвалил тебе погоду, а она как будто собирается испортиться. Возмутительно…
Не знаю еще, какое впечатление произведут на меня родные места, которые я покинул 27 лет тому назад и о которых так мало сожалел… Боюсь, что буду чувствовать не столько грусть, сколько скуку. Ибо ни одно из живущих во мне воспоминаний не восходит к тому времени, когда я был там в последний раз. Жизнь моя началась позже, и все, что предшествовало этой жизни, мне так же чуждо, как все, что было накануне моего рождения. У тебя все было иначе, милая моя киска; я так люблю твои столь часто повторяемые и всегда столь интересные рассказы о раннем твоем детстве*.
Тетушка Шереметева, приехавшая сюда вчера, поручила мне передать тебе привет. Прости. Мне взгрустнулось, и я совсем пал духом от своего глупого письма. Письма так мало удовлетворяют! Но я с нетерпением жду твоих — они занимают и успокаивают меня. Прости, моя кисанька; умоляю, береги себя.
Тютчевой Е. Л., 31 августа 1846*
125. Е. Л. ТЮТЧЕВОЙ 31 августа 1846 г. Овстуг
Овстуг. Августа 31-го. Суббота. 1846
Pardon, chère maman, de ne vous avoir pas écrit plutôt. Mais le jour de poste était purement le jour même de notre arrivée, et il m’aurait été impossible de vous écrire avec quelque suite dans le premier moment. Je n’ai pas besoin de vous dire pourquoi.
Je vous écris de son cabinet*, à deux pas du canapé… et entouré d’objets qui lui ont appartenu…
Le lendemain de notre arrivée était un jour de fête[27] Иоанна Постника*. После обедни мы слушали панихиду на его могиле. Народу было довольно, и все были тронуты, глядя на Николушку, который горько плакал. Он в самый тот день получил письмо руки покойного, которое отправлено было к нему в Вену и не нашло его там.
Je n’ai pas besoin de vous dire, si j’ai été ému, en me retrouvant ici après 26 ans d’absence*. Mais de tout mon passé d’Ovstoug je n’ai retrouvé debout tant bien que mal que deux débris seulement — la vieille maison et Матвей Иванович*. Mais l’homme est plus robuste et mieux conservé que la baraque.
Quant à la nouvelle maison, elle est vraiment fort bien, et la vue qu’on a du côté du jardin très jolie. Je serais fort heureux, je vous assure, d’y voir tout mon monde l’été prochain, et ce sera fort heureux aussi pour Ovstoug qui a besoin, pour s’animer, de la présence d’êtres plus vivants et plus gais que nous ne le sommes, mon frère et moi.[28]
Вчера мы были у Небольсиных*, которые гораздо живее были у меня в памяти, чем я думал. С первого взгляда мне все припомнилось. Тот же Н<иколай> Павл<ович>, немного пожелтее и постарее, но так же отменно добродушно-вежлив и гостеприимен, с некоторою изысканностью в языке и приемах, та же старушка сестра с своим угощением вареньями — и их умная, всеми и всем заведывающая кузина. Прежде них мы были у их брата, что женат на Озеровой*. Тут уж не то. Нет того патриархального лоску, что на старших.
Завтра, воскресенье, мы пируем у Яковлева*, а сегодня поутру явился к нам старичок Правиков…
О Варваре Андр<еевне> я и не говорю*. Она по вечерам наша отрада, наше Провидение,
