можно было бы счесть дерзостью по отношению к особе, которой они адресованы, если бы не условлено и не принято было считать, что в стихах, как под маской, можно сказать почти все безнаказанно. В самом деле, стихи всегда доказывали только одно: больший или меньший талант их сочинителя… И это начинает становиться верным и для прозы. За исключением все же той, что я адресую тебе. Прощай, моя кисанька.

Ф. Т.

Тютчевой А. Ф., 14 сентября 1846*

128. А. Ф. ТЮТЧЕВОЙ 14 сентября 1846 г. Москва

Moscou. Ce 14 septembre 1846

Oui, tu as raison, ma fille, tu as un vilain père, bien peu digne sinon de la tendresse, au moins de tes écritures. Et cependant je les ai toutes lues avec un très grand plaisir et il y a bien peu de moments dans la journée où tu ne sois présente à ma pensée. Bien décidément tu n’es pas le cadet de mes soins…

Tu as bien fait de penser à moi dans la journée du 9 septembre*. Ce jour j’arrivais dans notre terre d’Ovstoug, où s’est passé tout mon enfance, que je me rappelle vaguement et que je regrette encore moins. Car la vie a commencé plus tard pour moi. Il y avait vingt-six ans que je n’y avais plus été. Quand je quittais le pays, j’avais à peine pris ton âge (s’il est vrai que tu as l’âge que tu t’attribues). J’avais tout entier destin[30] devant moi, et maintenant le voilà devenu du passé, c’est-à-d quelque chose qui serait du néant, s’il n’y avait dans ce néant tant de fatigue et tant de tristesse — trois ou quatre anniversaires tous bien chers, quelques-uns pénibles et dont il y en aura un, celui de ta lettre qui me sera à tout jamais douloureux…

J’ajourne jusque mon retour le récit de mon voyage qui a été après tout moins fatigant et moins ennuyeux que je l’avais appréhendé. Ce qui m’en reste encore à faire n’est que de l’agrément tout pur, puisque c’en est la fin et que cela me ramène parmi vous… C’est dans la journée du 24 que je compte vous réjouir de ma présence. Vous voilà prévenues…

Ici, ma bonne Anna, tout le monde, c’est-à-d toute la parenté est remplie d’affection pour toi. Ta vieille grand-maman a une extrême envie de te voir, et maintenant qu’elle a son logement à elle, elle se trouverait trop heureuse de pouvoir t’héberger chez elle pour quelques semaines. La tante Dorothée s’emploierait aussi bien volontiers à te faire les honneurs de Moscou. Puis il y a une cousine Zavalichine, une fille excellente par le cœur et par l’esprit et qui ne demanderait pas mieux que de t’aimer beaucoup et de s’occuper de toi. En un mot, je suis persuadé que tu aurais pu passer quelques semaines fort agréablement dans le milieu de Moscou, et je regrette vraiment que la tante Mouravieff* ne se soit pas décidée à t’emmener avec elle… Ici tu trouverais avec abondance ce qui te manque un peu trop parmi nous, c’est-à-d l’occasion de parler, de te communiquer, etc. etc. et tu n’aurais pas à craindre l’inévitable livre d’estampes…*

A propos de société, comment se fait-il que vous n’ayez pas encore de nouvelles, si nous aurons pour cet hiver celle de Mad. Dugaillon? Il serait très fâcheux qu’elle soit à nous manquer, car comment espérer que nous réussirions sans elle à maîtriser cher Dmitri? J’ai su par la cousine M sa tension de désertion, et je ne doute nullement qu’il n’essaie plus d’une fois encore à la renouveler…

Adieu, ma bonne fille. J’abrège dans l’espoir d’un prochain et plus ample et plus commode entretien. Mes compliments les plus affectueux à Mlle Denissieff. Tout à toi.

Перевод

Москва. 14 сентября 1846

Да, дочь моя, ты права, у тебя скверный отец, весьма мало заслуживающий если не любви твоей, то во всяком случае твоих писем. И все же я читал их все с великим удовольствием и лишь в редкие минуты дня не слежу за тобою мысленно. Положительно, ты составляешь не меньшую из моих забот.

Ты хорошо сделала, что думала обо мне в день 9 сентября*. В этот день я прибыл в наше имение Овстуг, где протекло все мое детство, которое я лишь смутно помню и о котором еще менее сожалею, ибо жизнь началась для меня позже. Двадцать шесть лет прошло с тех пор, как я был там. Когда я покинул родину, я был приблизительно твоих лет (если правда, что тебе столько лет, сколько ты себе приписываешь). Целая будущность была передо мною… а теперь она стала прошедшим, то есть чем-то, что равнялось бы небытию, если бы в небытии могло заключаться столько усталости и печали — три или четыре годовщины, все очень для меня дорогие, а некоторые и тяжелые, и в их числе одна — та годовщина, о которой ты говоришь в своем письме и которая останется для меня горестной навсегда…

Откладываю до возвращения рассказ о своем путешествии, которое в конце концов оказалось менее утомительным и менее скучным, чем я опасался. Часть его, которую мне еще остается проделать, будет только удовольствием, ибо будет концом пути и приведет меня к вам… Надеюсь, что 24 числа днем обрадую вас своим появлением. Вот вы и предупреждены…

Здесь, милая Анна, все, то есть вся родня, преисполнены любви к тебе. Твоя старая бабушка чрезвычайно желает видеть тебя, а так как у нее теперь отдельная квартира, то она была бы в высшей степени счастлива приютить тебя у себя на несколько недель. Тетушка Дарья тоже охотно взялась бы показать тебе Москву. Потом здесь есть еще моя кузина Завалишина, которая отличается необычайной добротой и умом, она только и желает приласкать тебя и заняться тобою. Словом, я убежден, что ты могла бы очень приятно провести несколько недель в московской среде, и я, право, жалею, что тетушка Муравьева* не решилась взять тебя сюда с собою… Здесь ты бы нашла, даже с избытком, то, чего лишена у нас, то есть возможности говорить, общаться и т. д. и т. д., и тебе не угрожала бы неизбежная книга с гравюрами…*

Кстати об обществе: как это вышло, что вы до сих пор не знаете, будем ли мы пользоваться этой зимой обществом г-жи Дюгайон? Будет очень досадно, если мы лишимся ее, так как без нее можно ли надеяться справиться с любезным Дмитрием? Я узнал от кузины Муравьевой о его склонности к бегству и ничуть не сомневаюсь, что он попытается еще не раз осуществить ее…

Прости, милая дочь. Сокращаю письмо в надежде на то, что в ближайшем будущем смогу поговорить с тобой более подробно и в более подходящих условиях. Мой самый сердечный привет г-же Денисьевой.

Весь твой.

Тютчевой Е. Л., 4 ноября 1846*

129. Е. Л. ТЮТЧЕВОЙ 4 ноября 1846 г. Петербург

St-P<étersbourg>. 4 novembre 1846

Chère maman, voici Anna. Je n’ai pas besoin, je le sais, de la recommander à votre tendresse qui lui est toute acquise. Puisse sa présence vous être de quelque consolation. J’aimerais bien y joindre la mienne, vous n’en doutez pas… Anna est une bonne enfant qui vous plaira. Elle m’est très attachée, et il m’en coûterait de me séparer d’elle, même pour peu de temps, si ce n’eût pas été pour lui procurer le bonheur de vous voir et de se sentir aimée de vous… Que le bon Dieu la protège et la conduise vers vous à bon port.

Je la recommande à l’affection de Dorothée et à l’amitié des tantes et de la cousine Zavalichine à qui je voulais écrire par Anna, mais ce sera pour une autre fois. Pour le moment c’est Anna que je charge du soin de lui parler de l’amitié que je lui porte. C’est elle aussi qui vous donnera tout le menu détail des nouvelles qui nous concernent.

Adieu, chère maman. Conservez-vous et ne vous laissez pas, pour l’amour du Ciel, trop aller à votre chagrin. Laissez-moi compter sur le bonheur de vous revoir au printemps. Adieu, je baise vos chères mains. T. T.

Любезнейшему Ник<олаю> В<асильевичу> искренне родственный поклон. Все наши общие знакомые, кн<язь> Вяземский, Соллогуб и пр. и пр. поручили мне ему кланяться. Что его московская драма?*

Перевод

С.-Петербург. 4 ноября 1846

Любезнейшая маминька, вот вам Анна. Я знаю, что мне нечего поручать ее вашей нежности, которою она уже вполне обладает. Пусть ее присутствие послужит вам хоть некоторым утешением. Вы не сомневаетесь в том, что мне очень хотелось бы присоединиться к ней… Анна — доброе дитя, она вам понравится. Она очень ко мне привязана, и мне трудно было бы расстаться с ней даже на короткое время, если бы этим я не имел в виду доставить ей счастье видеть вас и чувствовать себя любимой вами… Да хранит ее милосердный Бог и да пошлет ей благополучную дорогу к вам.

Поручаю ее приязни Дашиньки и расположению тетушек и кузины Завалишиной, которой я хотел написать с Анной, но отложил это до другого раза. А пока я поручаю Анне передать ей дружеские чувства, которые я к ней питаю. Она же сообщит вам все мельчайшие подробности, касающиеся нас.

Простите, любезнейшая маминька. Берегите себя и, ради Бога, не чрезмерно предавайтесь вашему горю. Позвольте мне надеяться на счастье свидеться с вами будущей весной. Простите. Целую ваши дорогие ручки. Ф. Т.

Любезнейшему Николаю Васильевичу мой искренне родственный поклон. Все наши общие знакомые, князь Вяземский, Соллогуб и пр. и пр. поручили мне ему кланяться. Что его московская драма?*

Тютчевой Е. Л., ноябрь 1846*

130. Е. Л. ТЮТЧЕВОЙ Ноябрь 1846 г. Петербург

Chère maman, voici une lettre qui vous portera mes félicitations et mes vœux pour votre jour de fête. Au moins, cette fois-ci j’ai auprès de vous mon représentant naturel. Je suis très heureux de savoir Anna avec vous et je donnerais beaucoup pour être avec vous et elle en ce moment.

Je vois par ses lettres que vous tous la gâtez à qui mieux mieux, et j’y souscris volontiers… Car au fond cela ne gâte rien que d’être un peu gâtée… Je la charge de vous baiser bien tendrement les mains pour son